Партизаны полной Луны (СИ) - Кинн Екатерина

И после срут у алтаря и в дароносицу…

Как вдруг является черт в синих галифе —

И в самый раз задуматься, что раз он появился,

то где-то рядом Бог…

(Лесь Подервянский. "Павлик Морозов (эпическая трагедия)")

[2] Здесь и далее — стихи С. Калугина.

[3] Пакт Ганди — Ирвина 1931 г. Договор между Индийским национальным конгрессом и английской администрацией о прекращении кампании гражданского неповиновения (с индийской стороны) и прекращении репрессий (с английской стороны). При этом «на съедение» отдавались те участники индийского сопротивления, которые были уличены в «насильственных действиях».

[4] Armorácia rusticána, а попросту хрен обыкновенный.

[5] Группа машин, объединенная той или иной формой связи и общим функциональным назначением.

[6] Фрактальная программа — распределенная децентрализованная программа, состоящая из приближенных копий себя и способная взаимодействовать со своими сегментами удаленно.

[7] Последовательность исполняемых операций, распределенная во времени.

[8] Катехумен — человек, обратившийся в христианство, но еще не крещеный. Катехизация — курс подготовки к таинству крещения, состоящий в изложении истин веры.

[9] Извините (укр.).

Интермедия. ОХОТА НА ВЕДЬМУ

Из окошка номера в курортном пансиончике был виден Нойшванштайн, пылающий на закате как фарфоровый домик со свечой, — впрочем, он был виден из окон любого пансиона в этих краях. Юноша у окна зажмурился от ненависти при виде этой красоты, растиражированной открытками.

Сегодня, после заката, его ждали в замке, на приеме в честь эскерской[1] команды БМВ и спонсора команды, гауляйтера Германии и Австрии господина Отто фон Литтенхайма. Чтобы попасть туда, он многим рискнул, многому научился и многим пожертвовал. Напряжение последних месяцев далось нелегко, и это прорвалось в голосе.

— Почему не сегодня? Почему вы мне запрещаете?

— Я не запрещаю. — Мужчина в кресле у камина спокойно курил, запрокинув голову так, что "боцманская" борода смотрела чуть ли не в потолок. — Я разрешаю, но только в одном случае. Если он захочет тебя потребить.

— Он не захочет. Он меня до финала бережет. Вкусное на третье.

— Значит, и ты не захочешь. Повращаешься в кругах, выпьешь, закусишь и уедешь. Мы пасем его почти год, падаван. То, что он подпускает тебя на расстояние вытянутой руки, то, что Деборе удалось пройти в обслугу мотодрома, — само по себе неслыханная удача. Герру Отто триста двадцать лет. Ты не справишься с ним. Вот если он попробует тебя потребить — ничего другого не останется, но и тут у тебя шансы невелики.

— Я два раза был на расстоянии…

— Не забывай, второй раз я видел. Ты бы не успел.

Энею очень хотелось возразить, но… тогда в ложе он и сам не верил, что успеет. Было в нарочито медленных движениях Литтенхайма что-то, говорящее: здесь не пройти. Но это могло быть иллюзией, наведенным впечатлением. Как "волна". Не попробуешь — не узнаешь.

Значит, взрыв во время финальной гонки. Значит, рисковать будут Клаус и Дебора. Энея передернуло. Дебора, в полном соответствии с нынешним своим псевдонимом, духом была настоящей воительницей — но ему смертельно не нравилась идея посылать со взрывчаткой в ложу маленькую женщину, похожую на пустынного воробья.

— Зато, — сказал Ростбиф, явно читая его мысли, — если все пойдет как надо, мы уйдем все и вчистую. И если пойдет не как надо, дело все равно будет сделано. И ты сможешь спокойно смотреть в зеркало.

Эней тронул щеку кончиками пальцев, хмыкнул. Сколько раз он уже приземлялся в больнице с ранениями — четыре, пять? А самая серьезная травма, которая уложила его на месяц и потом уложит еще на один, — она у всех на виду, но никто ее не видит. Чужое пересаженное лицо, лицо Андрея Савина, погибшего в восемнадцать лет от анафилактического шока.

