Тени зазеркалья - Алла Демидова

В кинематографе почти у всех режиссеров я заметила желание (иногда скрытое, иногда явное), чтобы человеческие качества актера предельно совпадали с ролью, более того — чтобы актер сразу же обрел в жизни голос, реакции, волосы, походку, манеру разговаривать — все, что режиссер видит в своем воображении, когда думает о данной роли. Сколько раз я отпугивала своим видом режиссеров, когда меня приглашали пробоваться на какую-нибудь роль, и я первый раз приходила в группу знакомиться. Я была уверена, что роль моя, но режиссер разочарованно смотрел на меня и видел перед собой только меня, уставшую, не очень молодую, немного раздраженную бытовыми мелочами женщину, и никак не мог себе представить, что эта женщина может как-то измениться…

Мне рассказывали о Марлоне Брандо. Его не хотели снимать в «Крестном отце», не веря в его способность перевоплощаться и играть возрастные роли. Тогда Брандо дома загримировался и пришел в группу проситься на пробу. Его пробовали, не узнали, утвердили, а когда подписывали контракт — выяснили, что это все тот же Марлон Брандо.

Я не знала этой истории, когда снималась в «Живом трупе». Мы уже месяц снимали, а актрисы на роль Маши не было. Перепробовали всех, но, как бывает часто в кино, никак не могли выбрать. Я сидела в гримерной после утренней «Стрелы», гостиницы не достали, а съемка была назначена только на вечер, после чего мне нужно было снова мчаться к поезду, чтобы успеть на завтрашнюю репетицию в театре. От усталости, бездействия, от привычки что-то делать со своим лицом, когда сидишь перед зеркалом, я надела черный парик, приготовленный для очередной Маши, загримировалась, надела монисто, цыганскую шаль. В это время в гримерную вошли режиссер В. Венгеров и исполнитель роли Протасова Алексей Баталов, с которыми я работала уже больше месяца. Они меня не узнали, полагая, что перед ними одна из многочисленных актрис, пробующихся на Машу, стали вяло обговаривать со мной сцену, которая должна пробоваться. К сожалению, я не смогла долго им подыгрывать — надоело. Но пробу сделали. Решили меня снимать в Маше, а на роль Лизы найти другую актрису. Но на съемки уже были затрачены деньги, и от этой идеи пришлось отказаться. Тогда я стала уговаривать Венгерова снимать меня и в Лизе и в Маше, доказывая, что мужчины в своей жизни любят один тип женщин, и, уйдя от Лизы, Протасов пришел к той же женщине, только к цыганке. Но доказать мне не удалось. Венгеров, видимо, в этом вопросе придерживался другого мнения, и все осталось по-прежнему: я играла Лизу, а на Машу скоро нашли актрису. Только почему-то после этого эксперимента Лизу мне стало играть скучно…

Кто-то из крупных ученых отметил разницу между студентом и научным работником: студент решает задачи, ученый находит их. Видимо, такая же разница между актером — исполнителем, пусть даже и высоким профессионалом, и актером — художником, творцом. Так рождается подлинное соавторство с режиссером. Поэтому на вопросы, кто придумал такую-то деталь образа, кто первый предложил основу, ткань, рисунок, — на эти вопросы иногда трудно ответить. Когда приступаешь к работе, ты в центре круга. Можно пойти в любую сторону. И если выбрал одно направление, возврата нет. Чем лучше актер, тем больший сектор этого круга он захватывает.

Но, положим, дорога была выбрана правильно. Зритель и критика оценивают результат — конец этой дороги, иногда и не догадываясь о тех возможных путях, которые были у актера в начале работы. Поэтому-то о всех просчетах и достоинствах своей работы актер зачастую знает лучше, чем самый тонкий критик.

Выбор пути определяется знанием материала, воображением, интуицией, чувством времени, сосредоточенностью и расчетами. И, конечно, полным единодушием с режиссерским замыслом.

Надо уметь подстраиваться. Но где подстраиваться, а где упрямиться? Где доверять собственной интуиции, а где неожиданному предложению талантливого режиссера?

Надо знать свои возможности… Но что лучше: знание или незнание? Продираться в неведомое, совершая ошибки и просчеты, или точно следовать задуманному с учетом своего материала?

Надо уметь выполнять любое требование режиссера…

Но что лучше: умение или неумение? Умение прошлого и неумение будущего?

Получилось — не получилось. Для кого получилось — для зрителя? Для себя? И что для себя, а что для зрителя? Как это оценить? Как мне лучше играть? Стать тем, кем я хочу? А кем?..

— Как вы проводите свое свободное время?

— Раньше у меня его почти не было: театр, кино, телевидение, радио, общественная работа, бесконечные выступления… Сейчас я стала меньше сниматься — повторять сыгранное не хочется, а что-то новое предлагают редко. На телевидении и радио выступаю редко. От театра я стала последнее время понемногу отходить — надоела текучка и однообразие нынешней театральной жизни…

И вдруг оказалось, что свободного времени у меня стало много. Но я от этого пока не страдаю.

Теперь я подолгу стою у окна и смотрю на крыши (я живу на тринадцатом этаже), на поток машин Садового кольца… и размышляю…

Очень много читаю, люблю слушать музыкальные записи, раскладываю бесконечные пасьянсы — и опять размышляю…

— Над чем?

— Над жизнью. Помните, у Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»…Надо подумать, как из этого леса выйти. Неужели, как и у Данте, только через страдания? Один мой знакомый актер на это ответил — для того, чтобы выйти из леса, надо идти. Да, но куда? Повторять пройденное — это идти назад или топтаться на месте. Видимо, необходимо обладать сверхчутьем, чтобы почувствовать правильную дорогу, увидеть просвет, прорыв.

Впрочем, может быть, мое состояние совпадает с нынешним театральным кризисом, о котором сейчас так много пишут в газетах?..

Хотя слово «кризис», пожалуй, слишком мрачное для такого понятия, как театр. За тысячелетия своего существования театр переживал много ломок — и всегда выходил из них обновленным. Это доказано всеми периодами спада и подъема театрального искусства. Старая форма тускнеет, гибнет, превращается в свою противоположность, сгорает лишь для того, чтобы родить новую.

И неизбежность этого процесса, неизбежность того, что, может быть, еще не названо словом, но носится в воздухе, понимается если не всеми, то многими — эта счастливая неизбежность заставляет меня быть оптимисткой в конечном итоге.

— В чем, вам кажется, заключен основной недостаток вашего характера?

— Самой судить об этом трудно. Порой кажется, что состоишь из одних недостатков, но это, если разобраться, разновидность гордыни. От этого недалеко до мысли, что состоишь из одних достоинств.