Дурная кровь - Деклан Хьюз

Спустя некоторое время он протянул мне руку. Я зажег и протянул ему сигарету. Несколько секунд он смотрел на меня холодными напряженными глазами, потом взял сигарету. И я заговорил:

– От Ларри Найта, там, в Чарнвуде, Десси Делани получал героин, которым они снабжали советника Маклайама. Вчера ночью Толстяк купил большую партию у того же Ларри. Стало известно, что он собирался распространять наркотики по всему юго-востоку. Это вряд ли улучшит мнение полиции о Халлиганах, согласен? И вряд ли поможет твоим бизнес-планам.

– Что готов рассказать Делани?

– Все. На что они поймали советника, про его картежные долги, героин, возможности для шантажа, про то, что ему надо было голосовать по твоей указке, ночь на яхте, где Толстяк вколол ему двойную дозу, и о том, как ты приказал убрать все улики с места преступления.

– Я связан только с одним – с паромным терминалом. Все было организовано Толстяком. Мне надо было только забрать оттуда Питера Доусона и отвезти его в дом родителей. Если меня втянут в это дело, Доусоны тоже будут замешаны. А этого нельзя допустить.

– Теперь дело в руках НОУР. А старший офицер Кейси уходит на повышение. Это значит, что Доусонов больше некому прикрывать.

– Что тебе надо? Я просто не понимаю, зачем я тут торчу, когда мне надо инструктировать адвоката Толстяка…

– Ты здесь потому, что я знаю обо всем этом деле больше всех. Потому что я на один шаг опередил полицию, а если мы сейчас обменяемся информацией, ты тоже будешь на один шаг опережать копов.

– Какой информацией? Что ты знаешь?

– Я знаю, что ты, после того, как доставил Питера Доусона в дом его родителей, какое-то время околачивался там. Знаю, что когда он покончил с собой или его убили, ты взял тело или прислал за ним Толстяка, запихал его куда-то, а через неделю перенес на яхту. Знаю, что орудие убийства лежало где-то в доме Толстяка, Томми Оуэнс украл его, оно оказалось в машине, которую я арендовал, ты его снова получил, когда разгромили мой дом, и ты же подбросил его на яхту вместе с телом Питера. Я знаю, что ты по уши во всем этом…

Джордж Халлиган покачал головой:

– Все это одни слова. Дело по ним не сошьешь.

– Дело не в том, чтобы обвинить тебя в убийстве, Джордж. Дело в другом: закончится твой полулегальный бизнес. Ты ведь понимаешь, что все эти порядочные ребята из приличных заведений, которым есть что инвестировать, не будут принимать тебя всерьез. Мало того, что у тебя брат – психически больной. А если станет известно о твоей причастности ко всем убийствам? К трем? Или больше?

– Я не убивал Питера Доусона. И Толстяк не убивал.

– А Линду?

– Зачем нам ее убивать? Чего ради?

– Слишком много знала.

– О чем? Не понимаю. Послушай, скажи, чего ты добиваешься?

– Я хочу, чтобы ты убрал своих ребят из «Иммьюникейт» от дома Доусонов. Это и в твоих интересах, туда скоро понаедут полицейские, а если в доме окажутся люди из банды Халлигана, под видом охраны, это будет еще одним звеном цепи, которой ты привязан к этому делу. Но проблема не в тебе, мне нужен час наедине с Джоном Доусоном.

– Зачем?

– Зачем? Потому что все это начал он, когда вступил в связь с моей матерью. Потому что он обманывал и давал взятки, стремясь к успеху, которого не заслужил. Потому что он убил Кеннета Кортни, а затем моего отца. Потому что он сидит там, на вершине холма, ждет, когда я приду и скажу ему, наконец, что все кончено. Потому что мне нужно знать правду.

– Думаешь, узнаешь ее от него? Ну, удачи тебе.

Джордж встал и отряхнулся, как собака после купанья. Снял плащ и свернул его.

– Знаешь, сколько стоит эта одежда? Тебя убить за нее мало.

Я достал из кармана пистолет и протянул ему. Он неуверенно посмотрел на меня, потом взял оружие и прицелился в меня:

– Еще раз напомни, почему я не должен тебя убивать.

– Потому что тебя поймают, – ответил я. – И вообще, подумай, сколько я для тебя сделал.

– Опять! О чем это ты?

– Я все для тебя сделал. Рассказал о Толстяке, о Десси. Раньше никто тебе этого не говорил. Тебе не позвонили ни ребята Толстяка, ни он сам. Они все готовились заниматься сбытом героина. Это было бы совсем некстати для твоего бизнеса, Джордж. Теперь ты хочешь вызвать своего адвоката. А я тебе советую: уйди в подполье и не обращайся к таким людям, которые не хотят тебя знать. Через несколько месяцев ты спокойно сможешь продать эту землю. После того, как ее перекроят, цена не упадет.

