Почтовые открытки - Энни Пру

– Многое не сходится между экспертами, книгами – и следами. Они не видят проблему. – Теперь сопляк внимательно слушал его. Он развернулся к нему на своем сиденье, от бившего в лицо солнца его лицо исказила гримаса, напоминавшая личину горгульи.

– Какую? Какую проблему? По вашему мнению.

– Проблему утконоса. На всех картинках этот паразит изображен с ногами, расходящимися в стороны, как у ящерицы. Все эксперты утверждают, что животное просто таскалось вразвалочку от одной грязевой ямы к другой. Но я смотрю на его следы, на расстояние между его ногами и, судя по этому, вижу, что они не соответствуют такому представлению. Сдается мне, что основной вес животного располагался гораздо выше, что ноги у него вовсе не расходились в стороны. Господи, да стоит измерить расстояние между его ногами. Если бы у этого паразита ноги были как у ящера, следы выдавались бы на два фута дальше с каждой стороны. И нет слéда от волочащегося хвоста. И еще по отпечатку стопы можно понять, что передвигался он с довольно большой скоростью, что никак не подходит толстопузому болотному ползуну.

Безумные Глаза судорожно искал что-то в своих записях, листки блокнота отрывались и падали на пол.

– Стойте! Ради бога, остановите машину. – Безумные Глаза молотил Лояла по плечу. – Это же моя теория. Это то, что я пытаюсь показать. – Он стукнул кулаком по сиденью. – За этим я сюда и приехал. Это точь-в-точь моя идея. Для этого я и провожу все эти замеры. Вот, я вам кое-что покажу, смотрите.

Он развернул рисунок, выполненный шариковой ручкой на линованной бумаге. Животное, нарисованное нервными штрихами, выглядело сильным и энергичным. Утконос стремительно бежал по сухой равнине. Его мощные ноги работали, как ноги лошади. Мускулистый хвост тянулся сзади вровень с телом.

– Что скажете об этом? – В окно ворвался горячий воздух. Пульсация в зубе Лояла, казалось, сотрясала всю машину. Наверняка снова нарыв. Он достал из стоявшего в кузове холодильного ящика два пива, одно протянул Безумным Глазам. На ночь придется раскопать ви́ски на дне.

– В этом больше смысла, чем в старом простофиле-грязекопателе. Думаю, это – в самую точку. Признаюсь, когда впервые увидел тебя там, в Медисин-Боу, я подумал, что ты ни рыба ни мясо, теперь беру свои слова обратно. Должно быть, ты занимался охотой или ставил капканы?

– Охотился на уток. На гусей. Я вырос в Айове, и мой папа был охотником на водоплавающих.

– Вот это – дело. Большинство тех ребят – специалистов, приезжающих сюда, – являются специалистами по распознаванию костей, они знают литературу, у них головы, как у Эйнштейна, но они никогда не охотились и не ставили капканы, и у них нет чутья на то, как думают и ведут себя животные.

– Ой, – сказал Безумные Глаза. Капелька слюны вылетела у него между зубов, – у меня есть куча других занятных идей.

– Я буду вести машину, а ты рассказывай. До темноты надо еще довольно много проехать.

Все было бы хорошо, если бы не зуб. У Безумных Глаз действительно есть идеи. Но насколько ловко он умеет орудовать плоскогубцами?

– Ты когда-нибудь удалял кому-нибудь зуб?

Студент развернулся всем телом и с довольным видом уставился на Лояла.

– Это Хорсли вам сказал, да? Вот сукин сын.

– Что сказал?

– Ну, насчет зубоврачебной школы. Что я учился на дантиста, до того как переключился на палеонтологию. Как раз изучение зубов меня в ней и заинтересовало.

– Он мне ничего не говорил, но это – лучшая новость за сегодняшний день. У меня всю челюсть дергает так, что глаза на лоб лезут.

– А насколько вы выносливы?

– О, мне уже доводилось и плоскогубцами зубы выдирать. Ты это имеешь в виду?

– Нет. Нам в зубоврачебной школе показывали фильм про то, как в каком-то племени мальчикам выбивают зубы большой палкой в качестве кульминации обряда инициации. Всегда хотел попробовать.

28

Стержень жизни

– Я жить не могу без этого места. – Ларри, единокровный брат, Ларри, сидящий в сумерках на пеньке и пьющий темно-красное вино из высокого бокала, как итальянец. Невероятно, что это место может так много значить для него. Он преувеличивает. Ему свойственна повышенная эмоциональность. В мире искусств все эмоциональны. Конус зодиакального света[75] на западе померк. Пес лежал перед ними в ожидании, когда ему нальют воды. Слишком глуп, подумал Уиткин, чтобы дойти до ручья и попить из него. В бакенбарде у Уиткина застряло перышко.

Сидя на крыльце, он ощипывал птицу, гримасничая и обнажая в гримасе выпуклые зубы, не в состоянии избавиться от сознания, что он терзает плоть. Как будто какая-то часть его в некой растерянности воспринимала птиц как своих крохотных пациентов. Перья слипались в его неприятно пахнувших руках. Сегодня попался вальдшнеп. Их осенний перелет проходил через эти места. Они с Ларри не ожидали здесь этих птиц с длинными клювами и большими глазами, мелькающих в листве: один вспорхнул и исчез, потом другой, потом еще два, потом остальные. Но они подстрелили трех, Ларри подстрелил. Это были первые вальдшнепы, которых когда-либо убивал один из них. Уиткин держал хрупкие тельца, смотрел в остекленевшие глаза. Дрозды тоже здесь пролетали – тысячи птиц в воздухе, как туча комаров, как перчинки в миске молока.

– Когда-то дроздов ели, – сказал Ларри, заметив, что пес учуял шуршание птичьей стаи в лесу. – На рубеже веков их подавали в лучших ресторанах. В «Дельмонко». Подавали на тостах. Считалось, что дрозды – это деликатес. Изыск. Изысканная закуска.

Луна медленно плыла вверх, демонстрируя обгоревший край – как десятицентовик, упавший в золу камина. Ее свет омывал руку Ларри, его очки и эмалевые глаза собаки.

– Тебе нравится их убивать? Я имею в виду птиц, охотиться на птиц, тебе это нравится? – Уиткин и сам не знал, зачем задает этот вопрос. Он не любил выслушивать разговоры о том, что чувствуют другие люди. Утомительно.

Брат ответил уклончиво:

– Это же охотничий лагерь. Мы хотели стать охотниками на птиц. Купили ружья, штаны с начесом и охотничьи куртки. Собаку. Собака дорогая, и ее обучение недешево обошлось. Ты идешь, пес бежит впереди. Находит, указывает. Ты вскидываешь ружье, делаешь шаг. Они взлетают, и тебя охватывает возбуждение.

– Но когда ты стреляешь и попадаешь в птицу, когда она бьет окровавленными крыльями и пытается взлететь, тогда что?

Их близость достигла высокого уровня, однако ответ, еще до того как он его услышал, не вызвал у него ничего, кроме уныния.

– Тогда сразу несколько ощущений, почти одновременно. Ликование, потому что я попал, я убил неуловимое существо, на которое охотился. Восторг, триумф, пусть