Ночь с ангелом - Владимир Кунин

Кстати, с захоронением этих четырех урн в нашем саду тоже были свои заморочки. Однако тут мне не пришлось даже пальцем шевельнуть…

Вечно нетрезвые, я бы даже сказал – постоянно не просыхающие, деревенские власти в количестве трех человек – бывший секретарь парткома сельсовета, «главный», но единственный бухгалтер и бывший Председатель сельсовета, ныне Глава местной администраций – очень возмутились таким фактом абсолютно незаконного захоронения! Дескать, при местной церкви есть небольшое сельское кладбище, там и извольте совершать свои погребения! А чтоб на собственном подворье, в саду – где это видано, где это слыхано?!! Вот вызовем санэпидстанцию из района и посмотрим, как вы будете эти свои урны перезахоранивать! Да и то если наш батюшка, отец Гурий, разрешит вам такое захоронение…

Потому как есть сигналы, что нынешний несовершеннолетний владелец бывшего лепехинского дома – уголовник, а в некоторых урнах – не больно-то христианский пепел!

Но спустя два дня из Ленинграда… он теперь Санкт-Петербург называется, приехал новенький микроавтобус Рижского завода с бортовой надписью «Олимпийская надежда» по обоим бокам и из него вышли с десяток молоденьких крепеньких пареньков.

Расторопные пареньки почти добровольно собрали всех противников «частных» захоронений, остаток набежавших из деревни жителей, а заодно мягко и почтительно пригласили принять участие в совещании отца Гурия и местного милиционера-участкового по прозвищу, конечно же, Аниськин!

Начали пареньки с того, что вежливо поинтересовались у священника – все ли равны после смерти перед Богом? Отец Гурий ответил утвердительно. «А при жизни?» – спросили пареньки.

Вконец обнищавший за последнее время отец Гурий заколебался. Но против Веры идти испугался и взял грех на душу – сказал «Да».

– Значит, национальный вопрос и вопрос социального равенства мы с вами решили, – сказал один паренек, шириною в невысокий платяной шкаф. – Теперь о стихийных бедствиях. Лето обещает быть жарким и засушливым, в натуре. Возможны пожары. Дом Анатолия Сергеевича Самошникова и его матушки Эсфири Анатольевны стоит на отшибе и заслонен сосняком. Ваши же дома все страшно близко друг от дружки и открыты всем ветрам. Загорится один дом – сгорят все остальные. Вам это надо?

– Нет!!! – закричали все в один голос.

– Делайте выводы, – сказал юный шкаф.

Он широко улыбнулся участковому милиционеру и попросил его как «свой – своего»:

– Ты проследи, браток, чтоб нашего корешка тут не напрягали.

– Об чем базар, братва? Все будет в лучшем виде! – пообещал дальновидный участковый.

Пареньки выставили на стол Главы поселковой администрации ящик водки и подарили отцу Гурию на «святые» нужды невиданную в деревне бумажку в сто долларов.

Пить вместе с вновь обращенными союзниками отказались наотрез и уехали, напомнив, что лето может оказаться очень жарким и засушливым…

Ну, что вам еще рассказать, Владим Владимыч?…

Лидочка из-за беременности перешла в вечернюю школу…

Спортивные боссы города на Неве безоговорочно посчитали Толика Самошникова «олимпийской надеждой» и без экзаменов зачислили его в техникум физкультуры и спорта «Трудовых резервов».

По таинственным и диковатым извивам мышления ленинградского административно-партийного аппарата середины пятидесятых этот техникум нашел себе приют почему-то в знаменитой Александро-Невской лавре, и топать к нему от Староневского троллейбусного кольца нужно было через Некрополь, минуя Духовную академию, Троицкий собор и Благовещенскую церковь…

– Я оканчивал ту самую школу, в которой когда-то учились Толик-Натанчик и Лидочка и где продолжал учиться несчастный, тихий, замордованный родителями-алкоголиками младший Зайцев – брат повешенного Зайца, – сказал мне Ангел. – В пятнадцать лет мне разрешили сдать экстерном за девятый и десятый классы, и в ожидании выпускных школьных экзаменов я параллельно готовился к поступлению в университет на юридический…

– Почему именно на юридический?! – удивился я.

– А куда, по-вашему, должен поступать какой-никакой, но все-таки Ангел-Хранитель? – не менее удивленно спросил меня Ангел. – На физмат, что ли?

…К шестнадцатилетию Толик-Натанчик получил дивный подарок – Лидочка родила маленького Се-регу.

Правда, пока не было получено особое разрешение властей на «брак лиц, не достигших восемнадцати лет», ни в чем не повинный младенец назывался не в честь своего покойного дедушки – Серега, а просто и грозно: «отягощающее обстоятельство».

