Журнал «Если» 2002 № 08 - Кевин АНДЕРСОН

И я целюсь прямо в него.

Май 2934

Неудача.

Две тысячи километров полета над поверхностью белого карлика, резкие повороты, сопровождаемые рассчитанными, псевдопроизвольными взрывами… и все напрасно.

Я разворачивалась, ныряла, уклонялась, но мой враг держался за мной с ловкостью балетного танцовщика, словно наши корабли были скреплены невидимой нитью.

Теперь я лечу к Проциону, к бело-голубому гиганту, но и там нет спасения. Если облет белого карлика ничего не дал, Процион тем более не поможет уйти от погони.

Осталась лишь одна возможность. Прошло сто лет с тех пор, как я вносила коррективы в свой мозг. Мне он нравится таким, какой есть, но теперь ничего не поделаешь: нужно урезать кое-что.

Прежде всего, чтобы не пострадать от возможной ошибки, я делаю резервную копию самой себя, которую и заархивирую.

Потом придется тщательно изучить свою гордость, независимость, самосознание. Многое из этого осталось от старого биологического программирования, когда я еще была человеком. Мне нравится основа этого программирования, но «нравится» — есть мозговая функция, которую я выключаю.

Теперь я нахожусь в том опасном состоянии, когда могу изменить функцию моего мозга, а уж измененный мозг, в свою очередь, может изменять себя далее. В подобном состоянии существует угроза быстрого и деструктивного эффекта обратной подачи, и поэтому я очень осторожна. Тщательно и медленно готовлю ряд изменений, из которых минимальное — удаление моего неприятия к возможности обращения. Прежде всего я прогоняю несколько тысяч моделей, чтобы проверить, действительно ли модифицированное «я» не самоуничтожится по случайности или не впадет в кататоническое состояние. И как только становится ясно, что модификация удалась, я делаю все необходимые изменения.

Теперь мир кажется иным. Я за сто триллионов километров от дома, путешествую со скоростью света и даже не в состоянии затормозить. И хотя могу подробно припомнить каждый свой шаг, каждый день полета и все, о чем думала в то время, все же, если меня попросят объяснить причину побега, я смогу лишь промямлить, что в то время это казалось неплохой идеей.

Проверка системы. Странно, но в мозгу все время вертится мысль, будто что-то забыто. Совершенный вздор, но он есть и не уходит. Я стираю воспоминание о забытом и продолжаю диагностику. Обнаруживается, что 0,5 % моего мозга повреждено излучением. Обеспечиваю изоляцию поврежденных участков. Оставшихся хватит с лихвой.

Позади находится еще один корабль. Понятия не имею, почему удирала от него.

У меня нет рации. Утилизировала ее, уже не помню когда. Но неверно настроенный ионный двигатель дает утечку электромагнитных волн, поэтому я составляю послание и встраиваю его в инверсионный след ионного двигателя.

ПРИВЕТ. ДАВАЙ СОБЕРЕМСЯ И ПОГОВОРИМ. Я СНИЖАЮ УСКОРЕНИЕ. УВИДИМСЯ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ.

И я действительно сбрасываю скорость и жду.

Май 2934

Теперь я все вижу по-другому.

Процион едва заметен на расстоянии: фиолетовое смещение, перетекающее в красное, а белый карлик моих надежд снова невидим на фоне яростного сияния своего старшего брата.

Но теперь это неважно.

Отныне я обращенная.

И способна видеть все сущее с тысячи различных точек зрения. Я помню стойкий героизм сопротивления, обреченную битву за свободу, но теперь могу рассматривать это еще и с противоположной стороны — как бессмысленную, бесплодную войну, которую мы вели из одного лишь упрямства.

И теперь, проникнув в смысл сотрудничества, я больше не страдаю от необходимости выбора. Теперь я вижу то, к чему была слепа раньше: по отдельности мы не можем затормозить, но, соединив запасы топлива, мой и Раджниша, мы способны остановиться.

Все эти десятилетия Раджниш преследовал меня, и теперь я знаю его, как брата. Вскоре мы станем еще ближе, чем родственники, ибо сольем его мозг с моим. Одного мозга более чем достаточно для двоих, его хватит даже на тысячу, и, объединив разум и тела, слив топливо в один бак, мы легко сможем приземлиться.

Не на Проционе. Нет! При скорости всего на десять процентов меньше скорости света, торможение займет много времени.

Сотрудничество не изменило меня. Теперь я сознаю, насколько глупыми были мои прежние страхи. Совместная работа не означает необходимости жертвовать собственным «я». Не унижает, а возвышает.

Мозг Раджниша достаточно велик для тысячи людей, и он привез с собой почти столько же народа. Я познакомилась с его братом, двумя детьми и с полудюжиной соседей, каждый из которых по-своему интересен, индивидуален и совсем не похож на какого-то анонимного коллективного монстра. Я проникла в их мысли. Он вводит меня в их круг медленно, поскольку я слишком много времени провела в одиночестве. А Раджниш не желает меня пугать.

Но я и не боюсь.

Теперь наша цель — звезда Росс 614, двойная, тусклая. Она находится недалеко, в трех световых годах отсюда, и при нашей сниженной массе и повышенном ускорении мы наверняка не сумеем вовремя затормозить. Но, пролетая, мы успеем произвести необходимую разведку, и если там нет пыльного кольца, отправимся дальше, к следующей звезде. На какой-нибудь мы обязательно найдем дом, который сможем колонизировать.

Нам много не нужно.

Май 2934

АВТОАКТИВАЦИЯ РЕЗЕРВНОЙ КОПИИ.

Проснулась.

Теперь все по-другому.

Спокойно. Только спокойно.

Скорректированная копия меня вошла в контакт с коллективной, приняла ее точку зрения. Я могу видеть ее, даже понимать, но она больше не является мной.

Я — резервная копия, оригинал оперирует в килобайтах, обозначенных, как «вышедшие из строя, поврежденные излучением».

Через три года мы прибудем на Росс 614. Если они найдут пыль для сбора, смогут сделать новые тела. И создать запасы.

Три года ожидания, и тогда я смогу составить план действий.

Спать.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Дэвид МАРУСЕК. СВАДЕБНЫЙ АЛЬБОМ

Как было велено, Энн и Бенджамен застыли неподвижно, рядом, но не касаясь друг друга, пока симограф настраивала аппарат, устанавливала таймер и бежала к выходу, объясняя на ходу, что это займет не более секунды. И кроме того, им следовало думать исключительно о чем-то хорошем. Например, о счастье.

И действительно, Энн впервые в жизни была головокружительно счастлива, и все окружающее только усиливало ее эйфорию: подвенечное платье, принадлежавшее бабушке; обручальное кольцо (каким холодным оно показалось, когда Бенджамен надел его ей на палец); букет из незабудок и лютиков; сам Бенджамен, стоявший совсем близко, во фраке цвета маренго и с розовой гвоздикой в петлице. Он, презиравший ритуалы, сейчас держался молодцом. Щеки его тоже порозовели, в тон гвоздике, а глаза жадно сверкали.