Потемкин - Ольга Елисеева

Вопрос о Курляндии будет еще всплывать в различных документах до конца 70-х годов, но потом, в связи с делами на Юге отойдет на второй план. В 1795 году по третьему разделу Польши Курляндия присоединится к России. Пьер Бирон подпишет в Петербурге отречение от престола и на вьщеленную ему в качестве компенсации сумму (миллион талеров) купит в Пруссии небольшое герцогство Саган, где и закончит свои дни в 1800 году.

ГЛАВА 7 НА ПОРОГЕ «НОВОЙ ВОСТОЧНОЙ СИСТЕМЫ»

Одной из причин скорого возвращения Григория Александровича в Петербург в 1776 году и продолжения к нему милостей императрицы А. Н. Самойлов называл невозможность Екатерины реализовать без Потемкина разработанную им новую «восточную систему»1. Эта система должна была позволить России в полной мере воспользоваться результатами Кючук-Кайнарджийского мира.

Империя приобрела Керчь, Еникале, Кинбурн, земли между Бугом и Днепром, Азов, Кабарду, долины Кубани и Терека, получила право свободного плавания по Черному морю и строительства крепостей на переданных ей территориях. Крымское ханство стало независимым от Турции, что сказалось на его обороноспособности. Петербург получил право заступничества за христиан в Молдавии, Валахии и Крыму, которое предоставило России возможность вмешиваться во внутренние дела Турции и ее сателлитов2.

Таким образом, Кючук-Кайнарджийский договор таил в себе величайший соблазн: не использовать закрепленные в нем права значило добровольно отказаться от результатов тяжелой шестилетней войны, начатой не Россией и выигранной в момент глубокого внутреннего кризиса — пугачевщины. Реализация же купленных такой высокой ценой возможностей вела к новому столкновению с Турцией и плохо контролируемым внешнеполитическим последствиям. Екатерина и Потемкин выбрали второе.

Россия балансировала на грани разрыва с Оттоманской Портой долгие годы. Каждая попытка реализовать полученные по договору права еще туже затягивала узел противоречий. От «злой» воли Екатерины и Потемкина уже не зависели процессы, пробужденные в Крыму и Закавказье самим фактом выхода империи к Черному морю. Русское правительство могло лишь более или менее оперативно реагировать на развивающиеся события. Любое неловкое движение грозило спровоцировать новый конфликт и приостановить укрепление России в Причерноморье.

ПОРОХОВАЯ БОЧКА

В начале 1777 года петербургский кабинет был взбудоражен известием об убийстве русских промышленников, доставлявших провиант в крепости Керчь и Еникале. Это событие послужило прологом кровавого возмущения сторонников хана Девлет-Гирея, желавших вернуть Крым под протекторат Порты3.

Среди официальной переписки Екатерины и Потемкина сохранился документ, с предельной ясностью рисующий обстановку в Крыму во время мятежа 1777 года. Князь хлопотал о капитанском чине и пожизненном пенсионе для искалеченного офицера. Просьба была удовлетворена. «Македонского гусарского полку подпоручик Петр Иванов… из персидской нации; во время крымского бунта послан был, по знанию его турецкого языка, в Крым для уговаривания мятежников, — сообщал князь, — которые по выслушании его, окружа, рубили саблями по голове и рукам, из коих у правой два перста отсекли, а левую насквозь пикою и в двух местах саблею прокололи. Наконец, признав уже за мертвого, кинули в реку на мелкое, по счастью, его место»4.

Крещеный выходец «из персидской нации» был далеко не единственным пострадавшим. Черные времена переживали христианские общины греков и армян, а также сторонники «русской» партии в Крыму. Ее глава наследник престола Шагин-Гирей потребовал вооруженной помощи от Петербурга. В свою очередь, турецкий ставленник Дев-лет-Гирей ожидал прибытия оттоманского флота5. Угроза нового военного столкновения повисла в воздухе.

Только очень быстрые действия могли спасти положение. «Курьер от Прозоровского приехал. Хан выбран»6, - сообщила Екатерина Потемкину в первых числах апреля 1777 года. Князь А. А. Прозоровский со своим корпусом занял Перекоп, а сменивший его Суворов, присланный в Крым по приказу Потемкина, одним маневром конницы рассеял сторонников Девлет-Гирея. Русские войска встретили в Карасу-Базаре Шагин-Гирея, который 29 марта был избран бахчисарайским диваном на ханский престол7. Турецкий флот потерял официальный повод для высадки своих десантов, так как новый хан провозгласил себя союзником России. Зато русская армия приобрела законные основания для присутствия в Крыму.

