Вечерняя звезда - Ларри Макмертри

Когда же она стала допытываться у Кармен, кто же такой станет заниматься с ней «этим» в ее восемьдесят лет, Кармен пожала плечами, чавкнув своей жвачкой, и сказала просто: «Ребята». Очевидно, те самые ребята разных размеров и фасонов. К тому времени, как Мелани окончила школу и соревнований, на которые нужно было ездить в Беллэр, больше не было, дощечка с огромной ладонью уже основательно нуждалась в покраске, да и сама Кармен выглядела не здорово. Осенью того года, когда Мелани окончила школу, Аврора, будучи в неважном настроении, приехала в Беллэр одна — у них с генералом был период натянутых отношений, — и ей опять хотелось услышать что-нибудь о мужчинах всех калибров и фасонов. Постучав в дверь, она увидела на пороге плотного, коренастого человека со шрамом от века до нижней губы. Тот сообщил ей, что Кармен умерла.

Теперь, три года спустя, сидя дождливым вечером возле раскисшей спортплощадки, Аврора чувствовала, что ее терпение было на исходе. Что это такое, женщина ее возраста сидит здесь, как какой-нибудь рок-фэн, у футбольного поля в квартале, который ей никогда не нравился, надеясь встретить едва знакомого человека. А поводом для этого является всего-навсего ее желание убедиться, правда ли у него такие красивые ноги, как ей представлялось. Что же до ребят всех калибров и фасонов, которые предположительно должны были благополучно ввести ее в ее собственное восьмидесятилетие, то их представителями в настоящее время были только Гектор и Паскаль, двух калибров и фасонов, которыми она безболезненно пренебрегла бы, будь у нее что-нибудь получше. Даже если бы Джерри Брукнер, наконец, пробежал бы сейчас мимо нее на своих удивительных крепких ногах, это бы тоже было не в счет, потому что она решила оказывать ему сопротивление во имя сохранения своего достоинства.

И все же, несмотря на важность сохранения своего достоинства, это было еще не все в жизни. Аврора подозревала, что если ее решимость подвергнуть испытанию в подходящий день, могло оказаться, что это не такой уж и надежный механизм. Дождливый полдень, в который она застала своего нового любовника с молодой женщиной, вполне мог стать таким подходящим днем. Однако Джерри Брукнер, у которого чутье на подходящий момент было развито в меньшей степени, чем его нижняя губа, упрямо отказывался пробежать мимо и воспользоваться такой уникальной возможностью.

Вместе с тем Аврора вновь почувствовала, что не желает даже размышлять о возвращении домой, хотя уже настал тот час, когда она обычно бывала рада оказаться дома. За долгие годы у нее выработалась привычка коротать остаток дня, сидя в своей нише у окна, обложившись пятью-шестью журналами о кино — так, что-нибудь легкое почитать. Она могла потягивать чай и думать: неужели все эти кинозвезды всегда вот так веселятся или убиваются от горя. Еще она любила смотреть из окна на все, что происходит у соседей, разговаривать по телефону с Мелани, а то и затеять скандальчик с Рози.

Однако все это могло доставить удовольствие, только если Гектора Скотта не было рядом. Он мог быть где-нибудь на площадке для гольфа, колотя там свои мячики. Теперь он никогда не бывал на площадке для гольфа, и все скандалы, которые происходили в доме, неизбежно были связаны с ним. Даже когда он не был недоволен чем-нибудь, скорее всего, он стал бы балабонить о своих лекарствах и процедурах, с которыми были связаны его надежды на то, что на него нахлынет потенция. Авроре это представлялось все менее и менее возможным, да и лично для нее не особенно желательным.

Вследствие фактора, который они с Рози стали именовать «фактором демонстрации», мысль о том, что она могла бы провести остаток дня в своей нише у окна, потеряла всякую привлекательность. Бросив последний взгляд на беговую дорожку и не увидев на ней Джерри, она завела машину и отправилась к дому Тедди, Джейн и Шишарика. Тедди, конечно, будет на работе, но можно будет повидаться со своим правнуком, а может быть, и поболтать с Джейн о превратностях жизни.

Аврора никогда прежде не вела с Джейн разговоров о превратностях жизни, но, по крайней мере, у нее было такое чувство, что Джейн воспринимает жизнь как очень сложный и серьезный процесс. Если бы удалось склонить ее обсудить эту тему, возможно, она и не стала бы судить других слишком строго, в отличие от Рози. У Рози была склонность осадить ее своей мгновенной и безапелляционной оценкой всего, что Аврора сделала или только собиралась сделать.

