100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин

Вдруг Короленко, побагровев и распушив седые усы, обрушился на весельчаков:

— Позвольте, господа. Как смеете вы радоваться позору русского военного мундира?! Стыдно!

Чудачества двоюродного дяди вряд ли были понятны маленькому гимназисту. Но значительно позже Владимир Иванович будет примерно так же совмещать критику политического и государственного устройства России с горячим патриотизмом. В гражданскую войну и последующую разруху он останется на родине, несмотря на предложения эмигрировать за рубеж, чтобы в спокойствии и довольстве заниматься научным творчеством.

Гуляя вечерами с тринадцатилетним Володей, Евграф Максимович преображался. Иногда он говорил словно сам с собой, оспаривая собственные суждения, переходя от одной темы к другой. В такие минуты Володе казалось, что мысли дяди передаются ему не только словами, но и незримыми флюидами, из души в душу.

Евграф Максимович, публиковавший время от времени статьи в «Экономическом указателе» и охотно споривший на политические и экономические темы, наедине с Владимиром рассуждал обо всём на свете: о Земле и звёздах, о жизни растений и людей, о происхождении и назначении человека, давая волю своей фантазии.

Володя вряд ли знал, что Е. М. Короленко пишет — не столько для печати, сколько для самого себя — научные трактаты, точнее, заметки и размышления на самые разные темы. (После смерти Е. М. Короленко В. И. Вернадский соберёт и сохранит его рукописное наследие.)

Примечательны названия трудов: «Доисторическое человечество как деятель цивилизации, опыт естественной истории человечества». Или: «Теория зарождения и жизни человеческого общества. Историко-философский трактат». Или: «Против равенства людей по рождению». Среди многочисленных глав этих трактатов встречаются такие: «Земля есть живой организм», «Поцелуй, его происхождение и значение», «Перемещение материалов Земли», «Бог естествоиспытателя»… Е. М. Короленко не ограничивал область своих интересов.

«Человек, — писал он, — находясь на Земле, придаёт ей искусственным образом силы, которые она не имеет вследствие одних лишь естественных законов: может быть, он увеличит или уменьшит скорость её вращения или будет противодействовать предполагаемому астрономами стремлению планеты упасть на Солнце». Он верил в невероятные возможности разума и труда людей.

Разнообразны, а то и неожиданны были вопросы, о которых рассуждал он с Владимиром Вернадским.

Можно представить себе, как по тёмной и тихой вечерней улице (без электрических фонарей и автомобилей) прохаживаются плотный, осанистый старик с молочно-белой бородой и маленький гимназист. Старик спрашивает:

— Скажи, Владимир, ты задумывался о происхождении рода человеческого?

— Вы имеете в виду теорию Дарвина о происхождении человека от обезьяны?

— Предположение, гипотеза — и только… Одна из попыток проникнуть сквозь тёмную завесу минувших тысячелетий. Попытка натуралиста, но не философа, дающая пищу для ума и не согревающая сердце… Когда приходишь к самому краю жизни, то дьявольски хочется знать, кто ты был, откуда пришёл и куда всё-таки уходишь. И вдруг пришёл от папашеньки-обезьяны, уходишь в грязь… Не хочу! Протестую!.. Оскорбительно для человечества!

Следует долгая пауза. Воображение гимназиста сопоставляет шимпанзе из зверинца и отца, облекает мохнатую обезьяну во фрак и в таком виде помещает на пальму… Да, весьма сомнительный родственник, пускай и дальний…

— Вы предполагаете, — нетвёрдо говорит Владимир, — верность догмата церкви о божественном творении?

— Забудь догматы церкви, когда речь заходит о природе! Церковное понятие божества — это язычество, суеверие, достойное дикарей, но не цивилизованного человека!

Поистине замечательна способность Евграфа Максимовича удивлять парадоксами! Священное Писание отвергает идею Дарвина, Дарвин опровергает Священное Писание. Ни то ни другое не устраивает Евграфа Максимовича. Как тут разобраться?

— Нет! — продолжает старик, воодушевляясь. — Я не смею отречься от своего давнего волосатого четырёхрукого предка. Не только признаю его, но и почитаю; не стыжусь его, а преклоняюсь перед ним и с чувством сыновьей любви готов смыть с его мученического чела кровь своими слезами!

Воображение мальчика создаёт картину, которая привела бы в ужас не только учителя Закона Божьего: обезьяна с печальными и мудрыми человеческими глазами, в терновом венце мученика…

— Им приходилось много страдать, ибо нет лёгкого пути к человеку. И я представляю отчётливо, как первый оранг подобрал с земли палку и попытался выпрямиться, опираясь на неё. Ему было неловко, трудно, больно, однако он поднимался и стоял. И остальные глядели на него снизу вверх, с трудом задирая головы. Вот ещё один и ещё берут палки. Они пробуют двигаться вертикально, ходить. Может ли такая дерзость поправиться седым вожакам стада? В одну из ночей — в первую Варфоломеевскую ночь на Земле! — вожаки напали на тех, кто осмелился гордо поднять голову, жестоко избили их и прогнали прочь. Много испытаний пришлось перенести несчастным, прежде чем они научились ходить вертикально, а палки стали употреблять не для хождения, а для охоты и копания земли…

Яркие картины рождал этот рассказ. И всё-таки трудно было удержаться от вопроса:

— Евграф Максимович, стало быть, вы утверждаете естественное творение…

— Мой юный друг, подними глаза вверх и взгляни на звёзды… Я не могу взирать на эту чудесную Вселенную, как и на судьбу человеческую, и довольствоваться заключением, что всё это — результат случайной игры неразумных сил… Чаще смотри на звёзды, мой друг, и ты ощутишь безмерность мироздания и своё присутствие в нём — не случайное, не мимолётное, а вечное…

По чёрному, густо усеянному звёздами небу чиркнула у горизонта падающая звезда.

— Нет, мы не падающие звёздочки. Мы принадлежим этим звёздным мирам, составляем с ними единое целое. В этой вечности есть одна лишь абсолютная жизнь и нет абсолютной смерти… Быть может, ты усомнишься? Что ж, я поясню… Человек есть колония клеточек — так говорит естествоиспытатель. Микроскопические клеточки, сочетаясь, составляют разумное существо, управляющее не только собою, но и отчасти судьбами мира, которого оно составляет лишь часть… А теперь обратимся вновь к звёздам. Эти едва заметные бесчисленные точки — отдельные миры. Каждое солнце с его планетами плавает в страшно глубоких пространствах, их отделяющих. И все эти мириады точек, сочетаясь вместе, составляют органическое целое, разум которого настолько выше разума каждого мира, насколько разум человека выше разума клеточки. Такой высший разум есть бог, управляющий мирами, то есть частями самого себя. Эта звёздная величественная бездна пространства есть органическое разумное целое, сложившееся в беспредельности времени!