Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр) - Роберт Стивенсон

Читатель увидит, что все это имело ко мне гораздо больше отношения, нежели я предполагал, слушая болтуна. Мне страшно хотелось уйти. Мой друг еще продолжал болтать, когда о стекла ресторана застучали крупные капли дождя. Я сказал, что меня ждут в одном месте.

ГЛАВА XXVI

Коттедж ночью

На пороге я был встречен яростным порывом ветра, который чуть было не отбросил меня назад в комнату. Прощаясь с моим слугой, мне пришлось кричать. Когда я шел по Принцевой улице, ветер дул на меня сзади, гудел у меня в ушах. Дождь лил как из ведра, и падавшие капли, благодаря близости океана, отдавали солью. Казалось, то темнело, то светлело; но временами чудилось, будто все фонари, горевшие вдоль улицы, потухали; в промежутки же затишья они снова оживали, освещая мокрую мостовую и полурассеивая тьму.

Дойдя до угла, я почувствовал, что мое положение сильно улучшилось: во-первых, теперь я повернулся к ветру боком, во-вторых, замок, моя бывшая тюрьма, сделался моим защитником от ветра; наконец, самая сила шквалов несколько ослабела. Мысль о том, что я готовился снова пережить, заставляла меня с новым рвением побеждать порывы ветра. Что для меня значило бешенство непогоды, брызги холодных капель, когда я шел к ней? Я мысленно увидел Флору, сжал ее в своих объятиях, и сердце затрепетало в моей груди. В следующую минуту я опомнился и понял, что такие мечты безумны. Счастлив буду я, если мне удастся хоть мельком увидеть огонек свечи в ее спальне.

Мне предстояло пройти около двух миль по дороге, почти все время поднимавшейся в гору и покрытой густым слоем грязи. Когда я вышел за черту города, тьма объяла меня со всех сторон, только кое-где блестели огоньки в окнах отдельных деревенских ферм. Проходя мимо жилищ, я слышал сердитое ворчание собак, которые, подняв головы, следили за мной. Ветер продолжал ослабевать, но дождь превратился в ровный ливень и вскоре промочил насквозь мое платье. Я шел во тьме, предаваясь сумрачным мыслям и прислушиваясь к ворчанию и лаю собак. Не понимаю, почему они были так внимательны и как удавалось им среди шума дождя различать легкий звук моих шагов. Я вспоминал рассказы, слышанные мной в детстве, и говорил себе, что, вероятно, какой-нибудь убийца проходил мимо и животные чувствовали несшийся от него слабый запах крови. Вдруг, вздрогнув, я применил к себе эти слова…

Не в подходящем настроении для влюбленного был я. «Разве ухаживают за любимой женщиной в подобном расположении духа?» — спросил я себя и чуть было не повернул обратно в Эдинбург. Неразумно идти на решительное свидание с гнетом в сердце, в грязном платье и с мокрыми руками. Но сама по себе бурная ночь составляла для меня благоприятное обстоятельство: теперь или никогда мог я добиться свидания с Флорой, а повидавшись с ней раз, говорил я себе, я увижусь еще, несмотря на мое мокрое платье, печальное настроение и так далее.

Наконец я очутился подле сада, коттеджа и нашел все условия положительно неблагоприятными. Из круглых отверстий в ставнях, закрывавших окна гостиной, лились потоки света; все остальное скрывалось во тьме. Деревья, кусты были покрыты каплями дождя; низкая часть сада превратилась в настоящее болото. Когда снова налетали порывы ветра, слышался дикий шум и треск ветвей; остальное время воздух наполнялся звуком лившегося дождя. Я подкрался к окну и постарался рассмотреть на моих часах, который час. Стрелка показывала половину восьмого. Конечно, раньше десяти часов семья не разойдется, быть может, даже они просидят вместе и до полуночи! В этом для меня не было решительно ничего приятного. Когда ветер временно улегся, я услышал голос Флоры; очевидно, она читала вслух; конечно, я не мог разобрать слов: до меня доносились только спокойные, задушевные звуки. В голосе девушки крылось такое же очарование, такая же прелесть, как в песне; он красноречиво обрисовывал ее личность… Налетел новый шквал, заглушил звук чтения, и я ушел с моего опасного поста.

Мне предстояло терпеливо ждать в течение трех часов и переносить ярость стихий. Самые тяжелые минуты моей военной службы приходили мне на память; бывало, я стоял на карауле в передовых пикетах, когда кругом бушевала такая же непогода; иногда мне случалось дежурить не поужинав и ожидая вместо завтрака только град мушкетных пуль. Однако, в сравнении с теперешней мукой ожидания, тяжесть военной службы казалась мне ничтожной. Так странно устроены мы: любовь к женщине в нас гораздо сильнее любви к жизни.

