Не проси прощения (СИ) - Анна Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да? — оживился Горбовский. — И о чём он будет?
— О любви, — вздохнула Ира. — Как и всё, что я пишу, даже если оно в антураже фэнтези.
— А подробнее?
— Всё-то тебе скажи.
— Ладно, — отступил Горбовский, поняв, что Ира откровенничать не желает. — Потом сам прочитаю. Когда напишешь. Ты ведь будешь его выкладывать?
— Да. Как только… допишу.
Ира сказала это как-то сдавленно, и Виктор в этом ответе явственно услышал обречённое: «Если допишу». И упрямо сжал зубы, почти жалея, что не умеет молиться.
Очень хотелось в эту секунду страстно просить Бога о том, чтобы дал Ире ещё много-много лет.
И обязательно — счастливых.
72
Ирина
Она положила трубку и вздохнула, забираясь с ногами под тёплый плед. Его принесли сегодня утром, и нетрудно было догадаться, от кого он, хотя Витя ничего и не сказал ей по телефону. А она и не поблагодарила…
Отчего-то не нашла слов. Много лет писала книги, продавала их, и успешно, но сейчас, в собственной жизни, не находила элементарного «спасибо». Наверное, потому что понимала: мало. Слишком мало этого слова за все старания Виктора. За его отношение к ней, нежное и ненавязчивое — будто Ирина была бабочкой, с крыльев которой он боялся стереть пыльцу. За то, что не побоялся помириться и с отцом, и с Толей — несмотря на то, что они оба когда-то ему наговорили. За то, что сердце Марины начало оттаивать. Ирина чувствовала это, разговаривая с дочерью и радуясь, что та наконец стала называть Виктора отцом. Да, ворчливо и без особой теплоты, но стала ведь. И случилось это не только благодаря Борису… В том, что Марина чуть потеплела, была и заслуга Виктора.
Наверное, поэтому Ирине и пришла в голову эта идея… Глупости, раньше она никогда не писала ничего подобного, не верила в такие сюжеты. А теперь вдруг захотелось…
Вдруг она сможет что-то понять? Про саму себя. Да и не только. Про Виктора тоже.
Решать проблемы текстом, подгонять под него реальность — в эти игры Ирина раньше не играла. Да и сейчас не собиралась.
Но всё же…
Виктор ведь действительно верит, что любит её. Не притворяется, на самом деле верит. Бывший муж никогда не был дураком, значит, раз верит, для этого у него есть основания.
Но какие? Какие могут быть основания для любви, разрушенной до основания, и плевать на тавтологию — она здесь уместна. Разве можно разрушить то, что любишь и ценишь? А потом смотреть на руины со скорбным лицом и утверждать, будто всегда любил и будешь любить…
В этом ведь должна быть какая-то логика, правда? Должна.
Но какая?
*
Дорогие читатели, комментарии закрыты временно. Автору очень нужно сосредоточиться на работе над другой книгой, отвлекаюсь, а совсем не отвечать у меня не получается) Открою, как только выполню план, и снова сможете всех ругать)))
73
Виктор
Кира Алексеевна — врач-кардиолог, чей телефон дал Горбовский-старший, ждала Виктора к трём часам дня. Она была в курсе сложности ситуации, поэтому он не переживал, что ему сразу дадут от ворот поворот из-за отсутствия необходимых документов — на руках-то была одна только израильская выписка. Врач, когда Виктор разговаривал с ней в выходные, так и сказала: приносите всё, что есть, а там уж решим, что делать дальше.
Миновав проходную, Горбовский поднялся в отделение. Эту больницу он совсем не знал, поэтому пришлось уточнять дорогу у охранников. А когда оказался в нужном коридоре, выяснил, что Шевченко Кира Алексеевна — заведующая отделением. Кандидат медицинских наук, врач высшей категории… Всё это прекрасно, но кабинет был заперт, хотя Виктор явился строго к назначенному времени.
Пришлось звонить. Врач долго не брала трубку, а когда взяла, извинилась и сообщила, что придётся немного подождать — срочный пациент. Виктор сел на лавочку в коридоре и приготовился к долгому ожиданию — знал по отцу, насколько длительными могут быть «срочные пациенты» у хирургов-кардиологов. Как бы на концерт не опоздать…
Кира Алексеевна пришла через полчаса. Горбовский заметил её ещё на подходе, хотя не мог сказать, почему решил, что именно вот эта высокая женщина в зелёной форме, медицинской маске и хирургической шапочке — та, которую он ждёт. Интуиция, наверное. Так или иначе, но врач быстро и энергично шла по коридору именно по направлению к кабинету, возле которого сидел Виктор, и стягивала на ходу тонкие латексные перчатки.
Горбовский поднялся со скамейки, на которой сидел последние полчаса, как только заметил, что женщина смотрит на него. А она вдруг остановилась, будто натолкнулась на стену, и её тёмно-карие глаза над медицинской маской изумлённо округлились.
— Вы? — выдохнула она и, справившись с изумлением, шагнула вперёд. — Вы сын Андрея Вячеславовича?..
— Ну да, — Виктор кивнул, не понимая, в чём дело. — Жду Киру Алексеевну. Это вы?
— Да. — Горбовский из-за маски не мог видеть точно, но почему-то ему казалось, что женщина улыбается. — Секунду. Сейчас я открою кабинет.
Она подошла ближе, вплотную, сверкая глазами так, будто бы действительно была рада видеть Виктора, и он неожиданно осознал, что Кира Алексеевна совсем ненамного ниже его самого. Высокая женщина… Даже невольно посочувствовал — была у него пара знакомых коллег-женщин почти такого же роста, и Виктор знал, насколько представительницам слабого пола нелегко постоянно ощущать себя выше мужчин. Хотя Горбовский ещё ни разу в жизни не встречал женщину выше себя, за что его особенно любили дамы немаленьких габаритов.
Врач открыла дверь, впустила Виктора в кабинет, небольшой и светлый, типичный кабинет заведующего отделением в государственной больнице — шкафы с документами, два заваленных историями болезни стола, компьютер, ксерокс, стул для посетителей. Горбовский опустился на него и, ощущая себя великаном в доме лилипутов, поджал ноги — если бы он их вытянул, то, чего доброго, упёрся бы сапогами в стену.
Кира Алексеевна между тем тоже опустилась в кресло по другую сторону стола, щёлкнула мышкой, покосившись на экран компьютера, а затем неожиданно стянула вниз медицинскую маску, обнажая вторую половину лица.
— Вы меня не узнаёте, да? — поинтересовалась с лёгкой улыбкой, глядя на Виктора с такой теплотой, что он пришёл в совершеннейшее недоумение. На лица у Горбовского была хорошая память, поэтому он был уверен, что видит эту женщину впервые. Хотя голос казался знакомым. — Вижу, не узнаёте… Это не удивительно, конечно, там было темно…
— Простите, — качнул головой Горбовский, не представляя, за что извиняется. Но