Авроре было не слишком приятно сознавать, что порой она и сама с пол-оборота безапелляционно осуждала всех и вся, хотя, в сущности, она с возрастом все реже была способна однозначно осуждать кого бы то ни было. Приходившая к ней с житейским опытом мудрость имела тенденцию к размыванию резкости суждений на полярных точках зрения, и ей становилось все трудней быть абсолютно уверенной в чем-нибудь вообще. А Джейн была молода, у нее было острое восприятие жизни, и поговорить с ней было бы полезно.

Однако, к ее удивлению, дверь открыл Тедди, а не Джейн.

— Привет, бабуля, — сказал он.

Сердце ее радостно забилось, он произнес это таким приветливым голосом. Это ведь, в конце концов, с самого своего рождения, был ее любимый внук. Томми был посмышленее его, а Мелани — хитрее и красивее, но Тедди был весь соткан из любви, надежды и отчаяния. Во всем, что касалось эмоций, это всегда была цельная натура, что-то такое, против чего Аврора никогда не могла устоять.

Он спустился по ступенькам крыльца и крепко обнял ее. К несчастью, они стояли как раз на том месте, куда стекали дождевые капли с крыши, но Авроре было все равно. Она чувствовала, что вот-вот заплачет. И все же она сдержалась.

— A у Шишарика жар, — сказал Тедди.

— Ведь сегодня твоя смена, — удивилась Аврора. — Почему ты дома?

— Потому что Джейн всегда путается, когда у Шишарика жар. Ей легче рисковать жизнью в ночной смене, чем оставаться дома с больным ребенком.

Джонатан спал. Аврора подошла и положила руку ему на лоб: у него в самом деле была температура, и довольно высокая. Она прикоснулась к нему, и он ненадолго открыл глаза, влажные глаза ребенка, у которого высокая температура, но потом снова закрыл их и уснул.

— Лори заходила поиграть с ним, — сказал Тедди. — Он так веселится, когда приходит его любимая тетушка Лори, сестра Джейн, что у него почти всегда потом поднимается температура.

— Ох эта Лори, — сказала Аврора. — Она все еще не бросила своего сенегальца? Сестры твоей Джейн как-то все время ухитряются находить себе экзотических мужчин.

— Да, она все еще с ним, но мне он не кажется экзотическим, — сказал Тедди. — Вообще-то он просто профессор.

Она обратила внимание, что, когда он готовил чай, руки у него дрожали. В его глазах тоже было что-то необычное — ей стало больно. Глаза его были, скорее печальны, чем сердиты, но не совсем без злобы, и ее даже напугал этот злобный блеск. Годы, когда оба ее мальчика попеременно были то дома, то в психиатрических лечебницах, были просто кошмаром. Это был ад, куда ей не хотелось возвращаться. Она не могла быть счастлива, когда ее внуки находились в сумасшедшем доме, поэтому за что бы она ни бралась в те годы, все было омрачено отчаянием.

— Тед, скажи мне, у вас ничего не случилось? — спросила она, собираясь с мужеством. — Ты что-то сам не свой.

— Без паники, — сказал Тедди, отметив, что она вот-вот начнет нервничать. — Я просто заканчиваю очередной курс лечения, вот и дрожу немного.

— И что-нибудь еще? — спросила Аврора.

— Мы поругались из-за ночных смен, — признался Тедди. — Джейн думает, что они плохо отражаются на мне, а я считаю, что на ней. Я могу и не спать столько, сколько полагается взрослому человеку, а Джейн это просто необходимо. Сегодня я отпустил ее, потому что Шишарик заболел, а вообще-то она не работает в ночной смене постоянно. Вот и все. Правда, мы еще будем ссориться из-за этого, пока она не согласится со мной.

— А что еще? — спросила Аврора. Она чувствовала, что было еще что-то. По его голосу она поняла, что он показывает ей только обертку проблемы, а не самую суть.

Тедди улыбнулся, качая головой. Чутье бабушки изумило его, как, впрочем, и всегда. На самом деле было еще кое-что, но он не был уверен в том, что об этом нужно было рассказывать ей. Бабушке нравилась Джейн, а расскажи он ей все, ее отношение к ней могло и измениться.

Кроме того, Джейн и сама любила его бабушку. Бабуля могла бы сохранить тайну, а может, и нет, и тогда у них с Джейн вышел бы большой скандал, а чем все могло закончиться, трудно было даже предположить. Джейн не хотела, чтобы он сам, Аврора Гринуей или кто бы то ни было еще вмешивались в ее жизнь. Это как раз и был важнейший жизненный принцип Джейн: никому не было позволено вмешиваться в ее жизнь.

— Ну, рассказывай, — сказала Аврора. — Мне-то ты можешь доверять.