Собрание сочинений: В 10 т. Т. 4: Под ливнем багряным - Еремей Парнов

— Неужели у нас нет более важных дел, мессир? — Герцог укоризненно поцокал языком. — Давайте сперва закончим с одним, а потом поболтаем о пустяках.

— Одно с другим связано, герцог. Пока ваши путаники не оставят в покое баланс, нам не вырваться из хаоса. Взять, например, тот же займ. — Балдуччо вкрадчиво понизил голос. — Вы бы хотели получить серебром или золотом?

— Безразлично. — Герцог не скупился на улыбки. — Лишь бы хватило расплатиться. Меня легко уговорить.

— Это полдела, герцог. Подскажите, как уговорить наших кассиров. Они требуют точного курса.

— Если б я понимал, о чем вы говорите! Разве что-нибудь изменилось со времен покойного брата? И курс теперь не один к девяти?

— Это весьма сложная материя, герцог, но, если позволите, я объясню.

— Только, бога ради, скорее, а то я от таких разговоров впадаю в спячку.

— А у меня, напротив, бессонница. Так что каждому свое, герцог… Суть дела в том, что ваши золотые монеты действительно находились по отношению к серебряным пенсам в указанной пропорции. Но рынок непостоянен, и курс испытывает значительные колебания в ту или иную сторону.

— Это как раз понятно.

— Но столь же понятно и желание правительства сыграть на таких колебаниях. Покойный король в таких случаях тут же изымал вздорожавшую монету из обращения.

— И правильно делал.

— Это с вашей точки зрения. А население, напротив, спешило зарыть ее до лучших времен под любимой яблоней. Где же выход?

— Я никак не соображу, где затронуты ваши интересы? — насторожился Гонт, заподозрив подвох. Он готовился стать королем и превосходно разбирался в играх по части благородных металлов. Тут пахло миллионными барышами. — Или вы никогда не переливали монету в слитки?

— Разумеется, переливали, если, скажем, в Антверпене за то же количество золота можно было купить больше серебряных монет, чем в Лондоне. Это азы ремесла… Но я недаром говорю, что вы, англичане, большие дети. Так часто и произвольно запрещать вывоз, как это делаете вы, немыслимо. Вместо того чтобы получать барыши, мы несем одни убытки.

— Зато обогащается казна.

— Если бы! Ваш парламент слишком жаден и тороплив. Он спешит выкопать и сожрать коренья до того, как они умножатся урожаем. Давайте действовать рука об руку. Роберт де Хелз этого не понимал, иначе бы ни за что не остался в городе.

— Меня не интересует его судьба.

— А судьба коронера Медемгема, которого обезглавили в Кентербери, вас тоже не волнует, герцог?.. Легко же вы забываете ваших друзей!

— Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. — Гонт суеверно переплел пальцы. — Посмотрим, что будет дальше. — Герцог великодушно выбросил руку.

— Тогда мы почти обо всем договорились. Остался сущий пустяк, милорд. — Пеголотти намеренно затянул рукопожатие. — Вы бы могли отрядить, скажем, сто рыцарей? Разумеется, за плату, но только немедленно?

— Куда и зачем? — деловито осведомился Гонт.

— В Лондон, в личное распоряжение эрла Уорика. Если Ричард не удержится, пусть хоть трон уцелеет.

К вечеру контракт был согласован по всем пунктам, подписан и скреплен печатями.

— Благополучие Ланкастеров в твоих руках, сэр Генри, — вручив сыну векселя и письма для управляющих, Гонт обнял его за плечи. — Мне некому довериться, кроме тебя. Люди уже в седлах, скачи. От твоей ловкости и быстроты, возможно, зависит корона.

— Спасибо за доверие, милорд отец! — стараясь сохранить твердость, обещал юный эрл Дерби, прозванный Болинброком.

Едва ли кто-нибудь в ту пору догадывался, что именно ему и предстояло надеть английскую корону. Он станет править под именем Генриха Четвертого, но случится это еще очень и очень нескоро. Вне временных рамок нашей правдивой хроники.

— Если сумеешь, проникни в Савой, — сказал герцог уже напоследок, — действуя сообразно с обстоятельствами.

Глава двадцать четвертая

Возвышенность Блекхиз

«Друзья, — сказал он, — утро на исходе,И я скажу при всем честном народе,Что времени не следует терять,Оно имеет свойство уплывать,И в час ночной, когда мы сладко спим,И днем, когда не знаем, как нам с нимУправиться. Оно ручью подобно,Что с гор течет, дробясь о камни злобно.Сенеке довелось не раз писать,Что времени потеря горше смерти,А этому философу вы верьте».

