Избранные произведения - Александр Хьелланн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А это была надежная защита: Абрахам был сильным мальчиком и способным учеником. При этом отец его — профессор Левдал — занимал видное положение в городе.
Мариус и прежде втайне преклонялся перед Абрахамом, но когда Абрахам предложил ему свою дружбу, он чуть с ума не сошел от радости.
Дома Мариус в восторженных словах рассказывал матери о своем замечательном друге. Но восторг его еще более усиливался в присутствии Абрахама.
Была основательная причина, по которой Абрахам взял Мариуса под свою высокую защиту. Фру Левдал как-то сказала, что мать маленького Мариуса — одна из несчастнейших женщин в мире: одинокое, покинутое существо. Эти слова глубоко запали в сердце Абрахама, и он с особенным вниманием стал посматривать на маленького Мариуса. И когда однажды увидел, что школьники дразнят Мариуса и скунсы преследуют его, — Абрахам со всей решительностью выступил в качестве защитника Мариуса Готтвалла.
Спустя несколько дней мальчики стали неразлучными друзьями.
Абрахам ничего не имел против безмолвного обожания. К тому же Абрахам был безнадежно влюблен, и для него было большим облегчением изливать свою печаль верному другу, который никому не проболтается об этой его сердечной тайне…
Маленький Мариус, затаив дыхание, выслушивал горестные излияния Абрахама. Новая роль, в которой Мариус увидел своего друга, повергла его в великое изумление и еще более усилила преклонение. Перед Мариусом был взрослый человек и, более того, — несчастный влюбленный. Это было несколько выше его понимания, но это не умаляло восторженного состояния, в котором Мариус непрерывно пребывал.
Подростку казалось, что, выслушивая исповедь друга, он и сам становится почти взрослым человеком — хранителем тяжелой и роковой тайны.
Иной раз Мариус встречал на улице избранницу Абрахама. Это была одна из взрослых дочерей пробста Спарре. Встречая ее, Мариус бросал на нее взгляд своих больших карих глаз, в которых можно было прочитать упрек и обнаружить радость соучастия в тайне.
Однажды вечером маленький Мариус зашел к Абрахаму, чтобы совместно приготовить уроки.
Абрахам, казалось, не заметил вошедшего в его комнату. Он неподвижно сидел у стола, подперев голову руками.
Мариус подошел к своему другу и осторожно положил руку на его плечо. Абрахам вскочил, — он был охвачен смятением и не мог собраться с мыслями. Однако во взгляде Мариуса было столько участия и тепла, что несчастному влюбленному стало легче.
— Ты видел ее сегодня? — тихо спросил Мариус.
На это Абрахам торопливо ответил:
— Не говори о ней, Мариус! И не называй ее имени! Если ты мне друг, поклянись никогда больше не называть ее имени!
Ни о чем не расспрашивая Абрахама, маленький Мариус взволнованно прошептал:
— Клянусь…
Эта клятва несколько успокоила Абрахама. Он закрыл лицо руками, тяжко вздохнул и несколько минут сидел в каменной неподвижности. Затем, не поднимая головы, он глухим и зловещим тоном произнес:
— Все пропало! Она обманула меня. Она уже помолвлена…
Услышав эти роковые слова, Мариус тихо ахнул, однако, памятуя о клятве, не решился расспрашивать о событии.
После некоторого молчания Абрахам вяло добавил:
— С телеграфистом Эриксеном…
Всплеснув руками, Мариус воскликнул:
— Как? С ним? Да ведь он дважды с треском провалился, когда пытался сдавать экзамен на аттестат зрелости!
— Так ли это, Мариус? — взволнованно переспросил Абрахам.
— Да, это так, — торопливо ответил Мариус. — Мне об этом рассказывала мама. А она хорошо знает Эриксена.
Презрительная улыбка пробежала по губам Абрахама. Он тихо сказал:
— В таком случае, Мариус, я, пожалуй, не стану его убивать.
— А ты разве собирался его убить?
— Да, мне казалось, что тут нельзя обойтись без крови. Я или он. Но теперь я решил отомстить ему иным способом.
Абрахам взъерошил свои волосы и больше ничего не добавил. Затем он достал с полки книгу и бросил ее на стол.
— Мы начнем с математики, Мариус. И ни слова, прошу тебя, о других делах!
Мальчики взялись за математику. Абрахам неплохо разбирался в этом предмете. Он толково объяснял одну теорему за другой. При этом всякий раз спрашивал Мариуса — понимает ли тот, о чем идет речь. На это маленький Мариус отвечал утвердительно. Однако это была чистейшая неправда. В математике Мариус решительно ничего не понимал. И менее всего понимал сегодня.
