По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация - Андрей Мартынов

30 марта 1944 года Краснов был приглашен в Летцен (аэродром недалеко от ставки Гитлера в Восточной Пруссии). Здесь состоялась его встреча с командующим восточными добровольческими войсками генералом Кестрингом. По мнению Владислава Голдина, «собеседники произвели друг на друга благоприятное впечатление и расстались удовлетворенные. Вечером того же дня Краснову был вручен, подписанный следующим днем, приказ Кестринга о назначении его начальником Главного управления казачьих войск в составе министерства восточных областей Германии» (ГУКВ){810}, представительства, созданного «для защиты казачьих прав»{811}, что также укрепило его позиции по отношению к Власову. Сложно судить, действительно ли Краснов и Кестринг остались довольны друг другом. В пользу такого взгляда свидетельствует их общие дореволюционные воспоминания (Кестринг родился и жил в России) и собственно назначение атамана. С другой стороны, поборника прусской традиции, с подчеркнутой деполитизированностью, каковым являлся генерал (возможно, последняя отчасти дистанцировала его и от Власова), не могла не раздражать пронацистская ангажированность визави. А приказ, в случае инициативы его появления в кругах непосредственного начальства Кестринга, учитывая конформность командующего добровольческими войсками, мог быть в таком случае утвержден и при личной отрицательной оценке казачьего атамана.

Впрочем, вне зависимости от личных оценок Кестринга и Краснова, на следующий день было официально объявлено в продолжение Декларации 1943 года о создании ГУКВ. Его целью было «представительство перед германским командованием для защиты казачьих прав». В состав ГУКВ вошли также генерал-майор Вячеслав Науменко (Кубанское войско за границей), полковники Сергей Павлов (Донское) и Николай Кулаков (Терское). В данном случае атаману действительно удалось сплотить в рамках Главного казачьего управления практически всех казаков. Он преобразовал ГУКВ в казачье правительство. Тем самым, Краснов de jure стал во главе не только донцев (каковым он был до войны), но и всего казачества (его должность называлась Верховный атаман-президент). С этой целью 2 августа 1944 года атаман издал приказ № 8, об объединении всего казачества в одно целое. Краснов справедливо считал это верхом своей политической деятельности в эмиграции{812}.

Однако сформировать правительство так и не удалось. При активном влиянии начальника Штаба ГУКВ генерал-майора Семена Краснова и референта Восточного министерства и немецкого представителя в ГУКВ доктора Николая Гимпеля соглашение было аннулировано приказом № 6 от 29 августа 1944 года{813}. Возможно, отказ от создания казачьего правительства был обусловлен тем, что германские власти (или часть их) в то время уже сделали ставку на Власова, а не на Краснова{814}.

Противоположность взглядов Власова и Краснова подчеркивает и отношение к событиям 20 июля 1944 года. Сразу же после попытки покушения на Гитлера атаман издал специальный приказ по казачьим войскам (№ 5 от 22 июля 1944 г.), в котором подчеркнул, что «Господь спас нашего вождя», а заговорщиков назвал «слабыми, трусливыми, бесконечно подлыми, гнусными людьми». Одновременно он направил телеграмму самому фюреру (ее текст был ре-публикован и в приказе): «Казачьи войска, перешедшие на сторону Германии и вместе с ней сражающиеся против мирового еврейства и большевизма, с глубоким негодованием и возмущением узнали о гнусном и подлом покушении на вашу жизнь. В чудесном спасении вашем они видят великую милость всемогущего Бога к Германии и казакам, вам присягнувшим, и залог полной победы вашей над злобным, жестоким и не стесняющимся в средствах борьбы врагом.

Казаки усугубят рвение своего служения для спасения Германии и Европы от большевистской заразы. Живите многие годы наш вождь Адольф Гитлер»{815}.[175]

В свою очередь в периодике РОА ограничились формальными дипломатическими заявлениями. Была опубликована редакционная статья «Рука убийц отведена», а также перевод нескольких немецких материалов{816}. Сам Власов воздержался от какого-либо проявления верноподданнических чувств, хотя внешне и дистанцировался от заговорщиков. Штрик-Штрикфельдт вспоминал, как в присутствии генерала сказал о самоубийстве одного из них, «очень близкого друга» оберста барона Весселя фон Фрейтаг-Лорингхофена. Власов «с совершенно равнодушным» видом сказал, что не знает такого. Вскоре генерал объяснил свою позицию: «я вам уже однажды говорил, дорогой друг, что нельзя иметь таких мертвых друзей. Я потрясен, как и вы. Барон был для всех нас особенно близким и верным другом. Но я думаю о вас. Если вы и дальше будете так неосторожны, следующий залп будет по вам»{817}.