Юный Патрик Бомонт, паж, сверстник Ричарда, смущенно топтался на лужайке Виндзора, окруженный самыми знатными дамами королевства. Пунцовый и чуточку нескладный от счастья, он стыдливо ежился под приторными, тягучими, как ленивая струйка меда, взорами придворных красавиц. Словно спадали последние покровы, распахивая неизведанную влекущую даль.

Патрика облегала белая ненадеванная рубаха, поверх которой пылало алое сюрко; коричневый грубошерстный шосс поддерживал белоснежный пояс. Цвета олицетворяли немудреную символику: чистоту помыслов, постоянную готовность пролить кровь во имя церкви, землю, куда рано или поздно сойдет человек, и «незапятнанность чресел». С последним пунктом, правда, не все обстояло гладко, но в остальном королевский наперсник полностью отвечал рыцарскому идеалу.

Отвесив пощечину, как того требовал древний ритуал, Ричард в одно мгновение превратил товарища детских игр в мужчину. Поистине королевский дар, перед которым бледнеют даже более весомые знаки монаршей милости: титул, земли — всем этим наследник Бомонтов обладал по праву рождения.

Он сам боялся признаться себе, что испытывает нечто похожее на разочарование. Так же ярко светило утреннее солнце и сверкала свежескошенная трава. И в птичьем щебете не прибавилось звонкости, и благоухание роз — красных и белых — не стало слышней.

По три дамы с каждой руки куда-то тащили свежеиспеченного найта,[90] который так и не почувствовал свершившейся перемены.

Был тринадцатый день июня, праздник тела Христова, лучезарное росное утро…

— Нам бы только играть! Забавляемся, пляшем, — проворчал Солсбери. — А они уже в трех милях от Лондона, и со стороны Олдгейта подходит орава. Не пора ли на что-то решиться?

Сидя рядом с матерью-опекуншей, он постепенно повышал голос в расчете на канцлера, безмятежно дремлющего на правом крыле.

— Опомнись, милорд, — осадила его королева. — В такую минуту!

— Сколько мы упустили минут, ваша милость! — сокрушенно вздохнул эрл. — Часов, дней…

Королева промолчала. Она своими глазами видела несметные полчища, неотвратимо приближающиеся к столице. Эрл прав. Бездействие было равносильно самоубийству. Застигнутая врасплох на своей вилле, она пережила все прелести осады. Вместе со «свитками зеленого воска», то есть податными списками с зеленой печатью, чуть было не сгорел целый манор.

На счастье, главарь сервов, какой-то кровельщик, оказался сговорчивым, даже обходительным малым. Он не только постарался оградить королеву от оскорбительных притеснений, но даже выделил особый конвой для беспрепятственного проезда. Мужланы, следует воздать должное, превосходно держались в седле. Они сопроводили ее до самого моста, всячески стремясь выказать преданность королю. При всей опасности это определенно обнадеживало. Королева уже готова была подать голос за разумную договоренность. Все равно каких-то уступок не избежать. Прояви они хоть чуточку понимания, можно было бы, пусть временно, пока не спадет напряженность, бросить кусок. По крайней мере на словах, потому что обещания, тем более вынужденные, ни к чему не обязывают. Но весь ужас положения как раз в том и заключался, что в своих непомерных требованиях взбунтовавшийся плебс перешагнул все мыслимые пределы. Они жаждали крови, эти хищные звери в образе человека. Без малейшего стыда и душевного трепета называли имена первых пэров Англии, даже принцев крови. При всей неприязни к Ланкастеру королева и помыслить не могла о подобной жертве. Брат покойного мужа, дядя Ричарда, сам кастильский король почти!

Основы для компромисса не было. Чего же хочет от нее этот назойливый Солсбери, куда подталкивает?

— Что у тебя на уме, милорд? Только не так громко, ради всего святого, — прошептала она, чтобы поскорее отделаться от надоедливого жужжания.

— Надо послать доверенного и, что особенно важно, здравомыслящего человека.

— Мэр Уолуорс обещал подобрать подходящего олдермена.

— У Гилдхолла свои интересы, а тут совсем другой посол требуется, от двора. И, главное, сейчас, сию минуту.

— Есть кто-нибудь на примете? — все так же тихо, не повернув головы, спросила королева.

— Может, Чосер?

— Клиент Ланкастера? Ты здоров ли, милорд?