Шагин-Гирей был незаурядной личностью. Он попытался повернуть ханство на путь европеизационных реформ и, таким образом, добиться могущества и подлинной независимости. Его начинания не были приняты населением и потерпели крах. Деятельность Шагина в миниатюре предваряет преобразования турецкого султана-реформатора Селима III, начавшиеся вскоре после провала реформ в Крыму. Они имели еще более печальный результат: султан погиб от рук фанатиков. Пример для подражания оба мусульманских владыки видели в деятельности Петра I.

Шагин был сыном хана Мехмед-Гирея. Он родился в Адрианополе, где семейство Гиреев имело обширные владения8. Мальчик рано лишился отца, а мать, боясь преследований со стороны нового хана, бежала с сыном в греческий город Фессалоники, где находилась под защитой турецкого султана. В юности Шагин жил несколько лет в Италии, получил неплохое образование, знал греческий и итальянский языки, приобрел европейские привычки и манеру одеваться. Судьба 20-летнего Шагина круто изменилась, когда накануне Русско-турецкой войны его дядя хан Керим-Гирей вызвал племянника в Крым и сделал сераскиром (военным предводителем) ногайских татар.

В годы войны ногайцы были первыми, кто от вражды перешел к союзу с более сильной Россией. По окончании боевых действий и подписании мира Крым стал независимым от Турции. Прежний хан Селим-Гирей бежал в Константинополь. 27 июля 1774 года крымское собрание в Ка-расубазаре подписало присяжный лист о союзе с Россией и избрало нового владыку. Им стал старший брат Шагина — Сагиб-Гирей. Сам Шагин получил титул паши, был назначен калгой (наследником престола) и отправлен в Петербург9.

Императрица приняла Шагина очень радушно. Он сразу же стал получать содержание от русской казны — в дороге по пятьдесят рублей ежедневно, а по прибытии — сто]0. Татарского калгу с первых шагов рассматривали как союзника и покупали его преданность.

В столице России молодой паша зажил привычной для него по Италии европейской жизнью, посещал балы, парады, театры и даже присутствовал на спектакле в Смольном монастыре. Любезный, общительный и веселый, он приобрел широкий круг знакомств. Екатерина писала о нем Вольтеру: «У нас здесь в настоящее время паша султан, брат независимого хана крымского; это молодой человек 25-ти лет, умный и желающий себя образовать». В другом месте она замечала: «Крымский дофин — самый любезный татарин: он хорош собою, умен, образован не по-татарски; пишет стихи;…все полюбили его»11;

Однако уже тогда в Шагине проявились такие черты, как высокомерие, упрямство и расточительность. Европейский образ жизни и в Петербурге-то стоил недешево, а в дальнейшем в Крыму, оторванном от многих благ цивилизации, он будет обходиться хану еще дороже. Первым на это обратил внимание опытный Панин. Никиту Ивановича оказалось трудно очаровать любезной манерой общения. Серьезный дипломатический просчет Шагин-Ги-рея — попытка заставить главу Коллегии иностранных дел первым нанести ему визит — многое сказал царедворцу. В Петербург приехал человек гордый, честолюбивый и не такой простой в управлении, как могло показаться на первый взгляд. Шагин хотел встретить Панина как принимающая сторона, к которой пришли с поклоном. Это нарушало строгий дипломатический протокол, обязательный для каждого посла. Никита Иванович показал калге, что кровь Гиреев не дает тому особых прав перед представителями иных держав12.

Следующее требование «дофина» еще больше нарушало этикет. Шагин заявил, что он не может на высочайшей аудиенции снять шапку, поскольку этого не позволяет магометанский закон. Поступи паша так, и путь на родину ему будет закрыт, ибо единоверцы могут побить его камнями. Екатерина сама нашла выход из щекотливой ситуации. Она послала Шагину в подарок богатую шапку и приказала объявить в Совете, что отныне жалует всем представителям татарского народа право находиться с покрытой головой в ее присутствии13.

После аудиенции калга был щедро одарен. Он получил шубу, платье, серебряный сервиз и пять тысяч рублей на расходы. Однако уже вскоре Панин вынужден был испросить новую сумму — десять тысяч. Но и они ушли как вода сквозь пальцы. Шагин заложил подарки государыни, выкупленные Паниным за 8500 рублей. На прощание «дофин» получил саблю в золотых ножнах, а Панин отправил Совету счет в размере 46 560 рублей, необходимых для выезда паши14. С этого траты только начались.