Кровью омытые. Борис и Глеб - Борис Тумасов

Боняк поцокал языком, что означало музыкантам смолкнуть, а хазарке прекратить танец. В юрте установилась тишина. Хан поманил раба, стоявшего у входа в юрту.

Раб склонился в поклоне.

— Пусть они удалятся, — Боняк указал на музыкантов, — а хазарку уведи в ее юрту, пусть готовится, я приду к ней.

Великий князь сказал сыну:

— Пора проучить Булана, и это сделаешь ты, Борис. С тремя сотнями гридней отправишься в степь, отобьешь охоту у печенегов к засадам, дашь знать Булану, что ежели не уймется, я пошлю на него полки, сожгу его вежи и заставлю бежать его орду. Но я не стану с ним воевать, если он привел свои улусы как кочевник в поисках выпаса… Ты пойдешь, Борис, без воевод, с тобой будут три сотника, с ними держи совет, но делай все по своему усмотрению. Я в твои два десятка лет уже добыл себе великий стол…

Вел Борис гридней землями полян, и смерды, глядя, как проезжают одетые в броню гридни, как покачивается лес копий, довольные, говорили, что дружина идет отстаивать смердов от печенегов.

В Каневе, перед тем как выехать в степь, Борис дал отдых коням, а для гридней приказал истопить бани, какие прилепились к днепровскому берегу.

Князь с гриднями смыли дорожную пыль, вдосталь нахлестались березовыми вениками, принялись за трапезу. Поев каши с толченым салом, улеглись тут же на траве.

Летом ночи короткие, теплые, а днем земля дышала зноем.

Когда Борис пробудился, сотники давно уже были на ногах. Парамон с Симоном седлали лошадей, а Зиновий ждал, когда князь откроет глаза.

Борису сделалось неловко, что проспал, наспех вскочил, окатившись водой из бадейки, повел дружину в степь. Отдохнувшие кони шли резво. Позванивали удила, бряцало оружие. Вслед за князем хорунжий вез червленую хоругвь.

Сколько видел Борис, впереди горбилась буграми запорожская степь. В эту пору года она была покрыта густой зеленью, но позже заволнуются здесь седые ковыли.

Князь увидел, как далеко промчался табунок диких тарпанов; высоко в небе распластался орел, парил кругами, видно, его зоркие глаза разглядывали всадников…

В степи заиграл ветерок, сбил жару. Наперед ускакали ертоулы, возвращались временами с донесениями, печенегов не обнаруживали. Не было их и на порогах.

Степь раскинулась от Южного Буга до днепровской излучины. А от левого берега Днепра и до самого Дона тоже степи и тоже с курганами, протянувшимися грядой с востока на запад. Борису известно, от Дона и до Волги прежде жили хазары. Их каганат держал в данниках многие народы, в том числе и славян. Дед Бориса, князь Святослав, ходил на хазар походом, и теперь каганат не страшен Киевской Руси.

Печенеги дали о себе знать на третий день блуждания в степи. Они ожидали дружину за небольшим редким лесочком. И сказали сотники:

— Хоть печенегов и больше, но не станем бегством искать спасения. Пусть нас мечи рассудят!

Едва печенеги увидели дружину, как, гикая и визжа, бросились на нее. Борис не успел и сообразить, как Зиновий уже голос подал:

— Ты, Симон, охватывай печенегов с правого крыла, а ты, Парамон, с левого. Мы с князем чело держать станем. Устоим — наша победа, побежим — посекут. С Богом!

— С Богом! — подхватили гридни, выбросив наперед пики, помчались на печенегов.

Борис успел заметить, как сотники Парамон и Симон берут печенегов в клещи, а те на чело принялись давить. Борис с Зиновием всю силу первого удара на свою сотню приняли. Затрещали копья, гридни за мечи взялись. Навалились печенеги, вот-вот рассекут чело, но Зиновий шум сражения перекричал:

— Грудью недруга встречай! Княжича береги!

Окружили гридни Бориса, прикрывают от печенегов.

Но вот начал стихать напор на чело, и Борис понял, Симон и Парамон зажали клещи…

Долго рубились дружинники с печенегами, притомились воины, устали кони… Первыми не выдержали печенеги, повернулись, начали уходить в степь. Их преследовали, а когда печенеги почувствовали, что их настигают, рассыпались по степи.

Глава 11

Кому как не воеводе князя тмутараканского Яну Усмошвецу судить об опасности, которая постигнет Киевскую Русь с разладом между сыновьями Владимира Святославовича: усобица, а с ней и печенежское разорение, и, как следствие, гибель всего, что годами создавал великий князь киевский.

Эвон, уже ныне закружили вокруг Киевской Руси старые ее недруги Боняк и Булан.

Усмошвецу года за сорок перевалили, но он по-прежнему быстр и силы небычной, ударом кулака быка валил, хотя ростом и невелик.

