Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) - Павел Зальцман

– Что же мне делать? – спрашивает Аркашка с лихорадочно горящим лицом.

– А вот подумаем. – При этом беспризорник с хрипом и свистом прочищает горло.

– Что это у тебя такой писклявый голос? – спрашивает Шкипорь.

– Что? Думаю.

– Ну и что же?

– Послушал бы я, какой у тебя будет голос, если б ты высидел с мое.

– Где ж это?

– В бочке с рассолом.

– А что же тут такого?

– Да еще бы с огуречным, а то с помидорным, а они туда, сволочи, сыпят всякую дрянь: кроме укропа – и перец, и кислоту. Наверное, еще и уксус льют. Одна ржавчина.

– Когда ж ты это?

– Осенью. С той поры только посыреет…

Он кашляет со скрипом. Этот скрип щенок принимает за пение ржавой двери. На самом деле все заперто. Щенок с беспокойством вглядывается в лицо беспризорника.

Шкипорь, рывшийся под железной койкой, наконец вынимает пакет и разворачивает его на столе. Там обнаружилась брауншвейгская колбаса, анчоусы, маслины и кусок сыра.

– От Лютова, – говорит беспризорник, больно толкая Аркашку в бок. Аркашка, вздрогнувши и подпрыгнув, уставился красным лицом в пакет.

– Во до чего и то ничего, – говорит беспризорник. – А ты что? Фотокарточек и то не досмотрел. Карточки надо одно из двух: если ты их вернуть не можешь – кто их унес, либо Зотов, либо Холодай – либо еще кто? – на них и свалить. Что они выкрали. Надо там в шкафу сделать беспорядок, как будто рылись, и, главное, забрать еще вещи – такие, которые ясно, что понадобились бы им. А ты! – машет он рукой, глядя на красные пятна на щеках у Аркашки. – Ладно. Так и быть, я помогу. Пойдем вместе. Я тебе это дело проверну. Но смотри, чтоб ты меня слушал.

Аркашка хватает обеими руками его руку и пытается пожать. При этом он слегка вскрикивает и про себя ругается.

– Што? – спрашивает беспризорник. – Укололся?

Аркашка говорит:

– А ты не врешь, придешь завтра?

– Будьте уверочки! Ты можешь спать спокойно, – говорит беспризорник. – А теперь не вредно пошамать. И не то интересно, Аркашка, что от Лютова, а то – как достал.

Аркашка только вздыхает.

– Ничего, не бойся, – говорит он внезапно, – я тоже покажу.

– Что?

Аркашка краснеет и, зажав кулак, говорит, шипя:

– Я им покажу!

– Кому?

– А? Кому? – переспрашивает Аркашка. На это он с удивлением замолкает.

– А ты умеешь? – спрашивает Шкипорь.

Аркашка молчит (видно, надолго). Щенок с любопытством слушает, кое-что припоминая. Шкипорь говорит:

– Вот так умеешь? – При этом он берет из котелка картошку, подбрасывает ее, ловит в рукав и показывает пустые руки.

– Ничего, мы завтра займемся, – говорит беспризорник.

Щенок приближается к столу. Между тем Шкипорь вынимает картошку из кармана тужурки, а потом третью у Аркашки из-за воротника. Мальчики смеются. Шкипорь говорит:

– Вы берете эту колбасу четыре штымка, – при этом он берет, – и бросаете ее партнеру. – Он бросает ее вверх. Кусок колбасы неожиданно исчезает. Шкипорь, готовившийся поймать ее, удивленно останавливается. Мальчики встают со своих мест и оглядываются почти со страхом по сторонам. Они обходят, нагнувшись, стол и ищут на полу, но вдруг Шкипорь проводит рукой по низкому потолку и обнаруживает, что колбаса нацепилась на гвоздь, торчащий из сосновой доски. Они принимаются за еду. Щенок с пола подбирает объедки.

– А когда, кстати, твой папаня уходит из дому?

– Завтра они с маманей идут в театр. И Зотов с ними.

– Ага, значит завтра и займемся.

Шкипорь, взявши снова кусок колбасы, пускает его в воздух, и этот кусок, к удивлению зрителей, кружится вокруг его руки.

– Что за чертовщина, – говорит беспризорник. – На большой палец с покрышкой! А вот такой фокус ты умеешь? Шкипорь, дайка сюда вилку. Подвинь руку, Аркашка, ну, не бойся, давай.

Он больно колет Аркашку вилкой. Щенок замечает, как в самом начале этого фокуса Шкипорь останавливается над столом и у него отвисает челюсть, открывая желтые зубы. Аркашка с криком отдергивает руку. А беспризорник, смеясь, говорит:

– Постой, постой, это еще не фокус. Теперь смотри-ка.

