Создатель балагана - Алексей Верт

Железный доспех.

А он-то здесь каким боком?

– Послушай, ты, вроде, говорил, что Гефест против вас?

– Я бы не сказал, что Кузнец против кого-то. Скорее, он за себя. А в данный момент ситуация такова, что «за себя» означает «старый договор идеален, не вносить никаких изменений – и точка». Сила его таким образом скоро возрастет настолько, что он всерьез вознамерится скинуть Зевса с вершины Олимпа. Что явно противоречит нашим планам.

– Тогда я не очень понимаю, как мы познакомились с Леонидом. Разве что изобретателям покровительствует…

– Конечно, Гефест, кто же еще, – Леонид возмущенно ударил ладонью по колену.

– А что это мы все о людях да о людях? – усмехнулся Гермес. – Думаете, у Александра не может быть собственного веского мнения по поводу?

Из поясной сумки инженера донесся удивленный писк.

– Шучу. На самом деле, это мнение Артемиды. Когда Леонид попал под колеса, кто-то должен был позаботиться о кроте, иначе тот мог и погибнуть под ногами толпы. Почему этим «кем-то» оказался ты, Юлиус… хм, во-первых, я уже говорил о том, что к тебе неровно дышит Тихе, а во-вторых, не будем забывать, что сестра Аполлона довольно часто поддерживает брата в его затеях. Что до Леонида – он оказался втянут в эту историю не из-за чьего-то покровительства, а исключительно по собственному почину. Планы богов и желание человека разобраться в смерти соратников совпали. Так бывает.

– Бывает, – Стадис утвердительно кивнул и хрустнул пальцами. – А что все-таки с пропавшими инженерами? Происки тех богов, кому не нравится преимущество Гефеста?

– Не думаю, что Зевс стал бы марать руки о людей, пусть даже и слишком умных для своего времени, – Гермес рассказывал ровным голосом, будто речь шла о сущих мелочах. Люди, бумаги… какая разница? – Думаю, это ссоры внутри ордена. Вы и без богов великолепно обеспечиваете себя конфликтами.

– Если не возражаете, я подведу итог сказанному, – Стадис прищурился и погладил подбородок. – Существующий договор устраивает тех, у кого заслуженно много последователей, а остальные страдают из-за утраты веса и влияния, так?

– Скорее, из-за того, что старым договором ограничено развитие человечества. Для того, чтобы забраться на следующую ступень прогресса, недостаточно ковать железо, к примеру – нужно и в молниях разбираться… кстати, по словам Зевса – отличный источник энергии. Переписать договор – значит, открыть человечеству новые пути и возможности. Оставить старый – топтаться на месте, отдавая предпочтение давно изученным и надежным, но ужасающе скучным и медленным методам. Ясно?

– Конечно, ясно. Я тут подумал… – сияющий Гераклид рылся по карманам с таким видом, будто, как минимум, по ходу разговора изобрел способ разрешения божественного конфликта и спасения человечества, два в одном. Нашарив смятую бумажку, он протянул ее Гермесу. – … Раз вы забыли о моей просьбе и не раздобыли автограф Диониса, может, ты мне оставишь свою подпись на память?

– Знаешь, Александр, – пробормотал Юлиус, обращаясь к выглянувшему из сумки черному носу, – будь моя воля, я бы сию секунду переписал договор в пользу того, чтобы вместо мыслей о богах люди хотя бы раз в день использовали логику и здравый смысл.

…

Вечером они все, кроме Гермеса, оказались в доме у Леонида. Бог плутовства и торговли отбыл на «разведку местности». Иными словами – отправился искать возможность сделать всем хорошо и сразу. Это, кстати, весьма удивляло Юлиуса, так что он даже не удержался от вопроса:

– Зачем богу мошенничества творить добро, да еще и в таких масштабах?

Гермес ответил на вопрос философски и серьезно, то есть для своего амплуа – абсолютно неубедительно. Разве что последняя его фраза походила на истинную причину происходящего.

– Во-первых это не такое уж и добро. Особенно для тех, кто потеряет часть влияния. Во-вторых, война – что внизу, что на Олимпе – принесет лично мне проблемы, которых хотелось бы избежать. Ну, и в-третьих – это же просто весело. Иногда приятно сделать что-нибудь такое, что от тебя никто не ожидает, и совсем не важно, по какую сторону добра или зла оно располагается.

И вот, пока бог делал то, что от него никто не ожидает, все остальные пытались отдохнуть от безумного путешествия.

