Место смерти изменить нельзя - Татьяна Светлова

— Отчего же? Ксавье тоже неплохо вписывается.

— Хорошо. Смотрите: Пьер знал о предстоящих съемках, Арно рассказывал в подробностях. Так?

— Так. Ксавье тоже знал, от Мадлен.

— Допустим, что Пьер хотел непременно заполучить столик любой ценой, даже ценой убийства… И он задумал это хитроумное преступление.

— Или, допустим, Ксавье, узнав правду от Мадлен, решил исполнить наконец свою угрозу убить Арно, которого он уже и так давно ненавидел, а тут еще и такой удар: его дочь — а что у него, собственно, есть, кроме дочери? — оказалась не его дочь, а Арно! И он задумал это хитроумное преступление.

— Ксавье, на мой взгляд, слишком много пьет, чтобы хорошо соображать.

— Ксавье последнее время не пил — помните, что Мадлен сказала? А для осуществления такого плана нужно не столько соображение, сколько воображение: у кого его больше? Кто мог задумать убийство на съемочной площадке — финансовый деятель или актер?

— Ну, это достаточно спорно…

— Спорить не будем. Что там у вас дальше?

— Пьер съездил на место будущих съемок и нашел подвал. План моментально сложился в его уме.

— Или в уме Ксавье.

— В день съемок Пьер приехал туда заранее и просидел в подвале до тех пор, пока не услышал «Снято!».

Тут он выбрался и встретил Арно с кинжалом. Затащил тело в подвал, переоделся и ушел в дядиной куртке. Уехал на его машине и оставил ее недалеко от дома Ксавье, чтобы бросить на него подозрение. Кинжал ему не составило труда вернуть на место.

— А почему он отпечатки не вытер? — с хитрым видом спросил Реми.

— Почему не вытер? А зачем? Ведь он хозяин, он прикасается к своему оружию, это нормально, что там его отпечатки!

— Убийца кинжал мыл, причем очень тщательно. Отпечатки Пьера, должны были тоже смыться! Другое дело, если убийца нарочно позаботился о том, чтобы они остались на рукояти.

— Может, Пьер просто держал его за рукоять, когда мыл?

— Допустим. Но ведь мог и Ксавье войти в гостиную через сад, в тот момент, когда там никого не было, и повесить кинжал на место.

— Потом Пьер разыграл нас всех по телефону — не он сам, а нанял кого-то, чтобы выиграть время, чтобы никто не бросился искать Арно в тот же вечер — ему нужно было еще вывезти тело с места преступления. Что он и сделал в одну из последующих ночей. Правда, непонятно, на какой машине, раз в его машине следов нет. Но ведь и в машине Ксавье следов тоже нет.

— Машину полиция ищет. Я вот думаю, не та ли это самая, которая вас пыталась сбить…

— Хм, надеюсь, что ее скоро найдут. На чем я остановился? Итак, Пьер забрал в одну из ночей тело и закопал его в саду. И очень может быть, именно его я видел ночью у Сони в саду в четверг.

— Может быть, его. А может быть, Ксавье.

— Кто-нибудь проверил, был ли Пьер в клубе в ту ночь?

— Пока еще не успели. Но проверят, конечно.

— Дальше Пьер решил, что тело надо перепрятать…

— А зачем ему было вообще закапывать тело в собственном саду? — перебил его Реми.

— А зачем Ксавье нужно было закапывать тело в саду у Пьера?

— С той же целью, с которой он мог воспользоваться кинжалом из коллекции Пьера: чтобы бросить на него подозрение.

— Зачем ему бросать подозрение на Пьера?

— Отчасти из мстительности, чтобы досадить всей семье Арно, включая Соню; отчасти, чтобы просто отвести подозрение от себя.

— Для этого хватило бы кинжала. Зачем ему было так рисковать? Он мог спокойно, без помех и свидетелей, закопать тело в том же леске возле съемочной площадки.

— А почему Пьер этого не сделал?

— Потому что… Например… Например, он торопился вернуться домой: боялся, что Соня проснется и увидит, что его нет. К тому же в саду — проще всего, яма уже готовая стояла. Погода сейчас мерзкая, он был уверен, что никто по саду разгуливать не станет. И он думал — потом перепрячет. В ту ночь, в понедельник, когда он решил перепрятать тело, он сказал, что едет в клуб.

Может, он там и был, но ушел оттуда раньше, чем обычно… Он не мог предполагать, что Соня уже вернулась домой — ведь она должна была быть у меня, у постели больного, так сказать… И в доме было темно, она не зажгла свет. Он просто думал, что ее еще нет дома. Однако же Соня заметила его в саду. Он испугался, что она его узнает, и ей не ответил, но она испугалась еще больше. И когда Пьер вошел в дом, она кинулась бежать.