Он медленно поднимает вилку над столом, показывает ее и, как будто раздумывая, долго держит в занесенном виде. Потом с большой быстротой он сует под нее левую руку и одновременно ударяет вниз вилкой. Раздается сильный звон и скрежетанье, как будто вилка попала по железу. Одновременно с этим беспризорник выхватывает руку и опять вздергивает вилку. Затем с прежней медленностью он протягивает вилку к свету. Все трое – Шкипорь (щенок замечает, что он наблюдал внимательно, а его лоб стал потным), Аркашка с удивленно раскрытым ртом и щенок, влезши на табуретку и вытянувши шею, – смотрят на вилку и видят, что все ее зубцы сильно погнулись. Тогда беспризорник подвигает к тому месту стола, где он ударял, коптилку. Но на мягких досках стола нет ни малейшего следа. Не успевают глядящие поднять голов, как щенок внезапно вспоминает, где он видел беспризорника. «Мальчик Колька под деревом. Солдат наверху. Тот же звон, когда ударяли пули». И он встал. «Это железный мальчик».

Но в это время беспризорник, разводя руками с жестом, означающим «шабаш», хватает кусок швейцарского сыру, бросает его Аркашке, тот роняет – щенок его ловит. Шкипорь встает из-за стола и говорит:

– А теперь литр гореть будет!

Все едят. Уничтоженный Аркашка, глядя на беспризорника бегающими, широко расставленными глазами, вдруг произносит:

– А говорят, что Балабан может летать.

Беспризорник быстро поднимает на него глаза и ничего не отвечает. Щенок задирает голову. Аркашка продолжает с упрямством:

– И в темноте может. Вон у него весь дом, – при этом он протягивает руку по направлению к той стороны канала – всюду темно, кроме одной парадной.

Щенок невольно оборачивается, глядя в угол каюты.

После долгого молчания беспризорник говорит:

– Ну, пока. Завтра это надо, а то после театра твоему папане как раз будет охота поснимать.

Аркашка уходит, а Шкипорь, выпивши и отмахнувшись несколько раз рукой, в приятном настроении снимает сапоги, ложится на койку и засыпает. Тогда железный мальчик, вынув из ящика стола кусок наждачной бумаги, засучивает рукав и со скрипом чистит свою руку. Ржавчина прилипла кое-где и не ссыпается так аккуратно, как он того хотел бы. Оглядываясь опасливо, спит ли Шкипорь, он складывает многажды мятый газетный листок с мокрыми пятнами селедки в пакетик и засовывает в карман, попадая в дыру подкладки короткого пиджака с торчащими из рваных локтей светлыми лоскутами. У него дрожат руки. Притихший щенок в это время ползком добирается до двери, выскакивает наверх баржи и, несколько раз нюхнув воздух, пускается рысцой в ту сторону, куда ушел Аркашка.

X. Господин Балабан. Сон

Над темным помещением простирались листы кровли. Железные пальцы укрепили бока, и купол хранил от капель. Шаги погружались в пыль или в съевшую железо ржавчину которая накопилась годами. Когда солдаты выбрались на кирпичные площадки высотой три четверти метра, то расщепленная поверхность и частицы, втершиеся в трещины и щели тяжестью многих лет, создали звучный стук или шарканье, сменившее хлопанье. Проницаемая темнота наполнена шумом, так как слышно, что идут сзади. Двигаясь прямо от внешнего края, они наконец натолкнулись на уходящую вверх наклонно стену и дошли по ней до первой лестницы. Ее поручни втыкались прямо в пол, так как там был трап. Когда первые нагнулись к нему и остановились, и приложили низко головы ушами, не слышно ли там царапанья, то их окружили другие. Уже из темноты, блуждая через ямы, пришли и остальные, и те, которые отходили в стороны искать другого хода. Первые сунули пальцы в щель и напрягли их, свернув крючком, вжимая кости в железо. Потом они с кряхтением рвали, и кости хрустели. Когда внезапно распрямлялись, мясо наполнялось кровью и в поднявшихся головах шумело. Тогда они, навалившись, давили, а между тесными телами другие хлопали тяжелыми сапогами, чтоб выбить. Их сгрудилось еще больше, и наконец, найдя в щели засов, задвинутый снизу, и подцепив край, они продели железный лом, расшевелили и, медленно поднимая, два-три раза вывернули и сорвали петли. Тогда этот засов выпал и стал быстро падать, все дальше вниз, звякая, видно, ударяясь о стенки, глубоко, чем глубже, тем все тише, пока, наконец, прислушиваясь к пустоте, они не потеряли звук. Тогда все тесно соединились, и первые двинулись по тонкой лестнице. Она лежала на покатом боку строения из твердой глины только железными устоями и не прикасалась к нему ступеньками, а держалась на трех двутавровых балках, проложенных вниз и наискось.

Тревожное состояние, сопровождавшее спуск, было естественным, потому что эта лестница могла ничем не кончиться, а шедшие сверху в темноте могли нажать на нижних в случае неожиданной остановки. Но, имея это в виду, они старались идти медленно, осторожно и с некоторыми интервалами. Кроме того, нужно было только дойти до пола второго помещения, где существовал проход из этих пустых помещений в освещенные. И надо было торопиться.