Но вот уроки на завтра были приготовлены. И тогда Абрахам, захлопнув книгу, сказал своему маленькому другу:
— Вот чем я отомщу телеграфисту Эриксену!
Мариус вопросительно взглянул на Абрахама. Тот добавил:
— Я отомщу наукой! Я постараюсь закончить университет с отличием. И если я встречу ее тогда с этим жалким телеграфистом, я так посмотрю на них, что им, клянусь, не поздоровится! Вот в чем будет заключаться моя месть!
Абрахам сурово сдвинул брови и так посмотрел на Мариуса, что тот наглядно понял: эта месть и в самом деле будет ужасной!
В коридоре, который соединял комнату Абрахама со спальней родителей и вел дальше на кухню, послышались шаги. Абрахам сказал:
— Это моя мама идет…
Фру Венке Левдал вошла в комнату с тарелкой орехов и яблок.
— Добрый вечер, маленький Мариус, — сказала она. — Как поживает твоя матушка?
Мариус поднялся и смущенно ответил:
— Спасибо, хорошо.
— Кушайте, мальчики. Вам, бедняжкам, необходимо подкрепиться после всей этой сухой премудрости.
Эти слова фру Левдал произнесла на торопливом, звучном бергенском наречии. Затем, улыбаясь, она стала приглаживать сыну его взъерошенную прическу, которая все еще напоминала о несчастном событии в жизни влюбленного.
Фру Венке Левдал была очень красива и так по-девически молода, что всегда с истинным удовольствием знакомила с гостями своего высоченного сына, которому пошел пятнадцатый год.
Да, пятнадцать лет прошло с тех пор, как она вышла замуж за Карстена Левдала, молодого глазного врача, который тогда только что вернулся из Парижа с блестящими аттестациями от медицинских светил. Помимо того, у Карстена Левдала были отличные европейские манеры, и это окончательно решило вопрос о замужестве. В ту пору ей было всего девятнадцать лет. Он был лет на пять старше.
Фру Левдал подсела к мальчикам и начала чистить яблоко.
— Ну, позвольте узнать, — спросила она, — какую чепуху вам задали на завтра?
Абрахам принялся перечислять то, что было задано: математика, греческий, латынь…
Фру Венке Левдал сказала:
— Мне кажется, что греческий язык — это нечто отвратительное!
Маленький Мариус не привык к такой оценке классики, и поэтому он с жаром заговорил:
— Мы изучаем «Илиаду» Гомера. Это о греческих воинах, которые сражались под Троей…
Абрахам прервал своего маленького друга:
— Уж не думаешь ли ты, что мама не знает «Илиаду» Гомера?
Мариус густо покраснел, но фру Левдал сделала вид, что не заметила его смущения, и многозначительно взглянула на сына. Улыбаясь, она сказала мальчикам:
— Не вижу ничего хорошего в том, что вы изучаете этих греков. И что это может вам дать? Конечно, мы не очень-то знаем, какими они были в древние времена, но сейчас, в наши дни, по словам моряков, это, пожалуй, самые вероломные люди.
Фру Левдал поспешно добавила:
— А разве в прошлом у нас не было героических воинов? Были, и даже получше, чем греки!.. Абрахам, где у тебя Снорри?[40]
— Снорри? Он, кажется, на полке…
— Да ты, видимо, даже не перелистал эту книгу?
Абрахам с комической мольбой поднял руки, как бы защищаясь от слов матери.
Фру Левдал шутливо бросилась к сыну, чтоб оттрепать его за волосы.
— Вот тебе сейчас достанется от меня, несчастный грек!
Абрахам, смеясь, отбивался от матери. И эта шутливая борьба так насмешила Мариуса, что он едва не свалился под стол.
Борьба кончилась не в пользу фру Левдал. Ее волосы растрепались, и пряди их падали на глаза и уши. Брошка оказалась на полу. А манжеты совсем помялись.
Сын открыто торжествовал победу, Мариус — втихомолку.
Приведя себя в порядок, фру Левдал сказала сыну:
— А теперь вам придется все же с головой окунуться в настоящую древнюю норвежскую сагу.[41]
— Ой нет, мама, избавь нас от этого!
— Нет, не избавлю! А за то, что ты пренебрегаешь Снорри, ты послушаешь теперь повествование о нем.
Взяв с полки книгу, фру Венке стала читать, и читала она превосходно, так как хорошо знала стиль саг и любила их.
Когда-то, в девические ее годы, в доме ее отца — весьма состоятельного Абрахама Кнорра — собирались все те бергенцы, которые оставались истинными патриотами-норвежцами, несмотря на разгул сине-желтой реакции.[42]
