Калейдоскоп - МаксВ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Возможно, она будет добрее, – согласился старый механор, – но только не особенно предприимчивая. Они такие. Их цивилизация, основанная на сверхчувственном восприятии, может быть, в конечном счете дойдет до общения с сопряженными мирами. У енотов большая и чуткая душа, но они не конструктивны. Никаких задач, и лишь необходимая техника. Они просто ищут истину, причём в направлении, которым человек совершенно пренебрёг.
– И ты считаешь, что человек тут мог бы им помочь?
– Человек мог бы направлять.
– Направлять так, как надо?
– Мне трудно ответить.
Лежа в темноте, Иван вытер об одеяло вспотевшие ладони:
– Ты мне вот что скажи, – угрюмо произнёс он, – Вот ты считаешь, что человек мог бы направлять. А если он снова начнёт командовать, и управлять по собственному разумению? Отвергнет всё, чем занимаются еноты, как непрактичное. Выловит всех механоров, и направит их способности по старому, заезженному руслу. Ведь и еноты, и механоры подчинятся человеку.
– Конечно, – согласился Бэмс, – Однажды они ведь уже были у него помощниками. Но человек мудр, человек лучше знает.
– Спасибо, Дядюшка, – сказал Раскин, – Большое тебе спасибо. Теперь я всё понял.
И, устремив глаза в темноту, он прочел там правду...
Глава 8
Глава 8
Вернувшись в Синеград, Иван, не заходя к себе, сразу отправился в резиденцию Мирового Совета. Быстро пройдя холл, направил стопы в подземный отсек.
Его следы по-прежнему были запечатлены на полу, и воздух был пряный от запаха пыли. Старинная лампочка рдела над пультом, а рубильник, шкалы и штурвал-маховичок ждали, – ждали того дня, когда они понадобятся.
Стоя на верхней площадке, Раскин вдыхал запах влажных стен:
«Защита, – думал он, глядя на рубильник, – мера против вторжения, средство защитить то или иное место от всех действительных и воображаемых видов оружия, которые может пустить в ход предполагаемый противник.
Но защита, не пропускающая врага внутрь, очевидно, не пропустит и обороняющегося наружу. Конечно, поручиться нельзя, но всё-таки… По всей видимости, военные стратеги прошлого употребили секретные разработки создания невидимого силового барьера, применяя пирамидальные сборки из стержней дудака с пиковиной внутри. Кажется, я читал что-то об этих исследованиях. Вроде бы пирамидки, соединённые в круговую цепь, выстраивают невидимый купол над поселением, препятствуя проникновению внутрь купола любого инородного тела. Заодно, не пропуская никого изнутри. Предыдущие поколения были люди с головой, понимали, что такое оборона».
Он пересек помещение, и остановился перед рубильником, протянул руку, и сжал рукоятку, стронул её с места, и понял, что механизм действует.
Тут рука его быстро метнулась вперед, и контакт замкнулся. Откуда-то снизу, глубоко-глубоко, донеслось глухое жужжание — заработали какие-то двигатели. На шкалах стрелки вздрогнули и оторвались от нулевой отметки.
Пальцы Раскина нерешительно коснулись небольшого чугунного штурвала, повернули его, и стрелки, вздрогнув опять, поползли дальше. Раскин решительно, быстро продолжал крутить маховичок, и вот уже стрелки ударились в положение «максимум».
Увидев значения приборов, Иван круто повернулся, вышел из подземелья, закрыл за собой дверь, зашагал вверх по крошащимся ступенькам.
«Только бы он работал, – думал он, – Только бы работал».
Ноги быстрее пошли по ступеням, в висках стучала кровь.
«Только бы он работал!»
Когда включился рубильник, глубоко-глубоко внизу сразу же загудела какая-то установка… Значит, оборонительный механизм, – во всяком случае часть его, – ещё работает.
Но даже если так, сделает ли он то, что надо? Что, если защита не пропускает врагов внутрь, а человека наружу выпустит?
Что, если…
Выйдя на улицу, он увидел, что небо изменилось. Свинцово-серая пелена скрыла солнце, и город погрузился в потёмки, лишь наполовину разбавленные светом автоматических уличных фонарей. Слабый ветерок гладил щёку.
Серый, сморщенный пепел сожженных заметок и инструкции к установке «Защита», которую он нашёл, по-прежнему лежал в очаге, и Раскин, быстро подойдя к камину, схватил кочергу и яростно перемешал пепел до тех пор, пока не уничтожил все следы.
«Теперь всё, – сказал он себе, – Последний ключ уничтожен. Без инструкции, без плана, не зная про установку того, что выведал он, никто и никогда не найдёт тайник с рубильником, штурвалом, и старинными шкалами под одинокой лампочкой.
Никто не поймёт толком, что произошло. Даже если станут догадываться, всё равно удостовериться не смогут. Даже если удостоверятся, всё равно ничего не смогут изменить.
Тысячу лет назад было бы иначе. В те времена человек, только дай зацепку, решил бы любую задачу».
Но человек изменился. Нет прежних знаний, нет прежней сноровки. Ум стал дряблым. Человек живет лишь сегодняшним днем, без каких-либо целей. Зато остались старые пороки – пороки, которые человек полагал достоинствами, считая, что они поставили его на ноги. Осталась незыблемая уверенность, что только его жизнь, только его племя чего-то стоит, – самодовольный эгоизм, сделавший человека властелином мироздания.
С улицы донёсся звук бегущих ног, и Раскин, отвернувшись от камина, посмотрел на тёмные стрельчатые окна.
«Зашевелились… Забегали. Волнуются. Ломают голову, что произошло. Сотни лет их не тянуло за город, а теперь, когда путь закрыт, с пеной у рта рвутся».
Улыбка растянула его губы.
Глядишь, до того взбодрятся, что придумают какой-нибудь выход. Крысы в крысоловке способны на самые неожиданные хитрости, если только раньше не сойдут с ума.
И если люди выберутся на волю – что ж, значит, у них есть на это право. Если выберутся на волю, значит заслужили право вновь стать людьми.
Он пересек комнату, в дверях на минуту остановился, глядя на картину над очагом. Неловко поднял руку и отдал честь – мученический прощальный жест… Потом вышел из дома и зашагал по улице вверх – туда же, куда всего несколько дней назад ушла Марина.
Механоры в Обители держались учтиво и приветливо, ступали мягко и величественно. Они проводили его туда, где лежала она, и показали
