Самурай - Сюсаку Эндо

В зале Суда священной инквизиции Веласко сел, как и в прошлый раз, рядом с отцом Валенте. Напротив них торжественно, как и в тот день, восседали епископы в черных одеяниях. Зазвонил колокольчик.

Епископ, сидевший в центре, поднялся и, держа в руке желтоватый лист бумаги, зачитал решение Собора епископов.

«Обсудив сообщения, сделанные братом ордена Иисуса Лопе де Валенте и братом ордена святого Франциска Луисом Веласко, мы тридцатого января сего года, в соответствии с полномочиями Собора епископов, приняли следующее решение, которое сообщаем заинтересованным лицам и Совету Его королевского величества. Собор епископов рекомендует принять предложение брата Луиса Веласко признать японскую миссию официальной, оказать посланникам прием, соответствующий их положению, выделить средства на их содержание в период пребывания в нашей стране и обеспечить благополучное возвращение на родину. Мы также настоятельно рекомендуем Его королевскому величеству принять японских представителей и с должным вниманием отнестись к посланию, которое будет ими вручено».

Епископ читал решение, запинаясь на каждом слове. Отец Валенте, как и в прошлый раз, сидел опустив голову, время от времени покашливая. Он почему-то слушал с отсутствующим видом, будто все, что говорилось, не имело к нему никакого отношения. Веласко все время хотелось обернуться. Там, на местах для публики, сидели дядя, брат и другие родственники.

«Господи, благодарю тебя. — Он сжал руки, лежавшие на коленях. — Благословенны дела Твои. Я нужен Тебе».

Однако он не испытывал бурной радости. Наоборот, ему даже казалось, что только что услышанное решение принято давным-давно и он его предвидел.

— Прежде чем настоящее решение будет окончательно утверждено, мы предлагаем выступить отцу Веласко и отцу Валенте и высказать свои возражения.

Епископ смотрел на них, свертывая бумагу. Его речь была обычной формальностью. В Суде священной инквизиции после такой процедуры никто, как правило, не выражал несогласия.

Отец Валенте медленно поднялся. Епископы с недоумением смотрели, как он вынимает из кармана рясы сложенный лист бумаги. Приложив руку ко рту и откашлявшись, отец Валенте печально проговорил:

— Прежде чем покорно принять решение Собора епископов, я просил бы дозволения прочесть послание отца Вивело, брата нашего ордена, присланное из Макао неделю назад.

Сидевший на председательском месте епископ принял сложенный лист бумаги и, разгладив его, стал читать про себя. Отец Валенте снова опустился на стул и, склонив голову, закрыл глаза.

Епископ передал письмо сидевшему рядом с ним. Они тихо посовещались.

— Прошу вашего согласия прочесть это письмо вслух. — Епископ обвел взглядом присутствующих. — Я думаю, оно достойно того.

Он снова поднялся и, с трудом переводя дыхание, запинаясь на каждом слове, стал медленно читать:

— «Сообщаю о переменах в обстановке, сложившейся в Японии. Наши враги англичане клевещут на нашу страну. Король Японии, вняв их злобным речам, готовится к разрыву торговых отношений с Лусоном и Макао; он открыто объявил об установлении торговых отношений с Англией, разрешив им основать торговые фактории на юго-западе Японии, в Хирадо. Далее, правитель Тохоку — Северо-Восточной Японии, — сравнительно благосклонно относившийся к распространению веры в своих владениях, — тот самый могущественный князь, который направил своих посланцев в Новую Испанию, начал преследование христиан. Согласно полученным нами донесениям, там уже есть мученики веры, хотя их еще немного. По слухам, этот князь делает все для того, чтобы пресечь слухи, будто он намерен выступить против короля Японии».

Веласко услыхал смех. Это был тот же самый захлебывающийся женский смех, который он услыхал несколько дней назад на мокрой после дождя крутой улице. Смех взмыл в небо, по которому плыли серые облака. Тот же смех он услыхал сейчас.

О бог урожая, добро пожаловать,Ты вовремя пришел,Мы кончили работу.Мы пели громко,Чтобы ты скорее был с нами.

Песня вдруг оборвалась.

В дверях появился Веласко — он был жалок. Взгляды японцев устремились на него.

— Господин Веласко! — радостно вскочил со стула Ниси. — Мы ждем от вас хороших вестей.

Веласко, по обыкновению, улыбался. Но на этот раз улыбка была грустная и потерянная.

— Уважаемые посланники, — промолвил он еле слышно, — возникло… обстоятельство, о котором я должен вам рассказать.

Самурай пристально посмотрел на него. Чтобы отогнать охватившее его дурное предчувствие, он повернулся к слугам, в почтительной позе сидевшим на полу. Все взгляды были прикованы к Веласко — они почувствовали, что произошло нечто непредвиденное.

— Что случилось, господин Веласко? — спросил Самурай дрожащим голосом.

Сделав знак Ниси, чтобы тот держал себя в руках, он пошел за Веласко, направившимся к двери. Танака двинулся за ними. Втроем они молча проследовали по коридору, слабо освещенному зимним послеполуденным солнцем, и вошли в комнату Веласко. Дверь плотно прикрылась — казалось, она уже никогда не откроется. Из комнаты слуг уже не доносилось ни смеха, ни песен.

В ту ночь в монастыре рано погасли свечи, жилые покои, где поселили японцев, были погружены во тьму; там царила мертвая тишина. В одиннадцать часов по холодным камням мостовой тяжело протопали шаги ночного сторожа в накидке с капюшоном, с жестяным фонарем в руке и огромной связкой ключей у пояса. Дойдя до угла улицы, он, будто что-то вспомнив, прокричал, обращаясь к спящим домам: «Han dado las once y sereno» [39].

Глава VIII

Пламя свечи, стоявшей на столе, колебалось, и по изможденному лицу Веласко скользили тени. Обычная для него самоуверенность сменилась растерянностью.

— Все наши надежды… — прошептал Веласко, — рассеялись в прах.

Трое посланников обреченно смотрели на трепещущее пламя свечи, готовое вот-вот потухнуть. Оно отчаянно билось, как мотылек, у которого иссякают последние силы.

— Остается только вернуться в Японию. В ушах Самурая все еще тихо звучала песня в честь бога урожая, которую только что пели слуги. Они пели ее, опьяненные радостью предстоящего возвращения на родину. Скоро они вернутся в Ято. Но теперь положение резко изменилось. В Японии полностью запрещено христианство. Таким образом, сёгун отказался от торговли с Новой Испанией. И возложенная на них миссия, и утомительное путешествие лишились всякого смысла.

Долгое путешествие. Бескрайнее, огромное море. Выжженные равнины Новой Испании. Похожее на сверкающий белый поднос солнце. Голая пустыня, без единого листика — только кактусы и агавы. Продуваемые ветром города. Все эти картины одна за другой возникали перед его глазами, тускнели и постепенно исчезали. Ради чего, ради чего, ради чего? — эти слова как барабанная дробь монотонно звучали в его ушах.