Банкир - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Михеич, вы похожи на патриарха… Какой-нибудь катакомбной церкви.
— Храм у человека в душе. А если нет того храма, то и цена человеку — грош, и жизнь для него — копейка. И своя, и чужая.
— Храм… Что-то я слышала про это… А, тамплиеры, рыцари храма!
Наверное, это было очень красиво… Мне вообще нравятся рыцари… Или — древние греки… По-моему, они были сильными, верными и благородными…
— Разными они были…
— Знаете, Михеич… Все-таки мне хочется верить, что хорошими. Время, что ли, такое?
— Может, и так, — говорю я. — Александр Дюма создал своих мушкетеров как раз тогда, когда Франция превращалась в торгашескую, скупердяйскую страну… А Вальтер Скотт — Квентина Дорварда во времена «черных сюртуков» банкирских домов… Если люди не видят благородства вокруг, это не значит, что его нет вовсе.
— Вот и я думаю, что есть. А греки… У них всегда было тепло, и вдоволь моря, и их окружали прекрасные женщины…
И дома они строили белые, открытые всем ветрам, и украшали свои города богами-людьми, и хотели жить, и жили… Они даже звались красиво и гордо — эллины… Словно люди с другой планеты… Кстати, ты не знаешь почему? Пожимаю плечами.
— По греческим мифам Эллином звали царя Фессалии, внука Прометея… — произносит Михеич.
— Того, что огонь у богов украл? Для людей?
— Того. Вот только на пользу это людям пошло или наоборот… По одному из вариантов мифов, Эллин был сыном самого Зевса…
— Ну, это тогда никого не удивляло… — весело рассмеялась Лена. — Греховодники были эти греки. И люди, и боги. Помню, в школе у нас парнишка дотошный был, он все доставал историчку: почему греки на всех ихних вазах — голые. Она отвечала всегда, глядя в стол: в Греции было жарко. А парнишка тот не отставал: «А что, девочки с мальчиками так голышом в школу и ходили?» Эллин, наверное, тоже был не самый примерный семьянин?
— Вот об этом мифы умалчивают. Известно только, что нимфа Орсеида родила ему сыновей — Эола, Дора и Ксуфа… От них и пошли основные греческие племена.
Эол, как старший, воцарился в Фессалии, Дор получил землю напротив Пелопоннеса и от него пошли дорийцы, а Ксуф… Что с тобой, Сережа?
Судя по всему, вид у меня странный. Но я не могу ничего долго объяснять.
Произношу просто:
— Дор — это я.
— Ух ты! — восторженно вскрикнула Лена, словно перед нею во плоти возник призрак того самого легендарного родоначальника дорийцев. — А ты — настоящий?
— Еще бы…
— Это твоя фамилия? — спрашивает Михеич.
— Не знаю. Просто меня так все называли.
— Кто — все?
Кто?.. Отец?.. Мать?.. Люди, словно за пеленой дождя, их лиц я не вижу, только различаю неясные, размытые очертания… И еще — картинка на стене… На фоне ночного, фиолетово-синего неба — замок, белый, залитый лунным светом, отчужденный и неприступный… И только в одном окошке светится огонь… Живой и теплый… «Огонек в окне, полуночный мрак, по осенней мгле беспокойный шаг…»
Нет. Не помню. Ни-че-го.
Мотаю головой. Напротив — участливые, огромные глаза девчонки и усталые и сочувствующие — Михеича…
— Не помню. Ничего.
Девушка кладет мне ладонь на руку. Она прохладная.
— Ты вспомнишь. Обязательно вспомнишь. Просто — еще время не пришло… — Обвела нашу крохотную комнату лучащимся взглядом и сказала вдруг:
— А пойдемте гулять! Сейчас!
— Ночью? — удивился Михеич.
— Конечно! Снегу нападало, и еще — полнолуние. Светло как днем, только днем не так волшебно!
— Может, вы без меня… — замялся Михеич.
— Ну что вы, Михеич! Здесь же есть город древний, и музей…
— Музей по эту пору закрыт…
— Но город-то — открыт?
— А что ему теперь сделается? Не город — раскоп… Только зимой там пустынно и диковато…
— Что, там и дома есть?
— И дома, и улицы… Да и город не один — несколько, один над другим…
Нет, вы уж меня, детки, увольте, погуляйте сами. Только — поаккуратнее, раскопы там глубокие, можно и летом шею свернуть…
— А рассказать…
— Вот Сережа все и расскажет. Он и от меня наслушался, и книжек поначитался.
— Пошли? — смотрит на меня девушка.
— Пошли.
— Знал бы, что такой колотун будет. — Один из «кожаных» поплотнее запахнулся в куртку, но дрожь пробирала его.
— Впредь будешь умнее.
— Умнее, не умнее. Погода собачья.
— Погода как раз ничего, а вот жизнь…
— А эти — в тепле… Винцо попивают или — водочку… Слушай, Бодя, а если он сегодня вообще не выйдет, нам что тут, околевать всю ночь?
