Повесть о юности - Григорий Медынский

Но успокаиваться Борис не хотел. Он видел, что Сухоручко успел уже нахватать двоек и — хоть бы что! — все такой же веселый, такой же-развязный и беспечный.

Ходил он теперь уже не в кожаной ярко-желтого цвета курточке с десятком «молний», как в прошлом году, а в хорошем костюме — в модном длинном пиджаке, с зеленым галстуком, в полуботинках на толстой каучуковой подошве. Из бокового карманчика пиджака, рядом с ручкой-самопиской, торчала розовая расческа в футляре. Раздевшись, он теперь долго стоял в вестибюле перед зеркалом, расчесывал волосы. Учебники в школу он брал редко, а тетради носил без портфеля, засунув их за борт широкого в плечах темно-синего велюрового пальто на шелковой подкладке. На уроках, когда учителя не проявляли достаточной строгости и требовательности, особенно на уроках география, психологии, он отправлялся на самую заднюю парту, в «гнилой угол», подсаживался к Саше Прудкину и начинал рассказывать анекдоты. Вокруг него постепенно начинала формироваться компания любителей поболтать, посмеяться. А иногда, придя в школу, он спрашивал Бориса:

— А губы у меня не распухли?

Потом начинались рассказы о том, как они встречались вчера с Аллочкой, как ходили гулять, где танцевали, а затем… Тут Сухоручко таинственно умолкал и так же таинственно улыбался.

Вот Борис и решил написать заметку о Сухоручко. Но как-то вышло само собой, что у него получилась не заметка, а целый фельетон. Назвал он его «Рассказ нянечки». Вечером Борис прочитал фельетон отцу.

— Ну-ну, берись! — подбодрил его отец. — А парень это действительно такой!.. Пустельга!

На другой день, на уроке химии, Борису пришлось сидеть с Валей Баталиным. Шел опрос учеников. А опрос этот учитель проводил не так, как, скажем, Полина Антоновна, — он занимался с одним учеником и забывал на это время об остальных. Было скучно.

Борис подсунул Вале листочек с «Рассказом нянечки». Валя прочитал и засмеялся. Потом началось объяснение нового материала. Борис, подперев голову рукой, стал слушать. Валя беспокойно вертелся рядом, и когда кончился урок, он сказал Борису:

— Знаешь, я сейчас тоже заметку придумал! Завтра принесу.

На следующий день Валя принес не одну, а две заметки, одну даже в стихах — «Слово о побоище», длинное повествование в былинном стиле о подвигах Васи Трошкина. Другая заметка была в прозе и называлась «Бупс».

«…Учитель раскрыл журнал и взял ручку.

— Докладывать по этому вопросу будет… — Все затаили дыхание. Учитель обводит взглядом притихший класс, выбирая жертву. — Ну, хотя бы Томызин.

У всех вырывается вздох облегчения. Томызин торопливо роется в портфеле, доставая дневник.

— Ага, Бупс, попался!

— Бупс, подсказать?

— Ничего, Бупс, не робей!

«Бупс»… Что означает это странное, даже не слово а буквосочетание? Почему Томызин, наш товарищ, прозывается «Бупсом»? И почему он сам откликается на это буквосочетание? И как вообще у нас могут существовать такие прозвища — «Бупс», «Зябр», «Вирус»?.. Не унижает ли это наше человеческое достоинство?»

Заметки, которые принес Валя Баталин, понравились Борису больше, чем его собственная. Со своим «Рассказом нянечки» он хотел было подождать, пока не очень торопливый Витя Уваров соберется выпустить очередной номер «Голоса класса». Но заметки Вали Баталина меняли дело. А почему, собственно, нужно ждать? В голове мелькнула вдруг неожиданная мысль:

— А знаешь что? Давай свою газету выпустим!

— Как это свою?

— Твою и мою.

— А можно?

Борис сам не знал, можно это или нельзя. Когда он спросил об этом отца, тот в свою очередь задал вопрос:

— А как Полина Антоновна? Ей-то вы говорили?

— Нет.

— Как же так?.. Что это за анархисты такие выискались?

Федор Петрович все больше вникал в жизнь класса, в жизнь школы. В начале года он был даже избран председателем родительского комитета. Новую затею ребят он не пропустил мимо ушей, отнесся к ней с интересом, но и с настороженностью: «Горячие головы! Им море по колено!»

А в горячих головах действительно уже зрела аналогия с добролюбовским «Свистком» и рисовались головокружительные дела, которые можно было вершить при помощи новой газеты. Одно только их беспокоило, что никто им не разрешит иметь свою газету.