Джордж засунул пистолет в карман плаща. Провел рукой по лицу и волосам, и на его помятом лице появилась ухмылка.

– У меня все будет хорошо, если ты останешься на моей стороне. Должность еще вакантна, я тебя не тороплю. Хотя и не знаю пока, что ты собираешься делать.

– Делани о тебе не скажет ни слова.

– И про паром?

– Ни про что.

– Почему это?

– Потому что я его попросил. Конечно, я могу передумать.

– Не надо.

Джордж Халлиган вытащил мобильник и поговорил сначала со своим адвокатом, потом с кем-то, кто слушал его приказы, не задавая вопросов. И после этого он рассказал мне о том, что знал сам.

– Все началось в Фэйган-Виллас, – начал он.

Его слова прозвучали для меня, как набат.

Глава 27

Черные железные ворота усадьбы Джона Доусона были открыты. Я припарковался напротив дома и спустился по длинной, обсаженной деревьями и посыпанной гравием подъездной дороге. Это был огромный особняк из кирпича в готическом викторианском стиле; он напомнил мне дом престарелых Святого Бонавентуры, но этот был больше и солиднее, башни и башенки тут были выше, и их было больше, оконные витражи – роскошнее, И сквозь туман его желто-серые кирпичные стены, казалось, тускло светились, придавая дому облик призрачного замка, парящего в облаках.

Перед особняком был припаркован только «лексус» угольного цвета; машин «Иммьюникейта» не было. Я прошел туда, где находились подсобные помещения. Из старомодного гаража с деревянными дверями, рассчитанного на шесть машин, казалось, автомобили разъехались совсем недавно. Другие гаражи были заперты, на дверях некоторых висели замки. Я обнаружил три машины: черный «фольксваген поло», зеленый спортивный «ягуар» и красную «ауди» с откидывающимся верхом, принадлежавшую Линде.

Тяжелая парадная дверь была приоткрыта, я ее распахнул и вошел в холл с мраморным полом, лестница из красного дерева вела наверх, в дальнем конце она делала поворот; с потолка свисала хрустальная люстра. Стены холла были увешаны портретами суровых особ в темных одеждах девятнадцатого и начала двадцатого веков: купцы и дельцы, явно не королевской крови; на каждом раскормленном лице – самодовольное выражение благополучия и респектабельности. Интересно, кто они, подумал я. Кем их тут представляют, и вообще какое они могут иметь отношение к тем, кто проживает в этом доме?

Один из жильцов как раз стоял у камина в гостиной, размеры которой составляли добрую половину футбольного поля. Здесь были представлены разные стили: мебель эпохи регентства сочеталась с завитушками в стиле рококо, они в свою очередь уступали место китайщине; здесь были и кожа, и шелк, и шерсть, отделанные рюшами драпировки и жалюзи, ковры, паласы и лакированный паркетный пол, диваны, шезлонги и кресла с подлокотниками; позади громоздился белый рояль, на нем валялась сумочка из розового вельвета в горошек. Казалось, что владелец этой комнаты не хотел или боялся принять решение, для чего предназначены эта комната и весь дом. Это был образец социальной нестабильности и полной сумятицы в голове.

За решеткой камина пылал огонь, сосновые поленья трещали и шипели. К большой каминной полке из резного дерева прислонился человек в пиджаке в мелкую клетку (рисунок «пепита»), в бежевых галифе из твида и коричневых замшевых туфлях. В зеркале я видел отражение его худого в пятнах лица, а он – моего.

– Имон Лоу, – приветствовал меня он.

– Эдвард, – поправил его я.

– Прошу прошения, твоего отца звали Имон. Знаешь, почему тебя так назвали? Эдвард – это Имон по-английски. Он хотел быть современным, что ли?

– Рассказывали, что его мама хотела назвать его Эдвардом. Но священник был сторонником Де Валера[2] и не хотел крестить ребенка именем английского короля. Вот он и стал Имоном.

– Зато отыгрался на тебе, сынок. Так и должно быть, настоящее смывает грехи прошлого.

На его изнуренном лице засветилась улыбка, от которой маленькие водянистые глазки показались еще более пустыми.

– Вы не удивились моему появлению, – заметил я.

– Я тебя ждал. Дольше, чем сам это осознавал.

Он жестом указал мне на белый диван у камина. Я отрицательно покачал головой, вытащил полученную от Джеммы Кортни фотографию и показал ему. Он опустился в белое кресло у огня и стал рассматривать снимок.