Фамилия у воеводы от того занятия, каким его отец занимался и дед и прадед — кожу мяли и выделывали. Да и сам Ян в детстве и юности тоже кожи вычинял. Верно, от того и в богатырях ходит. А воеводой он стал от случая…

Давно это было, привел хан Боняк на Русь орду. По одну сторону Трубежа встали печенежские полки, по другую — русские. Ни те ни другие не осмеливаются реку перейти. А печенеги подзадоривают, к самой воде спускаются, саблями кривыми грозятся. Боняк коня горячит, насмехается. «Эгей! — кричит. — Конязь Володимир! Есть ли у тебя батыри, пусть любой из них с нашим побьется. А если нет такого, то идите к нам в пастухи. И тебя, конязь, переходи на эту сторону, пастухом возьмем!»

Поворотился к своим Владимир и спрашивает:

— Нет ли кого среди вас, кто б взялся биться с печенегом?

А печенежский богатырь прохаживается, рукава засучены, халат нараспашку. Смотрят гридни, дивуются и где печенеги такого великана сыскали?

Молчат гридни на вопрос князя. Тогда из ополчения вышел старик Усмошвец и ответил:

— Дозволь, княже, сыну моему меньшому постоять за честь русичей!

— А крепок ли он у тя?

— Да быка валит.

— Так кличь его.

И вышел Ян Усмошвец против печенежского богатыря. Схватились, Ян печенегу по плечо, но крепок оказался. Долго белись они на кулаках, за пояса взялись. Замерло поле. Не шелохнутся воины, ни русичи, ни печенеги. Но вот изловчился Ян Усмошвец, поднял печенега, ударил о землю, тот и дух испустил. И в тот же час ринулись гридни, а за ними и все воинство русичей через Трубеж, сшиблись с печенегами и погнали. До самой темени секли печенегов…

И еще припомнил воевода Усмошвец, как в Тмутаракань попал.

Произошло это в первый приезд совсем еще юного князя Мстислава из Тмутаракани в Киев…

На пиру у князя Владимира вольно и весело. Князь Владимир рассказывал о чем-то боярыне Любаве, жене воеводы Александра Поповича. Совсем молоденькая боярыня смеялась, прикрыв рот ладошкой. От стола к столу метались отроки, вносили и выносили блюда и миски с яствами: мясо жареное и рыбу, птицу с яблоками и грибы соленые, пироги да меды настойные.

Владимир заметил Мстислава, поманил. Тот подошел к отцу, сел. Отрок налил в кубок мед, подвинул миску с мясом. Владимир вытер руки о расшитый рушник, выждал, пока все стихнут, сказал торжественно:

— Бояре мои думные, воеводы и тысяцкие, други по делам ратным и по устройству земли, слушайте мою речь! Хочу выпить сей кубок за сына Мстислава. Будто недавно пили за его приезд, а нынче настал час расставаться. Послушай же слово родительское. Княжество твое отдаленное — щит у Киева. И хоть никто еще не ходил на тебя с мечом, не уповай на мир. Княжествуй по разуму и не поддавайся порыву скоротечному. Умей ладить с Византией и не давай окрепнуть Хазарии. Тмутаракань — наш ключ к морю. А посему даем мы тебе в помощь полк Яна Усмошвеца. Ян хоть и молод, но воинским разумом наделен. Вдвоем вам сподручней будет…

С той поры и воеводствует Ян Усмошвец в Тмутаракани…

Вспомнив слова о Хазарии, сказанные там на пиру князем Владимиром, Ян подумал, они с Мстиславом с прошлого лета задумали совершить поход на хазар. К тому причина имелась. Купцы хазарские, какие в Тмутаракани живут, все, что в княжестве Тмутараканском происходит, в столицу свою Итиль катапану доносят. Хазары мечтают Тмутаракань под свою власть прибрать. Настала пора место им указать…

Полюбилась Яну Усмошвецу Тмутаракань. Город и люд тмутараканский морем просолены. По весне и осенью все здесь духом рыбным пропахло. Солят и вялят ее по всему городу на ветерке, чтоб мухи не испортили. А соль из соляных озер везли через всю таврическую степь до Корчева. Отсюда переправляли в Тмутаракань байдами, рыбацкими ладьями.

Спустился Ян Усмошвец к морю, Мстислава увидел. Тот сидел на валуне и смотрел, как набегает волна на волну.

Присел воевода рядом с князем.

— Чем, Ян, порадуешь?

— Откуда, княже, радости быть?

— Да, невеселые вести привез нам кормчий.

— Куда хуже. Мы поход на хазар готовим, не так ли?

— На конец лета, когда жара спадет.

— То так. Но вот о чем скажу, надобно на хазар печенегов покликать.

Мстислав спросил удивленно:

— Откуда те, воевода, такая мысль шальная пришла? Чать, позабыл, как два лета назад мы отказали печенегам, не согласились вместе пойти на каганат? То же и Боняк нам нынче ответит.