Борис с Валей Баталиным остались после уроков и, дождавшись, когда Полина Антоновна освободится от всех дел, рассказали ей о своей затее. Говорил, конечно, Борис. Валя краснел и улыбался, но в общем-то выступали они вместе.

Полина Антоновна прочитала заметки, подумала, посмотрела на ребят, еще подумала и сказала:

— Ну что ж! Делайте!

Обрадованные ребята сговорились сегодня же вечером оформить газету, чтобы завтра и вывесить.

— Ты приходи ко мне, — предложил Валя. — У меня лист ватмана есть, сразу и напишем.

За этим занятием и застал их Игорь Воронов. Он болел, три дня не приходил в школу и теперь зашел к Вале Баталину — узнать об уроках. Приход Игоря смутил новоявленных редакторов: они хотели сделать все тайно, и вдруг их тайна с самого начала была раскрыта.

— А ну, дайте-ка листок бумаги! — сказал Игорь и, достав из кармана карандаш, стал рисовать.

И вот на листе постепенно проступали знакомые черты: прическа ежиком, сморщенный в гармошку лоб, задиристый нос и громадный, по-карикатурному увеличенный кулак — Вася Трошкин! Иллюстрация к Валиному «Слову о побоище».

— Вот спасибо-то! Да ты художник! — обрадовался Борис. — Можно приклеить?

— А чего ж? Приклеивай!

Через несколько минут появилась другая карикатура: «Куда, куда вы удалились?» — Юра Усов и Юра Урусов сидят на задней парте и мирно беседуют во время урока.

— Вот это да! Смотри! Настоящая газета получается! — радовался Борис.

— Газета как газета, — соглашался Валя Баталин. — А как назовем?

Спорили долго. Каждый старался что-то придумать, но то, что придумывал, не нравилось остальным, и газета оставалась без названия. А какая же газета без названия?

— Название должно быть, как и газета, ироническое, со смыслом, — говорил Игорь.

Не найдя названия со смыслом, заговорили о школьных делах — о кружке танцев, об учителе психологии, о том, как Сухоручко вертится перед зеркалом. Борис шутя употребил при этом выражение, которое ему очень понравилось при изучении в прошлом году биографии Лобачевского: великий математик получил от мракобеса Магницкого выговор «за дерзкое поведение перед зерцалом».

— А вот и заглавие! Зерцало! — воскликнул Игорь, и всех почему-то привлекло это чудно́е, старинное слово.

Так появилось «Зерцало», а вместе с тем и его третий редактор — Игорь Воронов.

Оставалось вывесить газету, — обязательно тайком, чтобы никто не видел. Это всем казалось почему-то необычайно важным.

Борис забрался в класс за полчаса до занятий, повесил на стене газету, потом поспешил уйти и вошел в класс вместе со всеми ребятами.

Впечатление от газеты было так списано в следующем номере:

«Первый номер «Зерцала» был встречен с большим интересом. У газеты образовалась толпа, и Сухоручко, успевший занять место впереди, с большим подъемом прочитал вслух «Рассказ нянечки» и, точно речь шла не о нем самом, смеялся.

Вася Трошкин тоже был чрезвычайно доволен, что его кипучая деятельность на переменах так правильно и живо отражена в «Слове о побоище». Он очень гордится тем, что его отметили в газете, хотя по его мнению, стихотворцу все-таки нужно дать в лоб.

Два Юрки, читая статью «Бупс», с удивлением заметили, что каждый раз, когда вызывают Томызина, они бросают как раз те самые реплики, которые приведены в статье, правда, с некоторыми изменениями. Они, например, говорят: «Ага, Бупс, попух!» — а не «попался», как написано в заметке. Вместо «не робей» они говорят «не труха́й» и т. д.

Но мы каемся, что никак не можем идти ни в какое сравнение с этими товарищами в знании русского языка и потому заменили столь милые их уху сочные словечки самыми простыми и общеупотребительными, в чем очень перед ними извиняемся.

Саша Прудкин, прочитав газету, заявил, что все бы ничего, да содрали у кого-то заглавие. Но мы и на это не обижаемся. Нам известно кое-что о том, как Прудкин готовит уроки, и… что сделаешь, если человек на свой аршин всех мерит?

— Ну что такое? — глубокомысленно пожал плечами Витя Уваров. — Зубоскальство какое-то! Безыдейщина и никакой серьезности!

Говорят, он думает перещеголять нашу газету юмористическим выпуском «Голоса класса». Но вот мы уже выпускаем второй номер, а «Голос класса» еще не появляется. Праздника ждут!»

Когда был готов второй номер «Зерцала», Полина Антоновна пошла к директору.

— В моем классе, Алексей Дмитриевич, наметилось очень интересное явление.