Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил

— И куда ты пойдешь, Бхаджан? Больная, без единого цента? — В его глазах чистая ненависть.

Мир вокруг нас продолжает жить: прогуливаются семьи, парочки держатся за руки, молодежь хохочет на набережной. Но для меня не осталось ничего. Он нарушил закон, тот, по которому я жила всю жизнь, — нерушимый закон преступников.

Я — не более чем золотой слиток, которыми он спекулировал. Он ждал, что эта инвестиция выстрелит, принесет прибыль. Мантры о верности и истине — ложь, которую мне хотелось слышать. Двадцать четыре года спустя мне приходится признать, что его самая грандиозная афера — это… я.

Поднявшись, я иду по полутемному бару, мимо парочки, покачивающейся под Синатру. Меня тошнит в вонючем туалете. Всю жизнь я росла вдали от людей, училась никому не доверять и тяжело работать. А теперь мне некого попросить о помощи, деньги, которые я заработала, пропали, и я слишком больна, чтобы заработать еще что-то. Он выиграл. Руки дрожат под струей ледяной воды. Я не заметила, какими они стали, как торчат кости, — руки старухи.

Кто-то колотит в дверь, и я вздрагиваю.

— Вы скоро?

Да, скоро. Я знаю, что должна вернуться к нему.

Когда я подхожу к нашему столику, папа кладет на него деньги и поднимается. Секунду мы стоим рядом, а потом он выходит наружу, на набережную. Оглядывается — я медлю, глядя на два пустых стакана. Спокойно и решительно он поворачивается ко мне спиной и уходит уверенной походкой, зная, что я пойду за ним. Я смотрю ему вслед. Воздух пахнет солью, карусель на пляже сверкает огоньками. Я почти в трансе. Слушаю, как шумит прибой, и чувствую, как воздух входит в грудь и выходит из нее. Глядя на черный океан, я чувствую что-то знакомое, вспоминаю блеск купола, рвущегося в ночное небо, но воспоминание такое яркое, что я почти вижу эту картину за волнами.

Золотой храм, парящий над темной водой, и мои ощущения, когда я закрыла глаза, повинуясь ритму гимна. Все голоса сливались в один, горели благовония и стучали барабаны-табла. «Ek ong kar, sat nám. Он создатель всего сущего, Творец». На мгновение все континенты и сожженные имена исчезают. Мне снова четыре года. Я Харбхаджан — девочка, которая готова на все ради того, чтобы ее любили.

Но теперь, два десятка лет спустя, я остаюсь на месте не из-за этого. Я знаю, что меня не любят. И теперь именно его мантра, в которую отец больше не верит, останавливает меня, заставляет смотреть на воду, хотя золотое сияние уже исчезло, и думать о прошлом. Сейчас я просто девушка у бара, которая предпочла отцу его принципы. Я выбрала истину.

Глава 39

Флорида, 24 года

Маму надо забрать с собой.

В свои тринадцать я игнорировала признаки насилия со стороны отца, но больше я этого делать не буду. Действовать необходимо быстро.

Если бы я была здорова, мы бы справились сами, но девушка, которая всегда знала, как найти выход, теперь не в состоянии даже стоять без поддержки. Мы не можем пойти к властям — у нас нет для этого основания, нет друзей, и осталось всего сто долларов. Я пытаюсь отбросить эмоции и подумать. В чьих интересах нам помочь? По ночам я не сплю, а рассматриваю ситуацию с разных сторон, отбрасываю невозможное, пока у меня не остается только один вариант.

Мы попросим о помощи злейшего врага.

Я делюсь своей идеей с мамой. Разве это не прекрасно — выиграть после долгих лет охоты? Если дичь сама придет к тебе?

Конечно, обращаться к деду опасно. Но он единственный, кто может помочь нам вырваться, а заодно получить доказательство того, что он был прав насчет моего отца. И ради возможности найти меня. А я сама — дочь мужчины, которого он ненавидит, — стану для него приманкой.

Через неделю, ясным ветреным днем, я выглядываю из окна мотеля. Дети играют на набережной. В кармане джинсовых шорт лежит новенький бразильский паспорт, который я вчера забрала из офиса Энтони. У двери стоят два небольших чемодана и Тигра в переноске. Все остальное мы бросим — на сбор вещей у нас было ровно столько времени, сколько понадобилось папе, чтобы дойти до супермаркета.

