На секретной службе - Сергей Донской

Штейн упал в кресло, рванул узел галстука, сделавшийся чересчур тугим. Недоверчиво посмотрел на горошину наушника, словно заподозрил в нем какой-то подвох. Но нет, шпионская аппаратура ЦРУ никогда не давала сбоев. Из-под контроля выходили только люди. Недоноски вроде Максима Кривченко и Катерины Левыкиной.

– Trash! – вырвалось у Штейна. – Хлам, мусор, отребье!

Оба его агента вышли из игры, а остальные оказались под угрозой разоблачения. Как только Бондарь вывезет Катерину из степи и передаст ее специалистам по проведению допросов, все будет кончено.

Эта уголовница заочно выдала всех, включая Штейна. Ее не остановил даже тот факт, что на шее у нее висел кулон, оснащенный микрофоном и миниатюрным передающим устройством, действующим в радиусе сорока километров. Кроме того, на кулоне имелась специальная кнопочка, приводящая в действие сигнал тревоги. Как только такой импульс последовал, Штейн тотчас включил прием. Катерина сообщила ему о хаотичной перестрелке возле дома Пинчука, а отключиться забыла. Благодаря этому Штейну стало известно все… значительно больше, чем он хотел бы услышать сегодня.

– It’s too much, – подтвердил он вслух.

Итак, Бондарь захватил массажистку в плен и заставил ее говорить. Она выложила ему всю правду-мамку, как выражаются русские. Или они не так выражаются? Дьявол бы побрал их вместе с их дурацкими поговорками!

Штейн заскрежетал зубами.

Ответных действий русских ожидать недолго, но хуже всего, что провалился не только Штейн со своей агентурной сетью, но и возложенная на него миссия. Теперь Пинчук находится в полной безопасности, его сыновья отомщены, форсмажорные обстоятельства устранены – и все это благодаря стараниям Бондаря. Значит, российские системы ПВО уже на следующей неделе отправятся в Иран, о чем тут же станет известно в Вашингтоне. Последствия такого развития событий окажутся катастрофическими. Планы по молниеносному разгрому иранских Вооруженных сил будут сорваны.

Будут? Или же еще не поздно изменить ход игры в свою пользу?

Хлопнув себя по лбу, Штейн схватил трубку защищенного от прослушивания аппарата и набрал номер мобильного телефона Бондаря.

Только бы русский ответил, только бы ответил, только бы…

– Вас слушают, – донеслось из трубки.

Штейн невольно поежился. Какой холодный, какой бесстрастный голос! Словно имеешь дело не с человеком из плоти и крови, а с автоответчиком, установленным где-нибудь посреди бескрайней снежной равнины Сибири. Или входишь в контакт с недружественно настроенными пришельцами из космоса.

Все эти чертовы русские – настоящие инопланетяне, подумал Штейн. Никогда не знаешь, что у них на уме. Вот почему необходимо извести эту нацию под корень. Как краснокожих когда-то.

– Здравствуй, Евгений, – дружелюбно произнес он. – Ничего, что я на «ты»? Мы, американцы, не любим лишних церемоний. У нас даже президента называют по имени.

– Тогда привет, Сид, – невозмутимо откликнулся Бондарь.

– Значит, ты догадался, кто тебе звонит? – не сумел скрыть удивления Штейн.

– Тут и догадываться нечего, – усмехнулся Бондарь. – Твоя радистка Кэт продиктовала мне все номера, которые помнила. Один из них высветился у меня на дисплее.

– Радистка?

– Шутка. У меня отличное настроение, Сид. В отличие от Катьки-Кобылы.

– Понятия не имею, о ком ты говоришь, – сказал Штейн. – Кобыла? The mare, ты хочешь сказать? Horse-wife?

– Не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, о какой Кобыле идет речь. Она показала мне свой хитрый кулончик, и теперь он находится у меня. – В трубке прозвучал издевательский смешок. – Если хочешь, я могу сказать тебе несколько ласковых слов по радиосвязи.

– Я не пользуюсь радиосвязью, – начал Штейн, – так что…

За него закончил Бондарь:

– Так что ты полный мудак, Сид. Ничего, что я тебя так называю? Ведь у вас, американцев, назвать мудаком можно даже президента.

– You, bustard…

– Ага, и бастардом можно назвать, – согласился Бондарь. – Как угодно. Приятно иметь дело с представителем столь демократического государства. Точнее, с представителем спецслужб демократического государства. Который находится по уши в дерьме. И при этом пытается корчить из себя героя вестерна. Признайся, Сид, нелегко тебе сейчас скалиться по-голливудски, а?

– Чего ты от меня хочешь? – прошипел Штейн.

– Я? По-моему, ты сам мне позвонил. Хочешь поторговаться со мной или сделать какое-нибудь выгодное предложение. Я ошибся?

– Не ошибся. Я действительно намерен предложить тебе кое-что. – Беря себя в руки, Штейн заговорил спокойно и даже чуточку высокомерно. – Нужно встретиться, right now. Прямо сейчас.

