Звездная ведьма - Линда Джонс

Её тёмные глаза расширились.

— Вот зачем ты попросил меня у императора, — негодующе закричала она, — и настоял, чтобы я… — она завизжала, когда он поднял её на руки. — Ты трусливый, презренный, лживый...

— Я никогда не лгал, — он прижал её крепче, она попыталась вырваться, однако не слишком усердно. — И отправившись на поиски звезды, вскоре потерял из-за тебя своё сердце и благоразумие.

Айседора перестала бороться и улыбнулась.

— Вряд ли у тебя когда-либо было благоразумие.

— До встречи с тобой, любимая, я обладал им в изобилии. — Лукан коснулся губами её горла, вызывая своим шёпотом дрожь во всём теле. — Любовь удивительным образом меняет мужчин. Женщин, думаю, тоже, хотя, конечно, не могу знать наверняка.

— Хочешь, чтобы я призналась тебе в любви?

Он чуть отстранился, чтобы увидеть её лицо, Айседора больше не улыбалась.

— Да.

— А если я не могу?

Он бы почувствовал боль, если бы не заметил бездонную муку в её глазах. Поставил Айседору на ноги и повёл через склон к маленькому, почти прозрачному озеру. Пейзаж выглядел умиротворяющим, контрастируя с поджидавшей их впереди опасностью. Лукан сел, приобнял Айседору одной рукой и спросил:

— Что тебя останавливает?

Лукан терпеливо дожидался ответа медлившей Айседоры. Терпение всегда давалось ему с трудом, но он собрался с силами и спокойно сидел рядом, пока Айседора не начала говорить.

— Ты не всё обо мне знаешь.

— Неудивительно. Ты тоже многого обо мне не знаешь. Со временем мы обсудим все наши открытия, хорошие и плохие.

— Это не может ждать. На мне лежит очень сильное проклятие. Ему больше трёхсот лет, именно оно убило моего первого мужа.

Он повернул голову и посмотрел на неё сверху вниз. Похоже, Айседора не шутила. Её лицо напоминало высеченную из камня маску, призванную скрыть эмоции.

— Никакое проклятие не может быть сильнее моих чувств к тебе.

Она встретила его пристальный взгляд.

— Проклятие настигает каждого мужчину, которому не повезло стать возлюбленным ведьмы Файн. Несчастные юноши не доживают до тридцати. Зрелые и, по-видимому, более мудрые мужчины однажды находят в любимой женщине нечто ужасное и убегают, как от демона. Это эгоистично с моей стороны, но клянусь, я предпочла бы увидеть тебя мёртвым, чем столкнуться с твоим презрением. — Она скривила губы. — Я думала, ты уйдёшь, узнав, что я ведьма, но нет. А теперь гадаю, когда это случится, и будет ли мне так же больно, как от твоей смерти, или ещё хуже.

Он улыбнулся и запустил одну руку в её растрепавшуюся косу.

— Я рассказываю тебе свою самую страшную тайну, а ты улыбаешься?

— Ты меня любишь, — Лукан продолжал лучезарно улыбаться.

— Я этого не говорила.

— Нет, но ты сказала, что проклятие настигает мужчин, которых любят ведьмы Файн, а потом выразила своё беспокойство обо мне. Довольно неромантичный способ открыть свои чувства, но, тем не менее, я его принимаю.

Она не возразила, лишь приникла к нему и перевела взгляд на озеро.

— Есть ещё кое-что, — прошептала она.

— Расскажи, — ничто не могло изменить его отношение к Айседоре. Ничто.

— Прорицатели предсказали, что в тридцать восемь лет у тебя родится первенец. Сын.

— Да.

— У женщин Файн рождаются только дочери. Если прорицатели правы, значит, сына тебе родит другая женщина.

— Я этого не допущу.

— Поскольку без тебя тут никак не обойтись, думаю, со временем всё же допустишь. — Айседора прильнула к нему поплотнее. — Может, после того, как возненавидишь меня, ты заживёшь новой жизнью, — она пожала узкими плечами. — Или на сей раз умру я.

— Я не позволю тебе умереть, — хрипло отрезал он.

— Ты сегодня очень категоричен в том, что позволишь, а что нет, — без возмущения ответила она. — Но как ни старайся, от судьбы не уйдёшь.

Лукан уложил Айседору на траву и заставил снова посмотреть ему в глаза.

— Я запрещаю говорить о смерти или младенцах, рождённых мне не тобой. Я знаю кто ты, Айседора. Ты ведьма, ужасный фехтовальщик, порой ворчливая, придирчивая женщина, спорящая со мной по каждому поводу. А ещё храпящая, когда сильно устаёшь.

— Я не храплю!

Он проигнорировал её возмущение.

— И ты готова рискнуть жизнью ради женщины, которая для твоего спасения даже палец о палец бы не ударила. Я знаю это и люблю тебя всей душой. Твоё проклятие не сможет изменить моих чувств. Мы с тобой сильнее любого колдовства и победим его вместе. Может, уже победили. Я никогда не оставлю тебя и не позволю умереть, — Лукан накрыл её своим телом, давая почувствовать пылавшее в нём желание. — Моего сына родишь ты. Я не приму другую женщину.

Айседора скользнула ладонями вверх по шее возлюбленного, зарылась пальцами в волосы у него на затылке.

— Я тоже тебя люблю, — тихо и боязливо прошептала она, и когда небо не обрушилось на них, повторила гораздо уверенней: — Я люблю тебя. 

Укутавшись в толстое одеяло и спрятавшись от ветра меж валунов, Софи любовалась закатом. Рядышком дремала тепло спелёнатая Ариана. Бедняжка росла в окружении солдат, вдали от единственного знакомого дома, с родителями, которых постоянно отвлекало грядущее сражение. Наверное, стоило на время оставить её на чьём-нибудь попечении, но когда представилась такая возможность, Софи не смогла расстаться с дочерью. Здесь их хорошо защищали, лучше, чем смогли бы в любом другом месте. Однако такая жизнь не годилась для годовалого ребёнка.

Софи улыбнулась Кейну, когда он отвернулся от добивавшихся его внимания солдат, и посмотрел в её сторону, но на душе было нерадостно.

Ситуация складывалась в их пользу. Всё больше солдат покидали императора и присоединялись к мятежникам. По последним слухам, первый капитан Круга Бэквие несколько дней назад оставил дворец при далеко недружественных обстоятельствах. Даже если он не присоединится к повстанцам, людям Эрика, по крайней мере, не придётся сражаться с капитаном и его воинами.

Благодаря дезертирству огромного числа императорских воинов и исцеляющему свойству времени, отец Софи, который некогда занимал пост министра обороны Каламбьяна, теперь пользовался доверием и даже уважением мятежников. Включая Кейна, подарившего своё благоволение одним из последних.

Проблема заключалась в её беременности и в неослабевающей смутной тревоге. Софи не обладала даром Жульетт, но инстинктивно понимала, что не всё идёт, как положено. Ребёнок повернулся, опустился и стал менее подвижным. Если сейчас не проявить крайнюю осторожность, дитя родится слишком рано.

Софи коротала время, мысленно рисуя себе внешность второй дочери. Родится ли она такой же безупречно прекрасной, розовенькой и пухлой, как Ариана? Или сморщенной и красной, подобно большинству младенцев в их первые несколько недель? Если дочь действительно появится на свет раньше срока, то не будет ли слишком маленькой? Выживет ли?