Лихолетье - Николай Леонов

Люди! Люди! Все чаще стало думаться о том, кто мы теперь, какими мы стали почти 60 лет спустя после революции. Ведь теперь страна была населена гражданами, родившимися при советской власти и воспитанными ею. Никто из нас уже не знал частной собственности, которая могла бы быть источником дохода, мы знали только личное имущество, предназначенное для пользования в индивидуальных или семейных целях. Труд был единственным и привычным источником средств для жизни. Провозглашенные нормы морали и нравственности состояли из безупречного набора принципов, заимствованных из Библии, последующего опыта человечества и также ориентированных на уважение к обществу, государству. На морально-этическом и правовом уровне, казалось, преодолены все элементы дискриминации и неравноправия по отношению к людям иных национальностей. Накануне войны за употребление слова «жид» могли возбудить судебное преследование. Идеи национального и расового равенства, воплощенные в фильмах «Цирк», «Свинарка и пастух» и др., воспринимались нами без сомнений.

Религиозные верования, казалось, окончательно отступили из человеческого сознания под влиянием просвещения, науки. Короткая вспышка религиозности в годы войны объяснялась неимоверными испытаниями, выпавшими на долю народа, страхом за жизнь и здоровье родных и близких, оказавшихся на полях сражений, в плену, на оккупированных территориях, в далекой эвакуации.

Наша культура, особенно музыка, балет, театр, кино, давала выдающиеся примеры в мире. Более скромными были достижения в литературе, архитектуре, но и там были свои сияющие высоты в виде «Тихого Дона», произведений М. Булгакова и т. д.

Наши социологи стали уже громко говорить о создании новой исторической категории — «советский народ». И все-таки реальность была совсем не той, которую задумывали творцы социализма в теории и на практике. Нового человека создать так и не удалось. Более того, почему-то люди скорее менялись в худшую сторону. Размышления приводили к грустным выводам: повседневная практика советской действительности убивала те человеческие качества, которые теоретически постулировала социалистическая мысль. Сталинские репрессии отучили от смелости в отстаивании своих взглядов, от помощи товарищу, попавшему в беду, да мало ли от чего еще. Генофонд народа был основательно подорван за годы XX века. Из первых полвека 15 лет Россия непрерывно воевала (русско-японская война, первая мировая, гражданская, финская, вторая мировая), потеряв в общей сложности 35–37 млн. молодых здоровых мужчин. На фронтах всегда в первую очередь гибнут самые смелые, честные, совестливые люди. Даже во время войны лучше выживают симулянты, трусы, приспособленцы, от которых, скорее всего, будут рождаться такие же дети. Русские пословицы всегда точны: «Яблоко от яблоньки недалеко падает».

В годы коллективизации и сопутствующего ей раскулачивания были уничтожены миллионы самых крепких крестьян-хозяев, тех, кто к обычным сельским занятиям добавлял работу на крупорушках, мельницах, маслобойках, в дубильных мастерских и т. д. Руководство сельским хозяйством с тех пор всегда находилось в руках людей, любивших командовать, но не умевших трудиться и неспособных разумно организовать труд сельских тружеников. С конца 20-х годов русский крестьянин как тип человека был глубоко и очень надолго исковеркан.

Репрессии 30-х годов вновь ударили по самому ценному человеческому материалу. Волокли в застенки и ставили к стенке тех, кто имел смелость высказать свое мнение, кто отказывался писать доносы, оговоры, кто не желал стрелять в невинных. Выживали подхалимы, провокаторы, трусы и доносчики.

Вся наша жизнь превращалась в страшное ситечко, сквозь которое фильтровалось в будущее все низкопробное человеческое отребье, а большая часть того материала, которое Библия называет «солью земли», выбрасывалась в виде исторического шлака. Теперь нам нечего удивляться, что пьянство стало всеобщим и не бытовым, а патологическим. Им поражены все сферы общества — от самых заоблачных до бомжей. С таким человеческим материалом светлое здание счастливого будущего не построишь.

В гораздо большей степени эти процессы затронули верхушечную часть общества, что и выразилось в деградации нашего политического истеблишмента, в канонизации клятвопреступничества, расцвете пошлейшего словоблудия, умственной и организационной импотенции.

Расхождение слова с делом стало, на мой взгляд, главной «черной дырой», в которую провалились все наши титанические усилия по созданию нового человека. Нельзя проповедовать правдивость и одновременно лгать на каждом шагу, призывать к скромности и быть воплощением чванливости, твердить о демократии и всячески отодвигать граждан страны от участия в управлении. Справедливый лозунг социализма «От каждого — по способностям, каждому — по труду», который практически действует в развитом капиталистическом обществе, в реальной жизни СССР вовсе не действовал. Вместо способных наверх выталкивались те, кто имел связи, протекцию, не чурался подхалимажа. Вместо дохода по труду насаждалась уравниловка. В результате действия этих причин и остановилась вся общественная машина, вконец разладились взаимоотношения народа и власти, началось гниение человеческой души.

Примеров разложения с каждым днем приходилось видеть все больше и больше. Министр культуры Екатерина Фурцева, та самая, которая распекала нас в 1952 году, будучи первым секретарем Фрунзенского райкома партии, за то, что мы якобы нарушили коммунистическую мораль, когда выступили на защиту оболганных товарищей, была уличена в том, что строила личную дачу из материалов, которые выделялись на реконструкцию Большого театра. Когда ее упрекнули в этом на политбюро, она вспыхнула и бросила в лицо сидевшим: «Нечего меня обвинять, на себя посмотрите!»

Стыдно было даже слышать, к примеру, о том, что тогдашний председатель Союза общества Красного Креста и Красного Полумесяца, Герой Советского Союза Троян была снята со своего поста за то, что присвоила 100 кг шерсти-мохер, поступившей в фонд оказания помощи жертвам стихийных бедствий.

Так уж сложилось, что в течение восьми или даже более лет мне пришлось быть членом партийного комитета разведки, то есть высшего партийного органа в ПГУ. Состав его формировался в большой степени по принципу представительства в нем крупных подразделений разведки. Скажем, если информационно-аналитическое управление имело несколько сот коммунистов в своих рядах и занимало видное место в структуре, то оно должно было быть обязательно представлено в парткоме. Я с благодарностью вспоминаю эти годы, потому что они дали возможность видеть жизнь еще с одной стороны, ранее мне неведомой. Наряду с поражавшим своей формальностью, бессмысленностью и ненужностью утверждением бесконечных характеристик для выезда за границу там обсуждались и так называемые «персональные дела», которые выворачивали такие судьбы и приоткрывали дверь в такие потемки нашей жизни, что после этих заседаний приходилось дома пить валокардин, чтобы заснуть. Одно из таких «дел» пришлось как раз на описываемое время. Слушание состоялось 3 октября 1975 г. Перед парткомом предстал сотрудник управления внешней контрразведки М. (того самого, которым тогда руководил молодой генерал О. Калугин), работавший под прикрытием поста заместителя торгпреда в одной европейской стране. По роду службы он должен был обеспечивать соблюдение всеми советскими гражданами в этой стране норм морали и правил поведения за границей. И вот что я записал по свежим впечатлениям от этого разбирательства.