Искатель. 2014. Выпуск №8 - Анатолий Королев

— И очень хорошо, что порядок, — сказал Владимир Ильич. — Нам бы не помешало поучиться этому порядку. А насчет регистрации выдуманных героев — это, пожалуй, и правильно. Правдоподобие привлекает зевак, из которых извлекается прибыль. А прибыль, матушка, есть основная движущая сила современного общества. Чем больше прибыли, тем стремительнее мчится локомотив, имя которому капитал.

— Володя, мы на отдыхе, — напомнила Надежда Константиновна.

— Да я ведь так только, к примеру, — миролюбиво ответил Владимир Ильич и положил на тарелку изрядный кус буженины.

— Скажите, вот вы — правовед, — обратился к Арехину лобастый, то бишь Лев Давидович.

— Пока более в перспективе. — Ужин выходил занятный.

— Тем более. Понятие прибавочной стоимости вам, надеюсь, знакомо?

— Знакомо.

— Тогда позвольте вас спросить: из кого и каким образом наши милые хозяева извлекают прибавочную стоимость?

— В координатах Смита, Ледерера или, может быть, Маркса?

— А кто вам ближе?

— Одна теория стоит другой, но «Капитал» — труд воистину капитальный.

— Вы что же, и «Капитал» в училище изучаете?

— По колено, глубже не заходим. Разве что желание у кого появится, тот и с головой нырнет.

— Тот? А вы?

— Это слишком личный вопрос. Мы не настолько знакомы, чтобы исповедоваться в политических пристрастиях.

— Резонно, резонно. Ну, а насчет прибавочной стоимости?

— Вероятно, ее создал и продолжает создавать писатель, Артур Конан Дойл.

— Интересно. А труд печатников? Без него рукопись осталась бы рукописью, доступной узкому кружку досужих оригиналов.

— Тогда нужно учитывать и труды производителей бумаги, переплетчиков, лесорубов, механиков, кочегаров, стрелочников, почтальонов, книгонош и десятков других профессий.

— Именно.

— Но если роман или рассказ напишет какая-нибудь бездарность, книгу никто не купит и труды всей честной компании, от лесоруба до железнодорожника, станут бессмысленными. Труда много, и труда вполне добросовестного: и бумага отличная, и переплеты замечательные, — а вместо прибавочной стоимости одни убытки.

— Роль сложного труда… — Лев Давидович, похоже, приготовился к речи, но Владимир Ильич попросил его передать солонку таким тоном, что тот лишь махнул рукой: — Доспорим в другой раз. А сейчас будем отдыхать.

Разговор стал мельчать. Две-три фразы о погоде, столько же — о еде. Наконец все, не сговариваясь, поднялись из-за стола. Пора и честь знать.

Феликс подошел к окну.

— А снег-то не на шутку повалил.

— Альпы, — ответил Лев Давидович, будто слово «Альпы» объясняло все и сразу.

На этом ужин и завершился.

Литераторы уселись в уголке. Арехин среди них был человеком лишним, ну так что ж с того?

Он вышел на крыльцо. Ветра не было, штиль, а снег сыпал и сыпал. И откуда его столько? Дорожку, что вела к воротам, засыпало совсем, да и путь в Майринген угадывался лишь по столбикам. Издалека слышался непрерывный шум водопада.

Он вернулся в дом. В гостиной оставался лишь франт, читавший газету при свете керосиновой лампы, остальные разошлись.

Читать старые газеты не хотелось. Спать не хотелось. Гулять? В снегу по колено?

Вальтер появился, чтобы подбросить в камин небольшой чурбачок.

— У вас можно раздобыть лыжи? — спросил хозяина франт.

— Не откажусь. Но где его взять?

— Я протелефонирую в Майринген.

— У вас есть телефонная связь?

— Да. Большое подспорье, — Вальтер указал на навесной, шкафчик, внутри которого, следовало полагать, и находился аппарат.

— А в Виллинген протелефонировать можно?

— Нет, это местная линия. С Виллингеном мы связываемся по старинке.

— Жаль.

Вальтер неслышно ходил по комнате, то пылинку смахнет, то стул переставит, но если на него не смотреть, то можно беспрепятственно предаваться собственным мыслям. Чем они я занимались. Франт сидел перед камином, отложив газету. Арехин сидел просто, сидел и смотрел на часы, стоявшие на полке.

— Не желаете партию в шахматы? — спросил франт, прерывая десятиминутное молчание.

— Можно и в шахматы, — согласился Арехин. Он не считал игру с любителями бесполезным делом. Конечно, в шахматном плане толку с игры мало, зато натура человека раскрывается за доской в самых откровенных ракурсах, приоткрывая потаенные стороны души.

Вальтер принес доску и фигуры. Разыграли цвет, Арехину выпали черные. Феликс Эдмундович смело двинул пешку на два поля вперед. Играл франт бойко, щегольски, но считал недалеко, и к девятнадцатому ходу оказался в безнадежной позиции. К чести франта, положение он осознал и партию сдал.

— Вы изрядно играете, — сказал он, собирая фигуры.

— Да, — не стал скромничать Арехин.

— А я сплоховал. В чем, по-вашему, моя ошибка?

— Не со своим братом связались. Для любителя дебют Берда вполне корректен, особенно против любителя-начетчика. Но против мастера…

— А вы, стало быть, мастер?

— Или около того.

— Что ж, будет мне урок. Позвольте отреваншироваться завтра, а сейчас — поздно уже. Устал.

После ухода франта Арехин по привычке в уме повторил партию. Разумеется, франт, то есть Феликс Эдмундович, а короче — Феликс, сел играть не времяпрепровождения ради. Похоже, он тоже прощупывал Арехина, старался выведать, кто перед ним да каковы пружины и рычаги, приводящие его в действие. Увидел франт то, что Арехин ему показал, а далее — вряд ли. Хотя и недооценивать Феликса Эдмундовича нельзя: пусть не за шахматной доской, но противником тот мог быть серьезным. Но ведь они не противники?

Когда пришла полночь, Арехин поднялся в свою комнатку. Представил компатриотов. Франта переименовал в Феликса, Владимира Ильича — просто в Ильича, такие сокращения не коробили, казались естественными. А Лев Давидович и Надежда Константиновна так и остались Львом Давидовичем и Надеждой Константиновной. Хочешь не хочешь, а нужно спать.

На подушке он обнаружил шоколадную конфету, а на тумбочке рядом с кроватью — крохотную, на два глотка, бутылочку бренди. Все, что требуется для легкого сна.

Но он решил положиться на природу. Сидел в темной комнате. Смотрел в окно. Невольно слышал звуки дома, все скрипы и шорохи. А вот и шаги, причем шаги уже знакомые. Не доходя пяти шагов, шаги прекратились. Легкий стук, звук касания металл о металл.

Арехин подошел к двери, распахнул ее и выглянул.

— Готовитесь к реваншу?

В коридоре, рядом с соседней дверью, стоял Феликс Эдмундович. На полу находился подсвечник с горящей свечой, а у Феликса в руках — пара шпилек.