Однако справедливости ради следует сказать, что появление на свет именно этого «отягощающего обстоятельства» и разрешило его шестнадцатилетним маме Лидочке и папе Толику вступить в этот самый законный союз и уже официально – во всех документах – переименовать «отягощающее обстоятельство» в Сергея Анатольевича Самошникова.

В результате скромного акта регистрации и получения метрического свидетельства о рождении ребенка Самошниковых сразу стало четверо, а Петровых осталось всего лишь двое…

Был при них еще и я – по документам, спущенным Сверху, Ангел Иванович Алексеев.

Вот, даже вы сейчас улыбнулись, Владим Владимыч… Конечно, звучит нелепо, фельетонно. Как и название любой профессии, возведенное в ранг имени собственного! Что-то вроде Артист Прокофьевич или Шофер Васильевич… Бред, казалось бы. Но, как ни странно, мое отчество и фамилия имели, как модно сейчас говорить, «знаковое» происхождение. Когда Наверху было решено воспользоваться мифическим дальним родством с Иваном Лепехиным, возникло отчество – Иванович. На фамилии Алексеев настоял я сам. Хотелось, чтобы у меня осталось что-то от Леши, ради которого я и оказался на Земле.

Вы знаете о моих разногласиях с Небом, Владим Владимыч. Но только Ему я обязан тем, как удивительно просто и счастливо я вошел в круг Самошниковых и Петровых. Без малейших расспросов, без воспоминаний о несуществующем прошлом…

Мое возникновение среди них было данностью Неба, а уже к деталям моего существования на Земле в почти Человеческом качестве приложили свои руки два старых и мудрых Ангела-Хранителя…

В дверь нашего купе постучали. Ангел открыл.

На пороге стоял проводник, удивленно разглядывая крепкий чай на нашем столике, явно пытаясь припомнить – приносил он нам эти стаканы или нет.

В коридоре вагона уже шла бурная утренне-туалетная жизнь.

– Чайку не желаете? – спросил проводник упавшим голосом.

– Спасибо, нет, – поблагодарил его Ангел.

Даже на вид, не говоря уже о запахе, его чай отличался от нашего.

– Через полчасика прибываем, – проинформировал нас проводник и осторожно прикрыл дверь нашего купе.

– Вот, – с упреком сказал я Ангелу. – А я так ни хрена и не знаю, чем все это кончилось.

– Тогда – телеграфно: в восемнадцать лет, когда маленькому Сереге исполнилось два года, Толик-Натанчик выиграл первенство России во взрослом среднем весе и получил долгожданное звание «Мастер спорта». Но к тому времени наш знаменитый, вдрызг политизированный советский спорт стал катастрофически разваливаться. Хоккеисты, фигуристы, пловцы и легкоатлеты с гимнастами рванули в Америку, в Австралию, в Германию… Невостребованными остались тяжелоатлеты – борцы, боксеры, штангисты. Никому «там» они были не нужны! Так же, как и русские литераторы, поэты и драматические актеры. Мы уже с вами об этом говорили…

Итак: русский спорт умирал. Но у Толика-Натанчика под началом уже находилось более полутора сотен вполне обеспеченных бойцов…

– Как, опять банда?! – ужаснулся я.

– Нет, – твердо ответил Ангел. – Не «банда». Я бы сказал – «команда». С момента возникновения перестроечных частнопредпринимательских ужимок нашего родного нэпа пророс и знаменитый жестокий российский рэкет. В этот промысел и повалила большая часть растерявшихся и никому не нужных спортсменов. А также малое и среднее звено нашей доблестной милиции… Вот Толик-Натанчик Самошников – Самоха, мастер спорта, чемпион России, признанный и легендарный со школьных времен «авторитет» – и создал некий «заградительный отряд», который должен был противостоять этому бесчинству. Он, так сказать, «выстроил крышу» чуть ли не для всего частно-ремесленно-торгового мира Калининского района!…

– А на что существовал этот «бедный самаритянин», этот Робин Гуд районного масштаба? Все-таки – мать, жена, детеныш…

Ангел весело рассмеялся:

– Деятельность «команды» Толика была, да и сейчас осталась, крайне далека от намека на благотворительность! Отчисления «крыше» были чуть меньше, чем требовал рэкет, но за эти же деньги Самоха гарантирует каждому «крышуемому», извините за выражение, здоровье и неприкосновенность. А это, согласитесь, дорогого стоит…

К тому времени Николай Дмитриевич Петров стал полковником запаса. Кому-то в Смольном очень потребовалась его должность для молодого родственника-милиционера, уволенного из райотдела за взятки, и полковника Петрова отправили на пенсию.