— Выйдет. Девку-то ему надо будет довести. Хоть до машины.
— Хм… А девка та возьмет да и не поедет. Думаю, он с ней койкой легко поделится… Я бы — поделился…
— Может, и так. А наше дело телячье — ждать.
— Добро бы — по делу сидели, а то — фотки сделать. На кой надо?
— Не нашего ума… Нам сказали — мы делаем. Чего зря?
— Это верно. Тебе хорошо, у тебя клифт на цигейке. А тут — заработаешь воспаление… Я не Президент, по боллисткам разлеживаться некогда… Выходят!
Готовь аппаратуру!
Объектив «берет» лицо Сергея Дорохова, защелкал «автомат».
— Ты покрупнее, покрупнее возьми! — зашептал тот, что помоложе, на ухо напарнику.
— Поучи отца «строгаться»…
— И девку, и девку щелкни.
— Да не зуди ты под руку!
— Слушай, куда это они?
— А пес их знает!
— Ну что, отчалили?.. Дело сделано.
— «Пальчики» надо взять.
— В доме старик. Да и эти могут вернуться в любой момент…
— Кто из нас мерзнет-то?
— Ну да… Подождем, пока заснет?
— Да пошел он!
— И что мы ему скажем? Спросим — как пройти в библиотеку?
— Иваныч говорил, он винцом торгует. Вот мы и придем — за винцом. А в доме — там уже осмотримся. Ладушки?
— Ладушки. Только дед тот, Назар сказывал, очень неглупый. И крученый.
Если чего — враз расколет.
— Да пошел он! Его на том свете заждались давно, а он все знай коптит…
Пошли…
— Не пори горячку-то! Я замерзший, а не отмороженный! Ждать будем. Нам же сказано, взять «пальчики» по возможности… Ну и будем ждать возможности.
— Возможность не ждут, ее создают.
— Сильно ты умный!
Укрытый снегом город кажется неземным. Лунным. А море, дышащее за обрывом мерно и сонно — океаном ртути. Тяжело, маслянисто переливаются почти недвижные волны…
Город лежит у наших ног. Словно забытый всеми, словно вычеркнутый из времени… Когда-то… Когда-то на невольничьих рынках здесь разлучали влюбленных, когда-то люди замирали, разглядев в морской дали паруса вражьих триер, и спешили за единую ночь отлюбить и отплакать, когда-то стратеги в алых плащах и бронзовых шлемах неустрашимо собирали воинов в фаланги и те звенели мечами о щиты, и выкрикивали боевые кличи, и шли на врага, и падали, сраженные, и побеждали, обессиленные… А на их место приходили новые народы, и засыпали прахом покинутые, разоренные развалины, и строили поверх свои жилища, храмы, жертвенники, и молились своим богам, и ненавидели, и убивали, и умудрялись любить… И находился кто-то, кому безразличны были богатства мира и власть, и ему так хотелось любви, и его гнали, и он пропадал в бесконечности пространства и времени, чтобы появиться в другом веке и в другом обличье…
«Вина — другого я и не прошу, любви — другого я и не прошу…»
«Я — Франсуа, чему не рад — увы, ждет смерть злодея…»
«Быть или не быть — вот в чем вопрос…»
«Нет, весь я не умру…»
Город лежит у наших ног, и тяжелые медленные волны мерным своим чередованием продолжают отсчитывать время… Наше время… Пока наше…
— Мне страшно. Дор… Почему ты молчишь?..
Девушка повернулась ко мне в профиль и… мне кажется, я ее знаю… Очень давно знаю… Всегда…
— По-моему, ты разговариваешь с этим городом и с этими камнями… Я… Мне неуютно здесь… И холодно… — Лена повернулась, долго смотрела на волны, произнесла тихо:
— А море по-прежнему большое.
Повернула лицо ко мне — на ее ресницах сияла лунная пыль:
— Отвези меня домой. Пожалуйста.
Глава 27
Сидящие в автомобиле «кожаные» проводили взглядами задние «габаритки»
«Нивы».
— Видел? Двое поехали.
— И что, за ними двигать?
— Ты чего, перегрелся теперь в тепле? К деду. «Ауди» подрулила к дому. В окнах горел свет, — Не спит, сычара.
— У старых так бывает. Ты знаешь, давай к деду с уважением.
— А без него вообще нельзя. — Старший подхватил большую канистру. — Ты, случаем, масла туда не лил?
— Да не, позавчера купил только.
— Вот и ладушки.
«Кожаные» поднялись по ступенькам, старший постучал в притолоку. Дверь распахнулась, старик появился в проеме:
— Кого черти носят…
— Здоров будь, Михеич!
— Здоров покамест… — Старик после света пристально вглядывался в ночных визитеров. — Чтой-то не припоминаю вас, парни…
— Да проезжие мы. Зайти-то можно?
— А чего ж нельзя? Только башмаки оббейте да оботрите вот об тряпку.
