Солнечное настроение (сборник) - Марта Кетро

Игорь пинком загнал свою печаль и обиду поглубже и успокоился. Ничего, еще не вечер. Что бы дальше ни было, все будет хорошо.

Глава 23

Ну вот зачем люди на этот юг едут, на это море, в эту жару, в эту толпу, в эту суету? Меньше всего это похоже на отдых, а ведь кто-то говорил об отдыхе, если она ничего не путает. Как хорошо было в деревне, в саду, в маленьком бассейне за домом, и в самом доме… Если не считать того дурацкого приема, на котором она работала хозяйкой в дурацком вечернем платье. И дурацкие разговоры гостей… И дурацкое театральное действо при прощании… Она до сих пор чувствовала себя совершенно по-дурацки, вспоминая все это.

Ольга вздохнула, с некоторой тревогой наблюдая, как какой-то мальчишка обнимает в бассейне дельфина. Мальчишка, впрочем, был уже большой, а дельфин – не очень, можно сказать, совсем еще дельфиненыш. И бассейн действительно мелкий. Но Чижика она туда все равно не пустит. Тем более – одну. И с Тамарой не пустит. И с Этери не пустит, и с батоно Пашкой не пустит, и даже с Игорем Дмитриевичем не пустит.

А лезть вместе с Анной самой – нет уж, нет уж. Она не стала надевать купальник – с какой стати ей было надевать этот дурацкий купальник, если она все равно не собирается лезть в этом дурацком купальнике в этот дурацкий бассейн, да еще и при всем честном народе…

По правде говоря, она ужасно устала. Она всегда уставала в толпе, а тут еще толпа такая… специфическая. Огромное количество людей, ни один из которых ничем не занят. Вернее, все заняты тем, что все время ищут какое-нибудь занятие. Ходят, смотрят по сторонам, что-то без конца жуют, покупают какие-то ненужные вещи, фотографируют друг друга… С дельфинами обнимаются. Народ так отдыхает, оказывается.

Анна тревожно вздохнула, шевельнулась и подергала Ольгу за руку.

– Что, Чижик? – Ольга склонилась над ребенком и опять с отвращением почувствовала, до какой степени оказался неудобным этот дурацкий сарафан: ни наклониться, ни на корточки присесть, ни на колени встать – тут же подол задирается, лямки сползают с плеч, пуговицы норовят выскочить из петель… Скорее бы высохли ее штаны и рубаха, которые Катерина Петровна коварно положила в стиральную машину как раз за несколько минут до поездки. – Чижик, ты не перегреешься? Не снимай шляпу, такое солнце горячее…

– Мама, – шепнула Анна, уткнувшись носом ей в щеку, – ты почему сердишься? Ты не на меня сердишься? Да?

– Тише, Чижик… – Ольга осторожно оглянулась и с досадой опять поймала пристальный, какой-то ожидающий взгляд Игоря Дмитриевича. – Чижик, мы же договорились… Разве ты не помнишь?

– Все равно никто не слышит. – Анна надменно хмыкнула. – Значит, ты на меня сердишься?

– Ни в коем случае, – сказала Ольга. – Когда это я на тебя сердилась? И никогда не буду сердиться… мне так кажется. И вообще я не сержусь, с чего ты взяла?

– Потому, что ты молчишь и дышишь, как будто буквально сердишься. И рука очень горячая.

– Жарко, – объяснила Ольга. – Вот потому и дышу, потому и рука… А молчу потому, что и так вокруг шуму много. Это я таким способом с шумом борюсь.

– Спорим, не поборешь, – сказала Анна и хихикнула ей в ухо. – Лучше давай всех домой повезем.

– Да, – горячо согласилась Ольга. – Да, домой! Какая блистательная идея! Сейчас папе скажем, и он всех соберет.

Ольга выпрямилась, оглянулась и опять встретила напряженный, ожидающий взгляд Игоря Дмитриевича. Он шагнул к ним и вопросительно поднял брови.

– Чижик домой хочет, – сказала Ольга, чувствуя себя немножко виноватой – домой-то хотела она. – Правда, наверное, пора уже. Жарко очень, а Чижик почти полдня на ногах.

– Сейчас, – с готовностью сказал Игорь Дмитриевич. – Пойдемте, я вас в машину посажу, а потом всех соберу.

– Не хочу в машину, – подала голос Анна. – Там жарко и плохо бензином воняет. Лучше мы с Оленькой вон там, на лавочке, подождем. Там тень. Только ты быстрее, ладно?

– Я мигом, – сказал Игорь Дмитриевич и нырнул в толпу.

Ольга с Анной устроились на лавочке, сидели, болтали ногами и развлекались тем, что угадывали духи проходящих мимо женщин. У них это получалось не очень хорошо – запах-то они улавливали одновременно, но названий ни та, ни другая почти никаких не знали. Поэтому Анна предложила придумывать для незнакомых духов свои названия и тут же выдала первое: мыло с мандарином. Ольга согласилась: ярко выраженное мыло с мандарином. Причем мыло из простеньких, а мандарин вообще переспелый.

– Да, – согласилась Анна. – Переспелый и раздавленный. Интересно, такие духи скользкие или липкие?

И они смеялись, и совсем не над тетками, которые душатся мылом с мандарином, да еще в такую жару, а просто потому, что им было весело жить на этом свете – вот так, все время вместе, одинаково слыша, одинаково чувствуя, одинаково думая, одинаково нуждаясь друг в друге… Им было так хорошо вместе – вот так сидеть, тесно прижавшись друг к другу, закрыв глаза, и не видеть эту праздную толпу – что там разглядывать? Совершенно нечего там разглядывать – и придумывать свои названия каждому запаху, проплывающему мимо них.

– Елка в компоте… – Анна повела носом вслед очередному аромату.

– В сливовом, – уточнила Ольга, улыбаясь. – Ор-р-ригинальная композиция.

– Сумасшедший народ, – сказала Анна, явно копируя кого-то, и тяжело вздохнула. – Это просто какое-то буквально безумие.

Ольга засмеялась, и Анна засмеялась, и прямо посреди этого смеха, прямо на гребне уже привычной и всегда такой удивительно новой радости Ольга вдруг уловила что-то страшно знакомое – ужасающе, угнетающе знакомое, так старательно забываемое, но не забытое… Еще ничего не поняв, совершенно инстинктивно она вскочила, схватила Чижика в охапку и в панике оглянулась, ища путь к спасению.

– Как ты держишься? – глубокий, мягкий баритон. Голос был бы очень красивым, если бы не злобное раздражение, сочащееся из каждого слова, каждого звука, даже каждой паузы. – Что это за походка? Ты уже не маленькая, чтобы так скакать… Никакого воспитания, смотреть противно.

– Отлезь от девки! – Женский голос был холодный, жесткий и тоже раздраженный. – Воспитатель нашелся… Курам на смех. На себя посмотри, придурок. И вообще заткнись. Надоел, зараза, как печеночная глиста.

Ольга стояла, окаменев, крепко прижимая к себе Анну, боясь оглянуться… Хотя оглянуться почему-то очень хотелось. Наверное, потому, что сама Ольга никогда не говорила таких слов… И даже не думала таких слов! Ну почему, почему, почему она никогда не говорила – и даже не думала – таких слов?!

– Какой дед противный, – шепнула Анна ей в ухо, и теплое шевеление ее клювика мгновенно вывело Ольгу из оцепенения. Она не боится, ей давно уже нечего бояться, она свободна, она счастлива, и у нее есть Анна! Ольга перевела дыхание и спросила совершенно спокойно, даже улыбаясь: