Приватизация по-российски - Анатолий Чубайс

Акции под кредит правительству были заложены исключительно в российские банки, чтобы снять широко распространенные опасения по поводу экспансии иностранцев. И потом, за столь мизерные суммы было бы все-таки несправедливо передавать контрольные пакеты иностранным банкам. Таким образом мы и укрепили отечественный капитал, и получили деньги, необходимые бюджету. Бюджетное задание в конечном счете было все-таки выполнено.

По процедуре проведения аукционов есть те замечания, с которыми я бы мог согласиться, а есть те, с которыми я категорически не согласен. Меня все время ругают за то, что я проводил “непрозрачную приватизацию”. Да ничего прозрачнее залоговых аукционов в нашей приватизации вообще не было! Журналисты сидели в зале и весь процесс аукциона снимали на камеру. Куда еще прозрачней, скажите?

Меня склоняют за то, что я якобы не всем желающим принять участие в аукционах уделял равное внимание. Но я встречался со всеми, кто изначально же- пал принять участие в аукционах. Было огромное количество людей, твердивших, что “идея гнилая и никуда не годится”. А когда стало видно, что аукционы все-таки состоятся, почти все критики полезли туда со страшной силой. Причем почти все — без денег. Просто для того, чтобы доказать, что они тоже олигархи, чтобы поскандалить.

Уже после того как я ушел из правительства, я спрашивал у одного такого скандалиста:

— Скажи честно, были у тебя в тот момент деньги?

— Нет, — говорит, — я просто дурака валял. Хотел сорвать аукцион. Мне было жалко, что это кому-то другому достанется.

Вот и вся правда про “обиженных” и “обманутых”. Меня упрекают и в том, что я не допустил к аукциону банк “Российский кредит”. А как я его мог допустить, если этот банк, обещая бюджету 350 миллионов долларов, смог принести гарантии (документы, которые подтверждают способность банка заплатить обещанную сумму) только на 170 миллионов? Если собственный капитал этого банка не дотягивает даже до обещанных 170, а составляет всего 90 миллионов долларов? Допусти я к аукциону “Российский кредит”, любой другой участник тотчас же оспорил бы мои действия в суде и обязательно этот суд выиграл бы. Конечно, “обиженный” “Российский кредит” затеял истерики, пресс-конференции, судебные разбирательства. Однако по судам мы всюду выходили победителями.

Другая шумная история — аукцион по ЮКОСу. Там требовалось сделать стартовый взнос в размере стартовой же цены — 350 миллионов долларов. Конкуренты МЕНАТЕПа заявили о том, что они будут расплачиваться не рублями и не долларами, а Государственными казначейскими обязательствами. Интересная получалась ситуация: мы, государство, нуждаемся в деньгах, а нам предлагают наши же долговые расписки! Естественно, в приеме заявки мы отказали. Результат: истерики, пресс-конференции, судебные разбирательства. Впрочем, последние опять же выиграли мы. Упрекают нас и в том, что, получив залоговые деньги от “ОНЭКСИМбанка” как победителя аукциона, мы положили эти деньги на счета того же “ОНЭКСИМа” как уполномоченного банка российского правительства. Да, положили. День-два они там полежали. Но потом все ушли на зарплату, на оплату военного заказа, на подготовку к зиме и так далее. Все до единой копеечки деньги эти оказались в бюджете.

Впрочем, есть в полемике вокруг залоговых аукционов один упрек, с которым я готов согласиться. Речь идет о том, что мы были не правы, когда допустили к участию в аукционах те банки, которым была поручена в соответствии с постановлением правительства организация этих мероприятий. Очевидно, надо было предложить этим банкам отказаться либо от участия в аукционе, либо от подготовки мероприятий.

Однако следует признать, что устанавливать такие ограничения было очень сложно: заинтересованные банки смогли бы поучаствовать в аукционе через другие фирмы, что только запутало бы ситуацию и осложнило ее.

Еще один аргумент в нашу пользу — из мирового опыта. В мировой практике существует такой общепризнанный способ организации сделки, как андеррайтинг. Специальный этот термин предполагает следующую процедуру: нанимается инвестиционный консультант, который прописывает всю структуру сделки, организует размещение акций и при этом сам же принимает участие в сражении за эти акции. В том случае, если никто не предложит большей цены, чем пообещал он сам, консультант (андеррайтер) имеет право выкупить акции. Считается большим успехом, если эмитенту (тому, кто продает акции) удается найти такого консультанта.

Вообще на все упреки в том, что аукционы были проведены с нарушением закона, могу ответить одно: прошел целый ряд судебных процессов, и все их мы выиграли.