С Ростбифом очень трудно спорить. Потому что он прав. Значит, нужно идти на прием, пить шипучку и быть доброжелательным и вежливым. Внешне и, главное, внутри.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— И не напрягайся особо, — снова ловя его мысли, напомнил Ростбиф. — На чтении эмоций герр гауляйтер собаку съел, а ненависть старым варкам только добавляет перцу. У тебя даже враждебные намерения могут прорываться. Это естественно. Ты агнец, ты их терпишь, как неизбежное зло. И профессиональное мнение Литтенхайма ценишь. Он ведь действительно знаток. Но если от тебя будет время от времени бить злостью, никто не удивится. А вот если ты попытаешься демонстрировать спокойствие Будды — навострят уши.

— Я, — вздохнул Эней, — не буду демонстрировать спокойствие Будды. Не смогу.

А замок переливался всеми оттенками белого и рыжего и был ни в чем не виноват. Людвиг Баварский просто любил сказки. И, как многие до него и после него, не помнил, что страха и жестокости в сказках никак не меньше, чем красоты. Построй пряничный домик — и в нем рано или поздно поселится ведьма. И эту ведьму не уговоришь так просто сесть на лопату и не задвинешь в печь… Печь ей готовит Корвин, который аж похудел, вычисляя мощность заряда и испытывая его снова и снова. Точнее, он похудел, мотаясь на испытательный полигон и обратно. В плотно заселенной аккуратненькой Австрии не так-то много мест, где раз за разом можно подрывать в закрытом помещении МТ-16, мощную жидкую взрывчатку, после введения катализатора чувствительную к любому чиху. Корвин и Ростбиф выбрали ее за то, что ей не требовался детонатор. Именно детонаторы чаще всего обнаруживались сканерами, а вот эту дрянь достаточно было встряхнуть.

Эней посмотрел на часы.

— Двадцать минут девятого. Еду.

Ростбиф кивнул.

— Удачи тебе. В любом случае.

И Эней в который раз подумал: как ни плохо ему от мысли, что надо ехать, но вот остаться ждать… Хорошо, что он не командир группы.

А командир группы в который раз подумал, что существуй на свете ад — место ему, Ростбифу, конечно же, там. Он бы даже не возражал, потому что Максим и Ира наверняка были бы в раю, а значит — не пришлось бы с ними объясняться по поводу Андрея. В глаза смотреть опять же.

Остальные приходили в подполье взрослыми. В основном. Были, конечно, и такие, как этот подранок Десперадо, снайпер, которого Корвин отправил домой, когда оказалось, что протащить винтовку на мотодром не получится. Но с Десперадо поработали семья и школа, и, если бы парень не попал в боевики, его пригрели бы бандиты, тут случай чистый, Корвину не за что себя винить. А вот взять мальчишку совершенно нормального, не отмеченного печатью социопатии; взять именно по этой причине… И сделать из него…

На пересадку лица, например, Эней согласился не раздумывая. Как солдат. Как монах. Будьте вы неладны, господа Дайдодзи Юдзан, Ямага Соко и Ямамото Цунэтомо[2], все вместе и по отдельности, во всех своих воплощениях.

Ростбиф выбил трубку о каминную решетку. Что сделано, то сделано. Что будет, то будет. До сих пор мастерство, удача и талант вывозили Энея. Если так пойдет и дальше, очень скоро он станет командиром группы. Ему, Ростбифу, осталось недолго. Пока что теория вероятности облизывается, но когда-нибудь возьмет свое. А этот "акт" нужно провести обязательно. Как можно дешевле, но обязательно. И не важно, кому еще выгодна смерть Литтенхайма. Потому что, если сделать эту работу как следует, откроется окно. Шанс. Возможность предъявить штабу ультиматум и перестать наконец гоняться за собственным хвостом.

Он снова набил трубку, прикурил от уголька, положил каминные щипцы на место и развернул кресло так, чтобы видеть в окно замок и дорогу. Глупо, конечно; правильно все пойдет или нет, никто ему не просигналит из окна, он узнает все по оживлению радиообмена и перехватам сидящего этажом выше Фихте. Но так было почему-то спокойнее. И вид красивый.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Видимо, вид и спровоцировал. Лоэнгрин, Тангейзер, Грааль — и Эней, чья судьба, может быть, сейчас висела на посеребренной молекулярной проволоке.