Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - Поздеева Ирина

Любопытно проследить судьбу хотя бы двух из этих книг. Например, в 1635 г. царь вкладывает в церковь села Сычевка Вяземского уезда Минею общую 1625 г.[364], и тут ее переплетает за 15 алтын на свой счет один из местных крестьян. Разительный пример кажущейся социальной нейтральности печатной книги! Иная судьба ожидала экземпляр Апостола 1635 г.[365] В 1636 г. он вложен от имени царя в соборную церковь псковского городка Порхова. Затем книга была захвачена и увезена во время одного из литовских набегов. В 1666 г., во время похода князя Ивана Андреевича Хованского в Курляндию, псковский помещик Иван («прямое имя» Василий) Спякин «отполонил» книгу и в 1667 г. вернул ее в порховскую церковь. Своеручную запись Иван Спякин заканчивает, очевидно, собственными незамысловатыми стихами: «Кто [книгу] помыслит продать, тому пропасть, а кто замыслит заложить – тому голов [у] положить».

За каждой записью на книге, за судьбой любого экземпляра издания – судьбы людей, одного человека или многих: семьи, рода, уличан; от безвестных крепостных крестьян, имена которых, может быть, сохранила нам только данная книга[366], до крупнейших и ныне известных каждому школьнику исторических деятелей[367]. Поэтому записи на книгах могут быть и богатым, и достоверным источником по вопросам генеалогии, просопографии, истории церковной иерархии и приказных[368], личных судеб многих людей.

Из большого числа тем, связанных с социально-экономической историей, источником для постановки которых могут быть записи на книгах, назовем тему, наиболее интенсивно разрабатываемую в последние годы[369]: записи на книгах как источник изучения социального состава владельцев и читателей в разные эпохи русской истории.

0 каком объеме исторической информации по вопросам последней темы идет речь, можно показать на примере именного указателя, составленного Т. А. Кругловой к вышеупомянутому «Каталогу книг XV–XVII вв. кириллической печати Научной библиотеки им. А. М. Горького МГУ»[370]. В Каталоге даны поэкземплярные описания 683 книг XV–XVII вв. На 528 экземплярах оказались записи, в том числе 637 записей XVII–XVIII вв., в которых названо 715 имен русских людей этого времени. Среди них 430 человек принадлежали, очевидно, к светским сословиям, а 285 были духовными лицами. Из 715 имен как о владельцах книг можно говорить о 348 русских людях. Из них известна социальная принадлежность 232 человек. Среди этих людей 111 светских (16 человек принадлежали к высшей знати; 24 были служилыми и приказными; 43 – торговые, посадские люди или ремесленники; 26 – крестьяне) и 121 духовное лицо (14 – высшие духовные иерархи; 36 – представители черного духовенства; 52 – священники и 19 – низшее духовенство).

Среди владельцев книги – все категории работников Печатного двора и других представителей «книжных» профессий: каллиграф, царский книжный писец, «Посольского приказу переводчик», площадные подьячие. Как владельцы книги названы в записях таможенный дьячок, «послуживец думного дворенина», «старый прикащик», ямщик, истопник, сторож, «задворный конюх», рыбник, масленик и представители других самых разнообразных категорий русского общества XVII в.

Выводы о широте социального состава русских читателей, широте распространения грамотности в русском обществе XVII в., сделанные на основании статистики записей, можно проиллюстрировать на материале судеб отдельных экземпляров книг. Так, на хранящемся в МГУ Евангелии с толкованием Феофилакта Болгарского (М., 1 апреля 1649 г. К. I. 443) – семь записей. Первая – помета работника Печатного двора Дорофея Дмитриева – сделана в процессе издания книги, последняя – «солецкого купца» Ф.М. Ванюкова – в 1838 г. Остальные записи говорят о функционировании книги в XVII в. Четыре записи датируются 1690 г., и сделали их собственноручно крепостной «стольника и полковника Сергиева полку» «Нифонтко Чюлошников»; житель Басманной слободы Петр Федотов, «каменного приказу обжигальщиков сын Афонасей Иванов» и архимандрит Никольского Песношского монастыря Феодосий[371]. Псалтырью с восследованием (М., 18 октября 1649 г. К. 1.448) сначала владел серпуховец Василий, который продал ее в 1667/68 г. «Серпухова ж города старцу Констянтину Иван[ов]у сыну» за 4 руб. 21 августа 1700 г. книгу продает «бывшей послуживец думного дваренина А.И.Хитрова Ефимка Семенов сын Богданов». Между 1745 и 1762 гг. экземпляр Псалтыри принадлежал «царевны Екатерины Алексеевны комнаты» истопнику Савостьяну Яковлеву Плавилыцикову, купившему книгу за те же 4 рубля.

Можно назвать еще одну новую проблему, немаловажную роль в решении которой играют интересующие нас источники, особенно записи второй категории, и среди них – вкладные. Речь идет о значении записей на книгах в составе территориального книжного собрания. Начатая В. И. Малышевым практика составления территориальных собраний[372], которые и сегодня могут достаточно репрезентативно отражать характер и историю местной книжной традиции, широко используется сейчас в полевой археографии. В МГУ за последние годы сложились два таких территориальных собрания, включающих равноправно и рукописную, и печатную кириллическую книгу. В составе таких собраний записи на книгах приобретают исключительное историческое значение и позволяют говорить о корнях, исторических связях и судьбах местной книжной традиции. Интересно, что в таких собраниях значительную ценность приобретают даже современные записи, с помощью которых выделяются чуждые книжные включения. Поздние записи кириллицей в составе таких собраний являются одним из доказательств существования живых остатков древней книжной традиции[373].

Третья категория записей, непосредственную связь которой с текстом и экземпляром данной книги сегодня проследить не удается, не является прямым источником по истории книжной традиции. Эти записи, как правило, не могут быть интерпретированы и в рамках исторической судьбы данного экземпляра[374]. Поэтому записи подобного характера требуют при своем исследовании и использовании в качестве источников только минимальных сведений об экземпляре книги, на которой они обнаружены, а не полного научного ее описания. С другой стороны, источниковедческое значение и информативность этого вида записей значительно возрастают от сопоставления с тематически близкими. Это положение справедливо для различного рода хозяйственных и нотариального характера записей, содержащих указания цен на разные виды товаров, перечисление хозяйственных работ, долговых и закладных записей. Точно так же календарные, астрономические, естественно-научные записи приобретают большое значение, если могут быть собраны и изданы по тематическому принципу для определенного периода, региона или вида изданий. Представляется, что этот принцип при хронологическом расположении материала особенно важен для публикации хроникальных (исторических) записей, каждая из которых сама по себе может быть более или менее интересна, но, собранные воедино хотя бы по нескольким крупным хранилищам, они могут дать любопытную картину исторических воззрений и психологии эпохи. (Достаточно напомнить наиболее частые и поэтому наиболее известные записи этого характера, посвященные личности и деятельности Петра I и его ближайших наследников.)

По характеру и источниковедческому значению к этим записям близки записи, содержание которых определяется прежде всего функцией текста (записи учебного характера, пометы для певцов и чтецов и т. д.), а не судьбой конкретного экземпляра книги. Некоторые из этих двух категорий записей прямо совпадают. Например, записи астрономического и календарного характера функционально могут быть связаны со святцами и месяцесловами, но часто появляются и на любых других книгах. Для источниковедческого исследования «функциональных» записей и их публикации, очевидно, достаточно знать, в связи с функционированием какого текста они возникли и тот же самый минимум сведений об экземпляре, что и для записей третьей категории. Особенно перспективными для их исследования, видимо, являются тематические публикации[375].