– Сейчас никак не получится. – В трубке прозвучало что-то похожее на равнодушный зевок, но это могли быть просто помехи связи. – Катерине не терпится продолжить исповедь. Так что давай часика через два. Ближе к вечеру.

Штейн поднес к глазам запястье с часами:

– В семнадцать ноль-ноль. Устраивает?

– Вполне. – Еще один подозрительный звук, напоминающий протяжный зевок. – Надо полагать, ты привезешь мне деньги, Сид?

Ноздри Штейна хищно раздулись:

– Ты угадал. Я привезу тебе деньги.

– Много?

– О, целую кучу денег. A lot of money. Где ты находишься?

– В глухой степи, – признался Бондарь. – Место совершенно дикое, безлюдное. Мы тут с Катериной совсем одни. Кстати, ты ее потом сможешь забрать. Если договоримся.

– Договоримся, – пообещал Штейн. – Я умею быть щедрым.

Его рука нырнула в ящик стола, нащупывая там серебристо-серый «браунинг». Коробчатый магазин, расположенный в рукоятке пистолета, был набит аккуратными патронами, разрядить которые в Катерину Левыкину и Евгения Бондаря было совсем нежалко.

– Как вас найти? – спросил он, поглаживая «браунинг».

– Пусть тебе скажет это твоя верная помощница, – ответил Бондарь. – Я плохо ориентируюсь в здешних степях. А встречаться в городе было бы неудобно, правда?

– Правда, – подтвердил Штейн. – В городе масса свидетелей, которые нам не нужны.

– Тогда передаю трубку радистке Кэт. Вопросов не задавай. Выслушаешь координаты, а потом трубку снова возьму я. Ты рад?

Не дожидаясь ответа, Бондарь дал слово Катерине. Когда она рассказала, как найти их, его ненавистный голос снова ворвался в ушную раковину Штейна:

– Заруби себе на носу: приблизиться к нам незамеченными невозможно. И если ты вздумаешь нанести визит раньше условленного времени, то мы попросту смоемся. И тогда торговаться тебе придется с местными сусликами и хомяками.

– Нет, – поспешно сказал Штейн. – Я хочу встретиться именно с тобой. С глазу на глаз.

– У тебя есть мобильный телефон? – спросил Бондарь.

– Есть, – ответил Штейн.

– Не забудь захватить его с собой.

– Но зачем?

– Возможно, у меня возникнет желание немного поболтать с тобой.

– Телефонные переговоры не то, что личное знакомство.

– И все же возьми мобильник, – твердо сказал Бондарь. – И продиктуй его номер.

Штейн неохотно подчинился, после чего услышал:

– Вот теперь до встречи. Заранее ее предвкушаю.

На этот раз шум в трубке напоминал не зевок, а многообещающий смешок, от которого у Штейна мурашки побежали по коже.

– Ты что-то сказал? – спросил он.

– Я сказал: до встречи.

Голос Бондаря сменился частым зуммером отбоя. Почему-то сегодня он показался Штейну тревожным. Как сигнал SOS.

Забросив руки за голову, а ноги на стол, он прикинул сценарий назначенной встречи. На нее лучше явиться не одному, а в компании одесских уголовников, crimes, до сих пор не отработавших аванс за неудачную акцию в «Третьем Риме». Как эти типы называются по-русски? Заморозки? Выморозки? Ага, отморозки. Вот пусть сегодня исправляют свою оплошность. Кулачные бойцы из них неважные, но, может быть, с оружием в руках они стоят большего?

Задав себе этот вопрос, Сид Штейн ответил на него утвердительно и набрал нужный телефонный номер. Что-что, а память у него была отменная.

XXV. Диагноз: неизлечимо болен

Из больницы Пинчук вышел в настроении далеком от того, которое принято называть радужным. Как обычно, его обслужили по высшему разряду, медперсонал был деликатен и предупредителен, но заключительное собеседование выбило Пинчука из колеи. Ласково поглядывая на пациента сквозь прямоугольные очки, симпатичный главврач поинтересовался, как часто Григорий Иванович употребляет снотворное. Пинчук с негодованием отверг такое предположение, на что доктор зачитал ему результаты анализа мочи и даже назвал, какие именно таблетки принимал Григорий Иванович на ночь.

Мудреное название вылетело из головы, но сам факт сводил Пинчука с ума. Спускаясь по лестнице, он вспоминал, как резко сморил его сон после выпитого чая, как он едва добрался до постели, как рухнул лицом вниз, отяжелевший и бесчувственный, словно колода. Неужели Оксана, Ксюша, Ксюшенька потчует его снотворным, чтобы он не донимал ее своими стариковскими ласками? Или дела обстоят еще хуже? Может быть, Ксюша воспользовалась глубоким сном мужа для того, чтобы оказать гостю чисто женское гостеприимство?