Краснов, обеспокоенный активностью Власова (тем более, что РОА и ее лидер были «самой излюбленной темой» среди казачества, и многие в его среде расценивали генерала как «народного вождя»){818}, стремился заручиться поддержкой высших нацистских функционеров. В сентябре 1944 года он добился приема у Гиммлера. Атаман предложил рейхсфюреру СС сформировать стотысячную казачью армию и перебросить ее на удерживаемую вермахтом часть Западной Украины. А в ноябре Краснов вместе с тогда еще полковником, главой Казачьего стана Тимофеем Домановым встречался и с Розенбергом{819}. Алексей Шлиппе считал, что немцы в конце войны хотели объединить все русские части вокруг главы РОА, а потому «желали примирения Краснова с Власовым и их совместного действия»{820}. Последнее совпадало с интересами части казачества, в том числе его руководства. В частности, генерал-лейтенант, «донец», Евгений Балабин еще 25 октября 1944 года писал Власову: «казачество пойдет с вами на освобождение России», рекомендуя в президиум КОНР в качестве представителя донских казаков генерал-лейтенанта Федора Абрамова{821}. И хотя, по мнению Голдина и Крикунова, на провозглашении Пражского манифеста, который подписали такие видные представители казачьей эмиграции, как Евгений Балабин, Шамба Балинов и Федор Абрамов, в Испанской галерее Пражского града присутствовал среди прочих и Петр Краснов, впрочем, категорически отказавшийся входить в состав КОНРа, до полноценного объединения было еще далеко{822}. В частности, Краснова беспокоило, что в манифесте Власов «видимо умышленно» ничего не говорил о казаках, в том числе об их дореволюционных привилегиях. Незнание главой освободительного движения казачества грозило последнему опасностью «раствориться в массе русского народа», когда «от него не останется даже воспоминания»{823}. Поэтому незадолго до этого атаман «горячо протестовал» против участия в заседании Абрамова и Балабина (последний возглавлял Общеказачье объединение в Германии), считая, что эта «случайная, небольшая кучка казаков не имеет права никого уполномочивать представлять собою донское казачество»{824}. Правда, атаман не назначил вместо них тех станичников, которые, по его мнению, могли бы достойно представлять донское войско.

Несмотря на поддержку власовского движения частью казачества (приветственные телеграммы ряда станиц), определенная дистанцированность от КОНР прослеживалась и в периодике. Так, в «Казачьих ведомостях» (редактор Петр Краснов), в статье по поводу Пражского манифеста писалось, что «вся казачья печать единодушно приветствовала обнародование манифеста, выразив тем самым непреклонную волю всего казачества общими усилиями сокрушить большевизм», но далее следовала оговорка: «казаки поддержат русскую освободительную армию и под руководством своих казачьих начальников будут сражаться там, где им будет указано германским командованием»{825}. Одновременно, приватно, касаясь собственно манифеста, атаман обвинял Власова, считая, что он «продал Россию жидам»{826}.

В последнем Краснов оказался солидарен с характеризовавшимся крайним сепаратизмом Казачьим национальным движением, возглавлявшимся Василием Глазковым, которое поддерживалось министерством оккупированных восточных территорий Розенберга. В издававшемся последним в Праге «Казачьем вестнике» по поводу манифеста было сказано следующее: «Учреждением комитета русский народ формально выражает свою готовность бороться против большевизма. Надо полагать, что одновременно это свидетельствует о том, что в русском народе начинается оздоровление от большевицкого угара, которым страдает русский народ с 1917 года и что это оздоровление уже выражается в форме активного желания участвовать в борьбе против большевизма. Мы, казаки, всегда приветствовали и приветствуем каждое усиление и укрепление противобольшевистских сил, в том числе и противобольшевистских сил русского народа, формирующихся из среды русского народа». Как и Краснов, «самостийники» утверждали, что «казачий народ ведет свою освободительную борьбу против московского большевизма с самого его рождения. И в нынешней борьбе против СССР казаки с первых же дней явились самыми активными ее участниками и верными союзниками Великогермании. Германское правительство своей декларацией к казакам от 10 ноября 1943 года перед лицом всего мира оценило казачью борьбу за право жить на своей казачьей земле, роль и значение казачьего народа в борьбе против большевизма»{827}. Впрочем, по некоторым сведениям, позднее Глазков лично обращался к Власову, с просьбой принять его в КОНР{828}.