Марджори - Герман Воук

Хотя Марджори была принята в этот круг, недомолвки и ироническое отношение к ней сохранялись. Расхожей шуткой стало выражение «не затрагивайте определенную тему, чтобы не шокировать бедную Марджори». Играя в анаграммы, например, женщины получали удовольствие, формируя неприличные слова и пряча их от Марджори с подмигиваниями и хихиканьем. Подобного рода добродушные подшучивания не могли укрыться от внимания Марджори. Она чувствовала себя занудой, отсталой и неотесанной; естественно, ей хотелось войти в общество, не выделяться из него. В театральном кругу Марджори впервые обнаружила людей, которые в жизни говорили и действовали подобно героям дешевых новелл. Это дополняло их привлекательность, обаяние и независимость. Она относилась к их шуткам с большим тактом и день ото дня все больше привыкала к положению, которое ей отводилось в результате ее нелепого и старомодного воспитания. Одно из ее прежних убеждений разрушалось быстрее, чем остальные, — это представление о том, что незаконные любовные отношения губят девичью жизнь. Когда она прошлым летом узнала о любовных отношениях Маши с Карлосом Рингелем, она ожидала увидеть ужасно испуганную и покрытую паршой толстушку. Но это оказалось очевидной глупостью. В составе труппы, насколько ей было известно, не было девственниц, за исключением Марджори. Большинство танцовщиц и актрис откровенно обсуждали прошлые и нынешние любовные отношения. Они были довольно открыты, вежливы, и ни одна из них не впадала в безутешную печаль и не сгорала от стыда. В целом они несильно отличались от девственниц Хантера и Вест-Сайда, за исключением манеры одеваться. Эти женщины впадали в безрассудство и слишком поздно обнаруживали, что мужчины их предавали, но они не умирали — вот они живые, загорелые, смеющиеся — и как ни в чем не бывало затевали новые интрижки с официантами или музыкантами. Если бы они были грубыми и тупыми, если бы их новые интрижки предполагали дешевые удовольствия, если бы их жизнь в целом была весьма незавидной, они в глазах Марджори были бы падшими женщинами. Однако факт остается фактом, они таковыми не были — даже несмотря на скрытый смысл сказанного. Потребуется нечто большее, чем одно или два любовных похождения, для того, чтобы признать их падение.

Но наиболее сильный удар по своим прежним убеждениям Марджори получила с самой неожиданной стороны: от собственного тела. Для нее стало невозможным оставаться наедине с Ноэлем. Неоднократно он вынужден был грубо трясти ее за плечи и вставлять ей в рот сигарету; она как будто просыпалась от гипноза, с взъерошенными волосами, счастливым и разгоряченным лицом, почти не помня, что происходило, но с чувством стыда и мрачным предчувствием полной опустошенности, которая может овладеть ею. Это было подобно безумию.

И это было совершенно новым в поведении Марджори. Ничего нельзя было изменить в ее личных симпатиях, ее вкусах, мыслях, привязанностях. Это необычное новое стремление исходило из самых потаенных мест ее тела. Оно было более убедительным доводом, чем слова Ноэля. Эта нота все более доминировала в звуке ее обычного внутреннего голоса, знакомого, всю жизнь бдительного друга, который подсказывал, что пора есть, или что желтое платье больше подходит, чем зеленое, или что неплохо бы подкрасить губы. В тех же дружеских тонах новый голос продолжал предлагать способы остаться наедине с Ноэлем. В одиннадцать часов вечера, когда она раздевалась ко сну, она вдруг подумала, что хотела бы почитать новый рассказ. Затем ее осенило, что она видела в комнате Ноэля новейший бестселлер. Она вынуждена была бороться с собой, как будто с кем-то посторонним, чтобы удержаться от соблазна посетить Эрмана.

Она стала привыкать к мысли о вступлении в любовную связь. Это не было сиюминутным порывом для Марджори Моргенштерн, типа стать наркоманом или решиться на самоубийство. Она представила, как это может произойти. В итоге она составила замысел.

Она была расстроенной и очень нервной. Дважды за ночь она упаковывала чемоданы и нерешительно распаковывала их утром. Она разыскала Самсона-Аарона и проводила с ним долгие вечера, вспоминая свое детство, пытаясь заставить спящий якорь удержать ее на прежних позициях. Марджори давно сказала всем, что Сэм-посудомойщик — ее дядя, он очень был смущен, когда она отыскала его впервые в «Южном ветре». Однако никто не стал думать о ней хуже из-за этого родства. Фактически дядя был более популярен в качестве «чудака», легендарного едока и оригинального еврейского философа. Часто она думала, что откроет сердце Самсону-Аарону. Но разница в годах, языке и воспитании у них была очень велика; он был лишь Дядей, помимо того, необразованный и комичный, толстый и старый. Было нечто унизительное в обращении к посудомойщику за помощью в любовных делах. Она не смогла сделать этого.