В общем, итоги залоговых аукционов я считаю весьма успешными. Эти аукционы продемонстрировали потенциальному инвестору, что стоимость ведущих российских компаний может измеряться сотнями и даже миллиардами долларов. Залоговые аукционы дали мощный импульс для ускорения полноценной и широкомасштабной денежной приватизации.

МОНОПОЛИСТОВ — НА ПРОДАЖУ, ПРИВАТИЗАЦИИ — ПОЛНЫЙ ХОД!

После проведения залоговых аукционов ситуация на фондовом рынке качественно изменилась. Чувствовалась отмобилизованность и заинтересованность потенциальных игроков. Поэтому очень скоро, в январе 1997 года, без всяких залоговых аукционов мы реализовали проект по продаже 8,5 процента акций РАО “ЕЭС России”. Это был чисто денежный аукцион, проведенный по всем правилам, в результате которого мы собрали 350 миллионов долларов.

А давался он нам тоже непросто. Сначала мы не думали о продаже акций. Хотели выпустить облигации РАО ЕЭС. На этом мы рассчитывали заработать денег больше, чем на аукционе. Но выпуск облигаций требовал тесного сотрудничества со стороны менеджмента, полной прозрачности всей финансово-хозяйственной деятельности компании. А позиция председателя совета директоров Дьякова была однозначна: “костьми лягу, но к информации по компании никого не допущу”. И когда мы увидели, что дорогое время уходит на одни бесконечные препирательства с ним, то решили, что проще будет провести аукцион.

Впрочем, будь воля Дьякова, он и аукциона не допустил бы. Но тут очень твердую позицию занял Черномырдин. Дело было так. Тогда Потанин работал первым вице-премьером, а я у него подчиненным. Мы с ним решили во что бы то ни стало аукцион по РАО ЕЭС провести, несмотря на все сопротивление Дьякова. Бюджету позарез нужны были деньги: правительство в долгах как в шелках, постоянно раздаются крики о необходимости отставки кабинета министров. К тому же мы прекрасно понимали, какой толчок для развития фондового рынка будет дан впрыскиванием на него акций энергетической компании. Для себя решили так: пусть нас уволят, но этот аукцион мы проведем.

И вот сидим на заседании кабинета: Виктор Степанович, мы с Потаниным, Дьяков со своими присными. Я говорю:

— Виктор Степанович, аукцион уже третий день идет. Я пытался с этим вопросом к вам попасть, но времени для меня не находилось. Впрочем, мне никаких особых разрешений не требуется, для того чтобы проводить аукцион. По плану я должен был это сделать еще два года назад.

В общем, делаю такой долгий заход, готовясь обороняться и отбиваться. А Черномырдин так спокойненько:

— В чем проблема? Нужно продавать — продавайте.

И все. Два триллиона мы тогда на РАО “ЕЭС” получили, и весь январь на них жили. Но значение продажи энергетической компании для становления фондового рынка в России было куда более серьезным, чем решение сиюминутных финансовых проблем.

Год назад мы еще и мечтать не могли о том, чтобы продать восьмипроцентный пакет какой-либо компании за сотни миллионов долларов. И вот нам удалось вплотную подойти к реализации миллиардных проектов. Аукцион по РАО “ЕЭС России” продемонстрировал, что портфельный инвестор (инвестор, который зарабатывает на выгодной перепродаже акций) уже готов покупать на российском рынке небольшие неконтрольные пакеты, будучи уверен, что в дальнейшем он сумеет точно так же беспрепятственно их реализовать.

Таким образом, к 1996 году российский фондовый рынок пережил и стагнацию, и залоговые аукционы и вышел наконец на уровень профессиональных продаж. Когда акции продаются по ценам, близким к мировым, без ограничения претендентов, с участием иностранных инвесторов, все это означает, что появились деньги внутри страны, появилось доверие к нашим бумагам за границей, рынок встал на ноги. Два года для взросления рынка — это все-таки очень короткий срок.

Еще одно яркое свидетельство становления российского фондового рынка — многомиллиардные кредиты, предоставленные иностранным инвестором крупнейшим нашим компаниям — “Газпрому” и “ЛУКОЙЛУ”.

Раньше тот же “Газпром” и помыслить не мог о том, чтобы в течение двух дней договориться о западных кредитах, равных двум миллиардам долларов. А теперь это происходит, потому что капитализация “Газпрома” (рыночная стоимость всех его акций) выросла до 30 миллиардов, потому что, движимая требованиями фондового рынка, компания сделала свою деятельность более прозрачной и понятной для потенциальных инвесторов.