— Пошли, — говорю я маме.

— А с этим что сделаем? — Она показывает мне бумаги — папино бразильское свидетельство о рождении, которое мама прятала от него. Драгоценные секунды уходят. — Мы не должны оставлять это ему, Бхаджан. После всего, что он сделал. — Она заметно нервничает. — Но решать тебе.

Мама даже не знает худшего: что он пытался убедить меня ее бросить. Я задумываюсь. Без этого листка бумаги ему не к чему возвращаться, кроме своего настоящего имени. Я беру сумку и иду к двери. У столика останавливаюсь, поднимаю кружку с чаем и там оставляю свидетельство. Он многое может не замечать, но только не чай.

Мы спускаемся по лестнице и, оглядываясь, идем по пляжу. Меня держит адреналин, и я заставляю свое тело двигаться. Чтобы проверить мамину почту, мы заходим в большой отель на пляже. Дед сказал, что пришлет инструкции. Я слежу за входом, пока она сидит за компьютером и читает. Письмо, написанное в Люксембурге, кажется чудовищно длинным.

— Что дальше?

— Тебе не понравится его план. Он называет его компромиссом.

Когда мы выходим из отеля, я тиха и сосредоточенна. На одного друга я всегда могу положиться: на дереализацию. Часть меня идет, а другая смотрит на все это сверху и считает происходящее довольно интересным.

Мы стоим у шоссе и ждем прибытия «компромисса». Не знаю, как я это выдержу, но дед согласился нам помочь только на этих условиях. Он хочет, чтобы за нами присматривал кто-то, кого он знает. Чтобы он убедился, что мы действительно убегаем и обрываем все контакты с отцом. Вот почему он отправил того, кому доверяет.

Мимо проносятся машины, я щурюсь на солнце и страшусь будущего.

— Твой отец никогда бы не оставил тебе документы. — Мама с трудом сдерживается. — Он бы их сжег.

Я не отвожу взгляда от дороги. В этом и смысл: я не он.

Темная машина отделяется от потока и останавливается рядом с нами. Открывается пассажирская дверь, и выходит женщина в мешковатых джинсах. Пока моя сестра идет к нам, я изо всех сил стараюсь сохранять спокойное выражение лица. Кьяра останавливается в шаге от меня. Смотрит на взрослую версию тринадцатилетней девочки, которую не видела десять лет:

— Господи, Бхаджан…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 40

В дороге, Люксембург, 24 года

Муж Кьяры, Вальтер, краснолицый уверенный в себе мужчина, ведет машину. Она рассказывает, как они познакомились в вашингтонском дайв-баре, где она работает официанткой и постоянно ввязывается в драки — это она подчеркивает, хрустя пальцами. Я съежилась на заднем сиденье с мамой и Тигрой. Моему потрясению нет предела: превращение из жеманной ломаки в татуированное, курящее и матерящееся существо впечатляет. Но я подозреваю, что эта личность просто понадобилась ей, чтобы встроиться в новую жизнь. А еще я понимаю, наблюдая за ней, что так она пытается скрыть свой страх.

Я изучаю профиль Вальтера. Он явно ничего не знает о прошлом Кьяры и о многом не догадывается. Поэтому она так напряжена. Кьяра проверяет маму, переходя с доверительного тона на оскорбления, как будто пытается понять, остались ли у нее силы на борьбу. Она выматывает ее, поднимая голос, виня во всех своих проблемах, включая даже многолетнюю безработицу Вальтера. Они живут на заработки Кьяры, а в основном — на ежемесячные переводы от деда. Неудивительно, что Кьяра на грани.

Я вижу, как мама никнет, и мне хочется кричать. В последнее время она была молодцом. Она просто должна остаться сильной еще ненадолго и помочь мне. Кьяра с мужем везут нас в Нью-Йорк, чтобы я последний раз зашла к своему врачу перед полетом в Люксембург. Это все, что позволил нам дед. Я смотрю на маму и чувствую невероятную слабость, никак не связанную с расстоянием, которое мне пришлось пройти. Не связанную с постоянными болями в желудке. Это груз ответственности. Я не знаю любви без этого груза, без ощущения, что ты должен кого-то спасать.