Самсон-Аарон, казалось, чувствовал ее неприятности. Он был очень приветлив и тактичен с нею. Только однажды он попытался бестактно полюбопытствовать:

— Так как у вас с господином Эрманом? Может, вы уже поженились? Вы все время проводите вместе или нет?

Марджори рассмеялась и сказала, что она только развлекается с Ноэлем; он не подходит для семейных отношений.

— Так я и думал, Моджери. Я думаю, он джентльмен. Мне кажется, он серьезный парень. Ты хорошая девушка, я знаю, чем ты занимаешься, поэтому какая разница? Я давно знаю, кто есть кто, поэтому развлекайся. Послушай моего совета, малышка.

— Есть вещи, дядя, которым нас не учат в школе.

— Твоя мама пишет, дружит ли Моджери с кем-либо из парней. Я ничего не отвечаю. Я говорю: в «Южном ветре» хорошая погода. Я говорю, что ловлю много рыбы в выходные.

— У тебя доброе сердце.

— А что я знаю? Я мою посуду на кухне. Ну а если мама и папа приедут сюда на следующей неделе? Что тогда?

— Ну, пускай приезжают.

Марджори убедила себя не думать о предстоящем визите своих родителей. Они собирались приехать в субботу вечером и уехать в воскресенье после полудня по пути на дачу в Сэте, расположенную в ста милях севернее. Как-нибудь, думала она, выкручусь, заморочу им голову в течение этих двадцати сумасшедших часов и скрою от родителей то, что случилось.

17. Гребная шлюпка

Вечером ее родители смотрели представление, в котором Марджори споткнулась и упала, танцуя на сцене с хором. Впервые подобное произошло с ней. До того, как зрители разразились смехом, она снова была на ногах, шустро вытанцовывая и смеясь. Когда она гордо удалилась за кулисы, Ноэль был там, приподняв край занавеса рукой.

— Ты в порядке? Ты, должно быть, перепугала своих стариков.

— О, у меня все нормально. Каблук внезапно подвернулся, вот и все.

Ноэль рассмеялся:

— Не в духе папаши Фрейда. Падение было с серьезным намерением.

— Несомненно. Почему бы тебе не написать об этом книгу? Извини, мой выход.

Пока спектакль продолжался, она пришла в замешательство от потока сексуальных и непристойных шуток. На репетициях до нее не доходило, что спектакль настолько непристойный. Но в этот вечер скетчи Падлса Подела смутили ее. Ее ошарашило и то, что романсы и скетчи Уолли были нарочито вульгарны. Гвоздем вечера был номер Уолли, в котором три актера изображали Гитлера, Сталина и Муссолини. Они были одеты медсестрами и нянчили детей, распевая о том, что они используют для ускорения их роста. Марджи смеялась до слез, когда впервые это услышала на репетиции; но сейчас она поняла, насколько пошлыми были их шутки.

После спектакля она лихорадочно сменила макияж и переоделась. Как это ни странно, Марджори была полна желания поговорить с родителями. Она нашла их сидящими на раскладных креслах у самой танцплощадки и наблюдающими за танцорами. После месяца разлуки они показались ей старыми. Отец был почти совсем седой, у матери пролегли глубокие морщины, которых Мардж не замечала раньше, особенно существенный отпечаток возраст оставил на ее шее. Конечно, обоим было за пятьдесят, подумала Марджори. Она не могла ожидать, что они будут всегда выглядеть такими же молодыми, какими были в ее детстве.

Отец сказал:

— Я не мог предположить до настоящего времени, какая у меня прекрасная дочь. Ты выглядишь на сцене лучше любой кинозвезды, которую я когда-либо видел. Все здешние парни, должно быть, влюблены в тебя.

— Они падают без чувств направо и налево, папа! — рассмеялась Марджори.

— Ты ушиблась, когда падала? — спросила миссис Моргенштерн.

— Нет. Эта сцена пустотелая, и поэтому звук получается гулким. А, пустяк. Жаркий вечер, не так ли? Как насчет выпить чего-нибудь?

Они заняли небольшую кабинку в баре. Она заметила, как родители переглянулись, когда она заказала эль. Отец заказал то же самое. Миссис Моргенштерн долго мялась и наконец попросила принести лимонад. Они снова переглянулись, когда она вытащила пачку сигарет и прикурила одну.