Бабочка, выкованная из стали - Екатерина Николаевна Островская

— Чушь! Неужели вы думаете, что ваша необразованная троюродная племянница может кого-то увлечь — тем более с каким-то прицелом? — так же тихо ответил Гончаров. — Светлана всех пыталась убедить в своей высокопоставленной любовной связи, старательно выкладывала в сети свои фотографии в компании очень большого начальника. Все снимки с ним — подделки. И тот, на котором она в нескромном бикини сидит с ним рядом на краю бассейна на фоне пальм… Дешевый фотошоп: там даже тени от них в разные стороны падают… Хотя есть и две подлинные фотографии: один групповой со съезда женщин-предпринимателей; на нем рядом с большим начальником действительно Рачкова. А на второй подлинной фотографии — на той, что с горнолыжного курорта, ваша родственница стоит в трех метрах от этого человека, который внимательно смотрит не на нее, а в другую сторону. Тогда она действительно оказалась в нужное время и в нужном месте. Но такую случайную встречу наверняка кто-то организовал, кто-то подсказал ей, в какое время и куда надо ехать кататься на горных лыжах, на которых до этого никогда не стояла. Она и свою нынешнюю должность заняла с помощью связей и денег своего любовника Карпоносенко — ныне покойного.

— Можете говорить все что угодно, а я буду молчать.

— Ваше право. Но говорить все равно придется, потому что завтра начинается комплексная финансовая проверка Промтеха, и руководителю финансового отдела вуза, кстати, бывшей начальнице районной налоговой инспекции, которую вы привели в университет ровно год назад, скорее всего, предъявят обвинение… Она, конечно, может взять все на себя, чтобы не попасть под целый ряд статей, сдаст вас как организатора и основного выгодополучателя преступления. Условного срока для нее не будет, но снижение наказания возможно, и значительное: вместо десяти лет получит пять или шесть. А если она заявит, что слышала от вас, что деньги идут в министерство…

— Пусть говорит что угодно, я буду молчать, как Владимир Петрович. И ничего мне предъявить не смогут.

— А ему и нечего было предъявлять. Кстати, его выпустили, и он уже летит сюда. Через несколько минут его самолет совершит посадку, и я пойду его встречать… А вы пока заканчивайте с таможней. Если не хотите общаться со мной, таможня сдаст вас ФСБ.

— Погодите, я согласна поехать с вами.

— Ладно, доставим со всеми удобствами — в хорошей машине на кожаном диване… И все-таки последний вопрос: Рачкова по-прежнему руководит «Каракуртом»?

— Кем, вы сказали? — изобразила непонимание Полозова. — Каракуртом? А почему она должна руководить пауком?

— Именно пауком из рода черных вдов. Меня интересует омское охранное предприятие с таким названием. И вы поняли это прекрасно. Двое сотрудников этого агентства убили несчастную Иветту Ковтун, а потом должны были ликвидировать и вас. Скорее всего, это произошло бы сразу после защиты диссертации, которую вы написали для вашей родственницы.

— Я писала для нее только кандидатскую. А докторскую состряпал Краснов, а я должна была оппонировать на защите.

— Его-то как уломали?

— У него и спрашивайте. Но он делал все, что приказывала Светлана.

Бывший ректор сидел с чашкой в кафетерии. За столиком с ним был Шишкин. Игорь подошел и поздоровался с пожилым человеком.

— Надо же! — удивился тот. — Никогда не был кофеманом, а уже вторую чашку пью. За год вкус кофе забыл… Кстати, — профессор показал на старшего лейтенанта, — это наш студент. Я как вышел в зал, издали заприметил его и так обрадовался, будто после долгой разлуки близкого родственника встретил… Родное лицо! И вдруг он ко мне подходит, счастливый такой. Он у нас на производстве токарем был — четвертый разряд получил, а потом перешел оператором на участок станков с ЧПУ. Станки были старенькие — итальянской фирмы «Оливетти»… Они нам практически даром достались — их в девяностые один разорившийся завод на лом продавал… Надо же как кофе на меня подействовал: как будто пятьдесят граммов коньяку выпил.

— Шишкин вас сейчас быстро доставит. А мне еще здесь какое-то время побыть надо. А если хотите, покажу вам Полозову. Она задержана: пока что за контрабанду, завтра ей предъявят еще обвинения в хищении, присвоении государственных средств, мошенничестве, фальсификации финансовой отчетности…

— Очень бы хотел ей в глаза взглянуть, — вздохнул Владимир Петрович, — но боюсь, что она воспримет это как злорадство… Вы говорили мне в Омске, что была взорвана какая-то машина, но никто не пострадал. Так это Люся и сделала — она же прекрасный специалист по взрывчатым веществам. Но давайте лучше сменим тему и поговорим о чем-нибудь приятном. Вы Лену нашли?

— Думаю, что нашел, — ответил Игорь, достал из кармана сложенный лист бумаги и протянул бывшему ректору.

— Сочинение Славика Смирнова, — вслух прочитал профессор. — Как я провел лето… Не, ребята, это выше моих сил… Сейчас заплачу.

И он закрыл ладонями лицо.

Глава двадцать первая

Полозову везли в РУВД в новеньком «Мондео» с кожаным салоном. За рулем сидел Гончаров, других полицейских в машине не было: об этом попросила сама Людмила Федосеевна. А когда тронулись с места, она достала из сумочки пачку сигарет и, не спрашивая разрешения, щелкнула зажигалкой и затянулась.

— Сколько же мне грозит? — произнесла она, и это прозвучало не как вопрос, а как размышление, как будто она обращалась к себе самой.

— Много, — ответил Игорь, — много, даже при хорошем адвокате. Но сейчас все зависит не от адвоката, не от судьи, а только от меня. И времени у нас с вами до утра. Утром вас заберет ФСБ, если будет зафиксировано содержание флешки. Если мы скажем, что там ваши научные статьи, над которыми вы хотели поработать во время отпуска, и они не носят закрытого характера…

— Так и есть, — встрепенулась Полозова, — и вообще я не знаю, как флешка оказалась в моих вещах…

— Предположим, я вам поверю, — продолжил подполковник, — но вами займется Следственный комитет. И там уж вам помочь никто не сможет: ни я, ни Корнеев.

— Кто? — изобразила непонимание Полозова.

— Вы знаете его, — ответил Гончаров, — я его тоже знаю и даже очень хорошо: почти два года в одном кабинете просидели. Чтобы вам помочь, он и не почешется даже, не будет поднимать