Vagina obscura. Анатомическое путешествие по женскому телу - Рэйчел Гросс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Демонстрации Шарко были драматичными и слегка эротичными, с обилием корчей и стонами. Он утверждал, что может остановить приступ с помощью экспериментальных методов вроде гипноза, «животного магнетизма» и электричества. (Кроме того, он считал, что истерические припадки можно вызвать или остановить путем надавливания на яичники, и изобрел для этого жуткое с виду устройство под названием «компрессор яичников»[486].) В итоге его представления объявили мошенничеством, и истерия как диагноз в Париже исчезла. Но это не помешало одному молодому неврологу принять эстафету.
В 1885 году одним из слушателей Шарко был студент-медик по имени Зигмунд Фрейд[487]. Он работал тогда в неврологической лаборатории Эрнста Брюке[488], где сравнивал мозг лягушек, раков и миног. А в Париж приехал на полгода поучиться у Шарко. Как и другие зрители, Фрейд был ошеломлен увиденным. Особенно его заинтриговали выводы Шарко о мужских истериках и его попытки показать, что болезнь возникает не из-за матки, а из-за какого-то невидимого повреждения нервной системы. В своих наблюдениях он пошел дальше: по его мнению, в основе болезни лежала не физическая травма, а «психологический шрам, образовавшийся в результате травмы или подавления», который проявлялся в физических симптомах.
Фрейд вернулся в Вену, желая убедить коллег в достоинствах гипноза при лечении истерии. Но когда начал читать лекции о мужской истерии, его встретили насмешками. «Дорогой мой, как же можно говорить такие глупости?[489] – сказал ему один скептически настроенный пожилой хирург. – Hysteron (sic!) означает “матка”. Как же мужчина может быть истеричным?» Фрейд не согласился. Он писал, что связывать истерию с маткой ошибочно. Само это слово – «осадок преодоленного уже в наши дни предрассудка, связывающего неврозы с заболеваниями женского полового аппарата».
Он утверждал, что истерические симптомы вроде нервного покашливания, болезненного дыхания, мигрени, тревожности и немоты могут поражать и мужчин, и женщин. «Истерия ведет себя так, будто анатомии не существует или она ничего о ней не знает»[490], – писал он в 1893 году. Фрейд поменял симптомы местами: теперь не менструальные проблемы вызывали тревогу и неврозы, а сами они проявлялись в биологических симптомах. Матка стала блуждающей уже не в буквальном, а в метафорическом смысле.
Истерия для Фрейда стала ступенькой. Вырвав болезнь у врачей, он смог приступить к своему главному проекту: показать, что все неврозы рождаются в уме и, в частности, в травмирующих сексуальных воспоминаниях или сексуальном конфликте. Истерия послужила доказательством его аргумента о том, что, заставляя пациентов заново переживать травмирующие воспоминания, он может избавить их от неприятных физиологических симптомов. В 1895 году он и его коллега, венский врач доктор Йозеф Брейер, опубликовали «Исследования истерии»[491], где Фрейд впервые изложил свой тезис. «Истерики, – заключали они, – страдают главным образом от воспоминаний». Иными словами, все у них в головах.
Неудивительно, пожалуй, что отход от биологического объяснения причин и обвинение женщин в их заболеваниях совпал с подъемом феминизма первой волны в Европе и борьбой за избирательные права. По мере того как женщины стали активнее участвовать в общественной жизни, выходя за границы домашнего очага, врачи начали беспокоиться, что эта неестественная напористость приведет к ухудшению их здоровья. Они опасались, что высшее образование и карьера будут способствовать перекачке крови из матки в мозг. Но вскоре в их заявлениях появился оттенок осуждения. «Лекарства» вроде гистерэктомии, овариоэктомии и беременности теперь стали больше походить на наказание[492].
Вместо того чтобы обвинять матку, Фрейд, не тратя времени попусту, сразу обвинил женщин.
* * *
Сама матка никогда особенно не интересовала Фрейда, разве что как tabula rasa, на которой он мог построить свою психиатрическую империю. Кроме нескольких случаев, когда мужчины хотели родить, и одной женщины, перенесшей «истерическую беременность», в результате которой она никого не родила, матка в его текстах почти не упоминается. Но хотя гинекологическая анатомия почти не изменила его теории, последние глубоко повлияли на гинекологию.
Как и Шарко, Фрейд рассматривал эту болезнь в качестве невроза «равных возможностей», который поражает мужчин так же часто, как и женщин. Однажды он даже упомянул о преодолении своей «маленькой истерики». Однако подавляющее большинство его пациентов с истерией (и почти все те, кто участвовал в его тематических исследованиях) были женщинами. (Мужчинам с идентичными симптомами обычно ставили такой диагноз, как неврастения, или контузия, – сейчас ее называют посттравматическим стрессовым расстройством.) Женщины, по мнению Фрейда, по своей природе более склонны к нервным расстройствам из-за сексуальных конфликтов, с которыми они сталкивались на своем извилистом пути взросления. И именно они в основном передают склонность к истерии по наследству.
В 1980 году истерия была окончательно исключена из Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам. Но она осталась в группе диагнозов, известных как психосоматические. «Истерия, переодетая в современные одежды»[493], как выразилась журналистка Майя Дюзенбери в своей книге «Причиняя вред» (2017), и вся эта группа считались женскими недугами: у женщин их диагностировали в десять раз чаще, чем у мужчин. На самом деле, по утверждению Дюзенбери, женщины несоразмерно больше страдают от малоизвестных болезней, таких как синдром хронической усталости, возможно, отчасти из-за отличий в иммунной системе или других биологических особенностей. Тем не менее, когда врачи не могут быстро объяснить симптомы, их по умолчанию относят к одной из психологических категорий.
Между тем болезни, которые действительно возникают из-за матки, такие как эндометриоз, некоторые по-прежнему отвергают как фрейдистские проблемы психики[494]. Когда Эбби Норман впервые обратилась к врачам с симптомами эндометриоза, будучи студенткой колледжа, они высмеяли ее теории. «Вероятно, в детстве к вам приставали, и это всего лишь защитная реакция организма», – сказал ей один врач. «Проблема – у вас в голове», – заявил другой. Ей поставили диагноз, когда ей было уже за двадцать, и врачи решили, что ее приоритет – дети.
«То, что действительно меня беспокоило, – боль, тошнота, полный отказ от всего, что я любила и что доставляло мне удовольствие (еда, танцы, секс), – казалось, никого так не заботило, как моя фертильность, – написала она в своих мемуарах «Спросите меня о моей матке» (2018)[495]. – Как, интересно, я забеременею, по мнению врачей, если не могу заниматься сексом? Что, если бы я сказала: “Хорошо-хорошо, у меня будет ребенок, но как, скажите на милость, мне это сделать, когда секс мучительно болезнен и я не могу терпеть проникновение в себя столько, сколько нужно, чтобы произошло оплодотворение? Почему недостаточно того, что я молодая женщина, которая