Наконец мое терпение было вознаграждено. Свет в гостиной исчез и через мгновение показался в комнате наверху. Я знал, что осветилось логовище дракона. Также знал я комнатку моей Розамунды и все выгоды ее положения. Спальня Флоры была в нижнем этаже, за углом дома. Страшная тетка не могла слышать того, что делается у племянницы. Мне оставалось лишь применить мои знания к делу. В это время я был в глубине сада, куда прошел, ошибочно воображая, что там мне будет теплее, и куда прокрался, чтобы иметь возможность, не привлекая ничьего внимания, ходить взад и вперед, спасаясь от холода.

Ветер утих; дождь почти прекратился. С деревьев падали капли. Я тихо шел к коттеджу. Вдруг среди наступившего затишья скрипнуло растворившееся окно. Сделав еще несколько шагов, я заметил луч света, прорезавший темноту. Он упал из окна Флоры, которое она отворила. Я увидел ее… увидел ее розовое задумчивое лицо, обрамленное прядями густых распущенных волос. Две зажженные свечи, стоявшие сзади, освещали девушку. Одной рукой она еще держала гребенку, другой обхватила один из железных прутьев, загораживавших окно.

Я крался по траве; мне благоприятствовали темнота ночи и звук дождя, который снова усилился, хотя ветер совсем утих. Наконец я подошел совсем близко к Флоре, но заговорить не решался: прервать ее думы представлялось мне невыразимой дерзостью, я стоял и молча упивался ее красотой. Я любовался ореолом, который свет, падавший сзади, образовал в ее волосах; я любовался восхитительными переходами от света к тени на ее шее, любовался нежностью разнообразных ласкавших глаз тонов и оттенков ее лица. В первое мгновение я почувствовал себя уничтоженным: красота Флоры показалась мне отражением чудного сияния славы; девушка производила на меня впечатление ангела или (что еще более отнимало у меня мужество) современной нарядной леди. Однако, продолжая смотреть, я ожил; ожила и моя надежда. Я забыл о радости, забыл об утомительной тяжести висевшего на мне мокрого платья. Горячая волна крови снова прихлынула к моему сердцу.

Флора все еще не замечала моего присутствия, все еще смотрела куда-то мимо освещенного четырехугольника с тенями от решетки, лежавшего на земле, мимо луж, блестевших на дорожке, мимо гор… Ее взгляд терялся в непроницаемой тьме сада. Вдруг девушка глубоко вздохнула, и вздох этот показался мне чем-то вроде призыва.

— Почему мисс Гилькрист вздыхает? — шепнул я. — Не вспоминает ли она об отсутствующих друзьях?

Флора быстро повернула голову по направлению ко мне; только этим и выразила она свое удивление. Я вышел на свет и низко поклонился.

— Вы! — произнесла Флора. — Здесь?

— Да, я здесь, — ответил я. — Я приехал издалека, чтобы повидать вас. Весь вечер я ждал в саду. Неужели вы, мисс Гилькрист, не протянете руки вашему печальному другу?

Флора подала мне руку, протянув ее между прутьями; я упал на одно колено и дважды поцеловал эту прелестную руку. При втором поцелуе девушка сильно вздрогнула и отшатнулась. Я поднялся с мокрой дорожки. Несколько мгновений мы оба молчали. Меня снова охватила робость в десять раз сильнее прежней. Я старался отыскать на ее лице признаки гнева, но заметив, что она старается не смотреть на меня, решил, что все хорошо.

— Разве вы потеряли рассудок, что пришли сюда? — проговорила Флора. — Вы могли быть где вам угодно, только не здесь. А еще минуту тому назад я думала, что вы во Франции.

— Вы думали обо мне! — с жаром произнес я.

— Мистер Сент-Ив, я уверена, что вы не знаете всей опасности вашего положения, — сказала Флора, — а между тем у меня нет мужества сказать вам все. Поверьте мне на слово и уйдите!

— Полагаю, что мне известно самое худшее. Однако я никогда не придавал особенно большого значения жизни, то есть жизни, которой живут животные. Моим университетом были войны. Конечно, они не могут дать блестящего образования человеку, но приучают его дорожить жизнью не более перчатки, и с готовностью, как перчатку же, бросать ее, когда дело коснется чести или любимой женщины. Вы говорите мне о страхе и поступаете неправильно. Я явился в Шотландию с открытыми глазами; я хочу видеть вас и говорить с вами, быть может, в последний раз. Да, мои глаза открыты, повторяю это. Я не колебался вначале, неужели же вы полагаете, что я отступлю назад теперь?