— Пьер, конечно, вошел в дом, это точно. Но в саду мог быть Ксавье. Он спрятался в кустах, а Соня подумала, что это ее муж, потому что она знала, что он уже приехал и прочее.

— И вот такое совпадение? — спросил недоверчиво Максим. — К дверям идет Ксавье, а входит муж?

— А почему бы и нет? — усмехаясь, спросил Реми, глядя, как Максим увлекся построением версий. — Тот" кто был в саду, шел не к дверям дома, а просто хотел исчезнуть из поля зрения Сони. Скорей всего он пробирался к выходу из сада, к воротам..

— У меня такое чувство, что вы играете со мной в какую-то игру, — проницательно посмотрел на детектива Максим. Вы ведь не верите, что это мог быть Ксавье?

— Не то чтобы в игру… — вздохнул последний. — Мне интересно вас слушать. Мне это помогает привести в порядок собственные мысли.

— И как, привели?

— Отчасти, — уклончиво ответил детектив.

— От какой части?

Детектив не ответил, расплачиваясь по счету.

— У меня из головы не выходит та пометка в еженедельнике Арно: «Письмо Максиму», — вместо ответа сообщил он. — Что бы это значило, а?

Глава 25

Максим решил взять себя в руки и наладить свой обычный образ жизни — деловой и творческий. Он встал пораньше, сделал гимнастику, принял прохладный душ. Позвонил Вадиму, сообщил об отмене отъезда. Разговор был недолгим, Вадим убегал на студию, где должна была решаться судьба незаконченного фильма.

Максим сделал над собой усилие, чтобы не позвонить Соне. Поспешно позавтракав, он вышел из квартиры — подальше от телефона, от соблазна набрать ее номер.

В программе были не сделанные до сих пор дела: библиотека и покупки.

На улице его стерегли журналисты, среди которых на этот раз оказалось парочка русскоговорящих. Максим заявил по-французски: «Комментариев не будет» — и, раздвинув плечом микрофоны, двинулся по улице. Журналисты ринулись за ним, но он не обращал на них внимания, и они вскоре отстали.

Максим шел не спеша, рассматривая витрины. Он заходил в лавочки, отвечал на музыкальное «бонжур!», улыбался, примерял, приценивался. После первой же покупки (он обзавелся парой туфель) он понял, что было бы неразумно нагружаться пакетами до похода в библиотеку, и, сверяясь с планом Парижа, направился к Парижской библиотеке.

В библиотеке ему любезно сообщили, что «Воспоминания…» давно находятся на руках, и должник книгу до сих пор не вернул. «Уж не Арно ли?..» — подумал Максим, но спросить имя должника не посмел.

Вот не везет. Конечно, надо было сделать по-другому: обзвонить библиотеки, вместо того чтобы шляться по Парижу из конца в конец! В ближайшем же кафе Максим, выпив кофе, спустился к телефону. Толстенный справочник, испещренный мельчайшим шрифтом, лежал на полочке возле аппарата. Максим стал изучать список, пропуская муниципальные библиотеки, в которых вряд ли могла быть эта достаточно старая и весьма специфическая книга. Наткнувшись на название «Русская библиотека имени Тургенева», он даже расстроился. Вот идиот!

Он ведь еще в Москве от кого-то слышал, что в Париже есть русская библиотека!

Только время зря потерял!

Максим набрал номер. Телефон долго не отвечал. Наконец ему ответила женщина на чистейшем русском языке. Это было приятно — услышать русскую речь, от которой он немного отвык за эти дни. И на чистейшем русском языке любезная женщина сообщила ему, что по средам библиотека закрыта.

Нет, но это просто невозможно! Такого же просто не может быть! Чтобы так не везло!

Оставалось последнее средство. Максим представился.

— Это Максим Дорин, кинорежиссер, может быть, вам мое имя о чем-то говорит… — скокетничал он. Женщина заохала:

— Боже мой, конечно, конечно, я ваша поклонница… Через полчаса он был в библиотеке. Поняв из телефонного разговора, что именно ищет Максим, любезная хозяйка заранее подготовила для него целую стопку книг, включая искомые «Воспоминания…» Она было завела разговор об убийстве Арно Дора, но Максим вежливо уклонился, зато терпеливо ответил на вопросы о его творческих планах и о стремительно изменяющейся жизни в России, оставил несколько автографов на память для библиотеки и для ее хозяйки и покинул ее, унося книги.

Устроившись на диване, Максим обложился книгами, приготовил карандаш и блокнот, чтобы делать пометки, и начал перелистывать обветшавшие хрупкие страницы. Воспоминания незнакомых ему людей странным образом касались и его тоже, его жизни, его судьбы. Эти пожелтевшие страницы должны были излить свое содержимое на чистые страницы его личной биографии, заполнить их смыслом и сюжетом… Звонок. Телефон. Реми.