Флавия хандрила. Таскалась по огромному дому и сокрушалась. Сначала о том, что, когда придет время отправляться на Олимп и знакомиться с родней избранника, ей нечего будет надеть. Спустя какое-то время уже переживала, что любимый повстречает какую-нибудь «ветреную девку, которая вскружит ему голову, как молодое дельфийское!» Затем начала предаваться самобичеванию из-за того, что усомнилась в любимом, и, всхлипывая, задремала на кухонном диванчике.

Гераклид ходил окрыленный. Мало того, что Гермес назвал его другом – эпитет «недалекий» горе-поэт вычеркнул из памяти – так еще и оставил автограф. И не стоит забывать, что великий Аполлон избрал Аквуса проводником своей воли.

Александр копался во дворе, проверяя свои владения. Кажется, в кротовых норах вздумал поселиться кто-то чужой, но отважный зверек убедил захватчиков, что они не правы.

Леонид, серьезный и мрачный, заперся у себя в кабинете, сказав, что ему надо о многом подумать.

Сам же Юлиус сначала успокаивал одного, затем слушал стенания другой, а после и вовсе чуть было не последовал их примеру. Сперва решил, что может собой гордиться – ведь Гермес признал, что в состязании «равных», мошенник был более искусен. А после сразу же впал в тоску, потому как получалось, что вот пришел бог, посмотрел как на детишек и объяснил «что, зачем и почему». Снисходительно.

Однако пессимистичное настроение быстро приелось Корпсу, и он отправился спать на мягкой кровати, которая – наконец-то! – не покачивалась на морских волнах.

Глава двадцать третья.

Падения и проступки

Мошенник проснулся в поту. Ему снилось, что Гефест, превратившись в гигантского и абсолютно черного кузнеца, держал Корпса за ногу, а под ним бушевал вулкан.

Юлиусу, безусловно, льстило, что его сравнили с Помпеей, но заканчивать свою жизнь подобно древнему городу он был не готов. Мошенник пытался ухватиться за что-нибудь, но не мог пошевелить даже рукой, а потому оставалось бессильно смотреть на ухмыляющуюся тень.

Когда Гефест отпустил Корпса, и тот полетел вниз, Юлиус проснулся. Однако кое-что из сна преследовало его и наяву.

Жара и невозможность пошевелиться.

«Неужели вчера Александр нарыл подземный вулкан, и теперь нас штурмует лава?» – усмехнулся Юлиус, хотя поводов для веселья не было.

Огнем полыхал матрас прямо под мошенником. Полыхал так, будто бы внутри разожгли гигантский костер, и скоро кому-то подадут блюдо под названием. «Корпс, пропеченный до хрустящей корочки». Юлиусу приходилось слышать про людоедов, водившихся в Африке, но до сего дня он полагал, что это всего лишь байки.

Из коридора доносились вопли. Кричал, разумеется, Гераклид, отчаянно и неразборчиво. Заглушая другой голос, который вопрошал:

– Юлиус, ты где? У тебя там все в порядке? Мне срочно нужна помощь!

Флавия. Это уже серьезнее, чем вопли скульптора. Нужно было спешить, а не прохлаждаться в кровати. Точнее – жариться. «Наверняка я похудею в этой сауне. Людоеды весьма непрактичные существа. Будем надеяться, что с Гераклидом они поступили таким же образом, и получится стройный ягненок вместо жирного поросенка», – подумал Юлиус и попробовал выбраться из кокона, в который превратилось одеяло.

Однако сколько мошенник ни пытался сдвинуться с места – ничего не получалось. Одеяло намертво прижало его к кровати, которая с каждой секундой раскалялась так, будто сам Гелиос сидел внутри. Чего, конечно же, быть не могло.

Или могло?

Юлиус уже давно вспотел, но именно сейчас почувствовал, что его начал бить озноб. Что, если боги обо всем узнали? Те самые боги, которые в новом договоре не заинтересованы. И сейчас они медленно, но верно поджаривают Корпса, да и с остальными делают что-то жуткое и невообразимое. Практичней, конечно, прирезать всех спящими, но когда речь идет о богах, заявлять что-то с уверенностью сложно. Может быть, это «интересней», как выражается Гермес?

Мошенник задергался, но одеяло держало плотно. По счастью, Юлиус давно уже завел привычку: спать с маленьким ножичком в правой руке. С трудом переложив его так, чтобы можно было лезвием резать кокон из нитей, Корпс принялся дергать рукой, пытаясь распороть свою «тюрьму».

Еще несколько раз прокричал Гераклид, а затем взвизгнула Флавия. Но к этому времени ладонь Юлиуса уже оказалась на свободе, и дальше дело пошло быстрее. Меньше чем через минуту мошенник выбрался из плена.

Легкий ветерок дельфийских ночей показался ему ледяным. Тело ломило, и в нем словно не осталось ни капли жидкости – вся вышла с потом.