Эстафета поколений: Статьи, очерки, выступления, письма - Всеволод Анисимович Кочетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Публикуем ответ писателя В. Кочетова на письмо «Ждем Вашего душевного слова».
ВЫБОР ПРОФЕССИИ
Дорогой товарищ Чирлковский! Прежде всего позвольте от всего сердца пожать вашу руку за то решение, которое вы, отец, приняли, определив путь в жизнь вашему сыну.
Я, так же как, несомненно, и любой советский писатель, готов всеми доступными мне средствами помогать вам и тысячам других родителей при выборе профессии сыновьям и дочкам, окончившим десятые классы. Но одного душевного слова, будь оно даже трижды душевным, в таком деле, конечно, мало. Необходимы слова и душевные и недушевные, и притом подкрепленные серьезнейшими практическими мерами.
Ваше письмо меня нисколько не удивило. Если бы вы в любой день второй половины августа зашли на междугородный переговорный пункт в вашем городе Борисове, вы убедились бы в том, что значительная часть телефонных разговоров этой летней порой посвящалась успехам или неуспехам сыновей и дочерей, которые прошли по конкурсу или не прошли, приняты в институты или не приняты.
О городе Борисове я говорю столь смело, полагая, что Борисов ничем не отличается от других городов, а в других городах далеко (и очень-очень далеко!) не все родители склонны поступать так, как поступили вы. Нет, эти родители поставили своей целью во что бы то ни стало устроить своих детей в институты, в любые, но только непременно в институты. Через сотни километров понеслись их испуганные зовы, обращенные к всевозможным «влиятельным» друзьям, знакомым и полузнакомым: «Устройте Борю!», «Посодействуйте Мите!», «Пожалейте Тамару!»
В этом году юношей и девушек, окончивших средние школы, оказалось значительно больше, чем их могли принять высшие учебные заведения. И разве это не естественно в стране с огромным размахом просвещения, в стране, где вводится всеобщее среднее образование? И разве каждый советский гражданин непременно должен быть инженером, конструктором, врачом, учителем? Говорят, что в Советском Союзе насчитывается до десяти тысяч профессий. Подавляющее большинство из них приобретается отнюдь не через высшие учебные заведения. Кто же приобретет такие профессии, кто станет водить паровозы, кто будет варить сталь в мартенах, кто сошьет советским людям одежду, кто вырастит для них хлеб, кто построит дома, кто займется возведением городов — кто будет создавать материальные блага жизни, без которых и сама жизнь-то невозможна, если все наши Мити, Тамары и Борисы станут только врачами и учителями?
Некоторые родители отмахнутся от такого вопроса, скажут: ну, там кто:нибудь создаст эти ваши блага... в общем, другие, только не наши Мити и Тамары. И что удивительно: сами-то родители — многие, многие из них — вступили в жизнь совсем не через институты. Сами они, эти отцы и матери, лет двадцать — двадцать пять назад стояли у слесарных верстаков, возле текстильных машин, грузили балласт в порту, пахали и сеяли, пели чудесные песни о кузнецах, которые куют счастия ключи, а сегодня вдруг испугались, что их дети могут встать к верстакам и машинам, взяться за плуги и сеялки.
Находятся и такие родители, которые детей своих, едва те научатся ходить и говорить, отправляют в какие-то до сей поры существующие «группы» — к престарелым боннам, в памяти которых сохранились остатки смеси французского с нижегородским, затем отдают в школы, так называемые «английские», где преподавание ведется на иностранном языке, невзирая на то, есть ли у их чад какие-либо сверхвыдающиеся склонности к изучению английского языка.
Вы спрашиваете, товарищ Чириковский, как же это случилось, что существуют у нас отцы и матери, которые дрожат при мысли о том, что их сыну или дочери после окончания средней школы по каким-либо причинам не удастся попасть в институт и придется работать? Откуда это взялось, спрашиваете вы. Кто, мол, посеял в душах наших юношей и девушек зерно пренебрежительного отношения к физическому труду?
Вопрос законный и понятный. Вы, наверно, вспомнили начало своего собственного трудового пути. Насколько я понял, это было уже при Советской власти, примерно в 1923 году. Дороги, следовательно, для вас были открыты, вы уже могли пойти и в институт, не так ли? Но вы по душевной склонности пошли наборщиком в типографию. А разве большинство из нас, которым сегодня сорок, за сорок и пятьдесят, разве мы избирали себе путь в жизнь не по душевной склонности? И разве не могли мы после школ идти в высшие учебные заведения? Но у многих из нас получилось иначе. Стране нужны были молодые врачи, инженеры, учителя — и многие из нас шли учиться в институты. Но одновременно стране нужны были молодые токари и трактористы — и мы шли работать к станку, на трактор. Шли с радостью, мы были готовы к этому. Наши родители презирали бонн, презирали тунеядство всех видов и разновидностей, они верили в труд — труд рабочего и инженера, тракториста и учителя, — в труд, который формирует и воспитывает человека. И от них, от наших батек и матерей, мы переняли эту святую веру в силу труда. И сколько нас в те годы, годы первой пятилетки, ушло на заводы, фабрики, на стройки!..
Другое дело, все ли мы остались возле верстаков и станков. Нет, конечно, не все. Что сталось с нашими товарищами, с которыми мы когда-то спешили к заводским проходным? Один — главный инженер большого завода, другой остался у станка, рабочий. Но кто он? Лекальщик высшего разряда, величайший мастер своего дела, читает лекции в вузе. Третий — агроном, четвертая — актриса, пятый — генерал...
Путь никому и никуда у нас не заказан. Если твоя мечта быть изобретателем, ты будешь им. Если ты жаждешь лечить людей, бороться за их здоровье, ты будешь врачом. Ты будешь актером, художником, композитором, если ты посвятишь этому
