Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Уходя из последнего дома Либевицев, Скеллан размышлял, сколько зевак поймет истинную иронию, заключенную в извращенном послании: ведь эти смерти как в зеркале отражали падение самого Влада. В них была не только дикость: в них была красота.

Незнакомец прав — отбросы Нулна запомнят эту ночь.

Незнакомец. Пора прекращать думать о нем так.

Теперь у незнакомца есть имя: Маннфред фон Карштайн.

Маннфред, первенец Влада.

Луны все еще стояли высоко в небе, струя серебро на городские улицы, когда Скеллан и Маннфред приняли волчье обличье и рысцой покинули город. После кровавого бешенства свежий воздух пьянил. Они бежали в ночи, а перед рассветом укрылись в пещере отшельника, сперва, естественно, позаботившись о том, чтобы старику она больше не понадобилась.

Вампиры проспали весь день, пробудившись лишь в сумерках. Несмотря на обильную трапезу накануне, спутники проголодались и озябли.

Скеллан собрал охапку сухого хвороста и разжег у входа в пещеру маленький костерок. Снаружи выли волки и гудели насекомые, рождая своим брачным зовом мелодию ночи, а над деревьями порхали безмолвные летучие мыши.

— Я знаю, кто ты, — сказал Скеллан во мраке.

— Я никогда и не пытался это скрывать, — ответил Маннфред, играя кольцом, которое носил на правой руке. Оно было его единственным украшением; вампир не носил других драгоценностей — ни цепочек, ни печаток, ни иных безделушек, только это кольцо, которое, как заметил Скеллан, его спутник крутил в минуты задумчивости.

— Но ты мне не говорил.

— О, говорил, мой юный друг. Говорил. Говорил много раз, но ты не слушал. Я был его первым, сказал я. Может, не самым любимым, но любимым дольше всех, сказал я. Я не скрывал, кто я.

Скеллан пошевелил прутиком угли, заклиная недолговечный дух огня и глядя, как рассыпается пепел. Наконец он высказал то, что было у него на уме.

— Почему ты здесь? Почему охотишься со мной? Почему ты не в Дракенхофе, почему не заявляешь права на свое королевство? Оно твое по праву.

— Конечно. Я тут потому, что в данный момент не выбрал бы ничего другого. Я не впутываюсь в жесточайшую войну с собственным родом, потому что еще не время. Поверь мне, всему свое время.

Слова вампира явно не убедили Скеллана.

— Я знаю, ты часто принимаешь волчье обличье, но часто ли ты на самом деле бываешь волком? — спросил незнакомец.

— А что, есть разница?

— О да, в волчьем теле — ты всего лишь в волчьей шкуре, просто внешности ради. Но когда ты отступаешь от самого себя, отделяешься от своей личности и действительно становишься волком, все заботы этой жизни становятся ничтожными. Ты прекращаешь быть собой и превращаешься в члена стаи.

Скеллан кивнул.

— А что происходит, когда вожак умирает, и стая остается без лидера?

— Живые дерутся за первенство.

Теперь кивнул Маннфред.

— Они дерутся друг с другом, претенденты утверждают свое право господствовать силой и хитростью. Только некоторое не понимают, что иногда борьба требует скорее коварства, чем грубой силы. Следует помнить, что каждый волк потенциально смертельно опасен, даже щенок-сосунок. Охотясь, они кружат и кружат, выжидая момент для удара, и, когда жертва проявляет слабость, становятся свирепы и кровожадны. Они наваливаются разом, повергая добычу, и обдирают труп до костей. А бой за место вожака в любой стае еще жестче, и ошибка недопустима. Если слишком много самцов схлестнулось в драке за господство, стае может быть нанесен непоправимый урон.

— Ты так и поступаешь? Пользуешься не силой, а хитростью?

— В драке побеждает мощь рук, молодые олени скрещивают рога, и это все бравада, хвастовство и запугивание врага — войны так не выигрывают. Война — долгая игра, и побеждает в ней стратегия. Ответь-ка мне: зачем бороться со всеми моими братьями, Петером, Гансом, Фрицем и Конрадом, если достаточно уничтожить лишь одного из них? Остальные ослабят этого одного. Видишь ли, друг мой, иногда лучше отступить и наблюдать за чужой потасовкой, а потом, когда побежденные погибнут и исчезнут, вызвать на бой победителя. Правильно?

Скеллан не мог опровергнуть его логику.

— Все это имеет смысл. Значит, пока ты праздно сидишь тут, они сражаются за первенство, ни на секунду не догадываясь, что ты только и ждешь, держа нос по ветру, когда можно будет свергнуть победителя.

— Ну да, что-то вроде того.

— Выглядит именно так.

— Только я не собираюсь праздно ждать, держа нос по ветру, как ты изящно выразился. Есть вещи, которые мне нужно сделать, приготовления, требующие, чтобы я ненадолго удалился. Они, без сомнения, будут заняты ловлей собственных хвостов.

Маннфред порылся в своем мешке, вытащил замусоленный сверток и принялся распутывать завязки. Затем он осторожно откинул обертку, и под ней обнаружилась книга. Положив том на землю, вампир перевернул первую страницу.

Скеллан не смог прочесть грубых символов, нацарапанных поперек листа, — чернила выцвели, впитавшись в то, что создатель книги использовал когда-то вместо бумаги. Единственное, в чем Скеллан был уверен, — что это не пергамент.

Маннфред провел пальцем по каракулям, почти любовно погладив то, что казалось хвостом нарисованной посередине листа кометы.

— В ней заключена сила. Больше силы, чем дураки вроде Конрада или тупицы вроде Петера могли хотя бы подумать. Пока они чванятся и прихорашиваются, пытаясь произвести впечатление на потомков, мы будем учиться у давно ушедших. В этой книге и еще в девяти других таких же Влад нашел свою силу. Мудрость этой книги безмерна, ведь ее автор был гением. В ней — квинтэссенция силы. Ты и представить себе не можешь, Скеллан, блеска, данного этим страницам Темным Искусством. Этими словами, и только ими, Влад поднял из недр земли армию: словами, а не мечами. Словами.

— Ты воспользуешься ими?

— Я был бы идиотом, если бы не воспользовался, а я кто угодно, только не идиот. Но это только верхушка, как выступ айсберга. Заклинания — часть неведомой силы, скрытой под водой. Это дурманит, друг мой, и признаюсь, я хочу всего, но я не готов — пока не готов. Я исчерпаю себя, прежде чем посягну хотя бы на частицу силы.

— Тогда какая от этих чар польза? В твоих руках вся магия мира, а ты не можешь призвать ее.

— Я могу, я могу поднять огромное войско мертвецов, я могу разорить земли живых, превратить их в голую пустыню. С этой силой я могу вылепить мир по моей прихоти, но в процессе я потеряю себя. Великая сила влечет великую катастрофу. Я жажду власти, я борюсь с искушением захватить все, что есть у других, отомстить за наш род, стать бичом Империи. Язва точит мое небьющееся сердце. Моя жажда неутолима. Я могу уничтожить род людской. Я могу созвать непобедимую армию и стать во главе ее. Меня станут боготворить и бояться. Человеческие отбросы падут к моим ногам, и враги задрожат от моей мощи. Я хочу всего этого и больше — много больше. Я грежу об этом в разгар дня и мечтаю, когда тени тянутся к закату, я сплю, и сны мои так реальны, что я чувствую вкус власти. Этот мир мой, Скеллан, протяни руку — и возьми. В мечтах я владею всем. Я правлю.