Сталин - Лев Балаян

П.П. КРЮЧКОВ: «Доктора даже обрадовались, что состояние лёгких оказалось в таком плохом состоянии. С них снималась ответственность».

РАЗГАДКА СМЕРТИ ГОРЬКОГО

Из показаний доктора Левина об умерщвлении сына Горького — Максима: «Во время приездов в Москву я, как постоянный врач Алексея Максимовича Горького, бывал у него чрезвычайно часто. Он жил за городом, под Москвой. Я оставался у него на ночь даже в тех случаях, когда не было ничего экстренного. Одновременно в этом доме также часто бывал Ягода. Установились не отношения случайного врача и больного, а отношения знакомых людей.

В 1932 году Алексей Максимович решил совсем переехать в Москву со всей своей семьёй. В начале 1933 года, зимой, во время одного из моих посещений Ягоды на его даче. он начал со мной разговор, к которому несколько раз потом возвращался, разговор относительно сына Алексея Максимовича — Максима Пешкова.

Во время одной такой беседы он и сказал мне: видите ли, Макс не только никчёмный человек, но и оказывает на отца вредное влияние. Отец его любит, а он, пользуясь этим, создаёт нежелательное и вредное окружение в доме у Алексея Максимовича. Нужно сделать так, чтобы он погиб. Ягода сказал мне: «Вы должны нам в этом помочь. Учтите, что не повиноваться мне вы не можете, вы от меня не уйдёте. Вы обдумайте, как можете сделать, кого можете привлечь к этому. Через несколько дней я вызову вас».

На вопрос Вышинского, пробовал ли Левин протестовать, сказать кому-нибудь об этом, сообщить, Левин ответил: «Нет, не пробовал. Я никому не сказал и принял решение. Приняв решение, приехал к нему. Ягода сказал мне: «Вам одному, вероятно, это трудно будет сделать. Кого вы думаете привлечь к данному делу?» Я ему ответил, что вообще ввести нового врача в дом Алексея Максимовича очень трудно, — там этого не любили. Но есть один врач, который всё-таки бывал у Алексея Максимовича во время одного из моих отпусков, это — доктор А.И. Виноградов из санчасти ОГПУ. Его хорошо знал постоянный секретарь Горького — Крючков. Я сказал, что его надо будет обязательно к этому делу привлечь. Затем ещё я говорил, что если бы нужен был ещё кто-нибудь из консультантов, то единственный консультант, который в этом доме бывал, это профессор Д. Д. Плетнёв …

Когда встал вопрос об умерщвлении Максима Пешкова, то здесь мы подготовили ослабление организма чрезмерным употреблением спиртных напитков. Затем в ослабленном состоянии в один очень жаркий день в апреле Макс, разгорячённый, потный, по предложению Крючкова, который принимал участие в ослаблении организма Пешкова, был уложен (в состоянии сильного алкогольного опьянения — Л.Б.) на скамью недалеко от реки. Его обдувало ветром, он был потный, лежал без сорочки в течение нескольких часов. Ясно, что он простудился, заболел и через день обнаружилось крупозное воспаление лёгких. Я пригласил Плетнёва на консультацию, мы были с ним два раза и видели, что течение болезни тяжёлое. Об этом же знал и Виноградов, который был приглашён в качестве дежурного врача. Ухудшило течение этой болезни то, что были устранены те из средств, которые могли принести большую пользу для сердца, и, наоборот, давались такие, которые ослабляли сердце. И, в конце концов, 11 мая, после воспаления лёгких, он погиб. Вот как произошло наше первое вредительство»

Из показаний Левина об умерщвлении Алексея Максимовича Горького: «К этому времени Горький был уже очень больным человеком. Плохо у него дело обстояло с лёгкими. Кроме того, изменения в лёгких страшно затрудняли деятельность сердца. В 1935 году зимою он был в Крыму. Мы там говорили с Крючковым, который постоянно ездил в Крым, договорились о мероприятиях, вредных Алексею Максимовичу. Я ему говорил, что А.М. Горький очень любит прогулки, любит в парке, в саду рубить сучья деревьев или скалывать кусочки скал. Всё это ему было разрешено во вред его здоровью. Вторая страсть у него была к огню. Горький любил огонь, пламя, и это было нами использовано. Для него разжигался костёр, как раз после утомления Горького работой, собирали в кучу срубленные сучья, разжигали пламя. Горький стоял около этого костра, было жарко, и всё это вредно действовало на его здоровье.

Для приезда в Москву опять-таки было условлено выбрать такой момент, чтобы он мог заболеть гриппом. Он был очень склонен к заболеванию гриппом, и грипп часто осложнялся бронхитом или воспалением лёгких. Узнав, что в доме Максима Горького заболевание гриппом, Ягода сообщил об этом в Крым, и Крючков организовал возвращение Максима Горького в Москву как раз в это время. И действительно, приехав в эту гриппозную квартиру, на второй или третий день Горький заболел гриппом, который очень быстро осложнился воспалением лёгких, принявшим сразу тяжёлое течение. Но, тем не менее, мы с профессором Плетнёвым считали, что тот план, который мы выработали, надо провести и использовать те лекарства, которые могли быть для него вредны. Чтобы не могло возникнуть никаких сомнений и подозрений, мы применяли только те лекарства для усиления сердечной деятельности, которые в этих случаях обычно применяются. Но применяли их в очень большом количестве. В данном случае они переходили в свою противоположность. Сердечный мотор терял свою работоспособность, и в конце концов, он не выдержал».

(Далее по требованию Вышинского Левин уточняет дозировку тех средств, которые применялись в отношении А.М. Горького, зачитываются ответы Медицинской экспертизы на вопросы, поставленные Государственным обвинителем, подписанные заслуженным деятелем науки профессором Д.А. Бурминым, заслуженным деятелем науки профессором Н.А. Шерешевским, профессором В.Н. Виноградовым, профессором Д.М.Российским, доктором медицинских наук В.Д. Зипаловым — Л.Б.).

Из показаний подсудимого Крючкова об умерщвлении сына Горького — Максима: «Я предательски убил Максима Горького и его сына — Максима Пешкова. Оба убийства я совершил по указанию Ягоды и под влиянием его угроз.

Давая мне поручение убить Максима Пешкова, Ягода осведомил меня о предполагаемом государственном перевороте и о его, Ягоды, участии в нём.

Я не могу скрыть перед судом, как это я показывал и на предварительном следствии, что мои личные интересы совпадали, переплетались с политической подкладкой этого преступления. В смерти Максима Пешкова я был лично заинтересован. Я полагал, что со смертью Максима Пешкова я останусь единственно близким человеком к Горькому, человеком, к которому может впоследствии перейти большое литературное наследство Горького, которое даст мне в дальнейшем средства и независимое положение.