Кубанское казачество и его атаманы - Евгений Дмитриевич Фелицын

Но особенно плодотворная деятельность Рашпиля заключалась в разумных административных распоряжениях по войску. В этом отношении Григорий Антонович вряд ли имел соперников в ряду своих предшественников. Уступая, быть может, по уму и такту Антону Андреевичу Головатому, Рашпиль стоял в то же время выше этого последнего по ширине тех мероприятий, какими ознаменована его деятельность по войску. Этот черноморец-генерал, не получивший никакого образования, не прошедший под чьим-либо руководством практической школы управления, благодаря исключительно своим богатым способностям и природному уму, выработал замечательно полное, законченное и основательное миросозерцание на казачью жизнь и нужды. Это был не только передовой человек по своему времени, но и деятель, сумевший соединить лучшие стремления ума человеческого с практическими мероприятиями. «Совпадение назначения этой светлой личности с преобразованием войска по новому положению (1842 года), – говорит генерал И. Д. Попко, лучший знаток казачьего быта и особенностей и сподвижник к тому же Рашпиля в период своей молодости, – было благоприятным для войсковой корпорации событием. Призванное к обновлению своего военного и гражданского быта, войско должно было найти в самом себе потребные для этой работы силы, так как иносословные деятели ни в строевой состав, ни во внутреннюю административную сферу этого маленького государства в государстве, за самыми незначительными исключениями, не допускались. Генерал Рашпиль явился лучшим представителем своих сословных сил, разумным истолкователем и сильным поборником новых войсковых порядков. Общества с таким замкнутым учреждением, какими еще недавно были старые казачьи войска, легко впадают в застой и усыпление, если продолжительное время не вызываются к живому соприкосновению с окружающим их миром. Тогда они делаются забытыми, хотя и обитаемыми островами, настоящими terra incognita, где люди по одному закону с растениями отцветают и разлагаются, не сдвигаясь с своих корней. Войско Черноморское, до тридцатых годов нынешнего столетия, посылало свои полки на внешнюю службу за тридевять земель, как напр., в Царство Польское, и посредством этих служебных прогулок, время от времени, вдыхало свежий воздух извне. Но когда домашняя Кавказская война потребовала прекращения внешних нарядов, войско затворилось мертвецки в своих пределах и погрузилось в пассивное содержание нижнекубанской кордонной линии, где, кроме камышей и гор, ничего больше не было видно, где, по свойствам местности, даже конные полки пускали коней в табун и отбывали оборонительную службу на “вышках” да в пеших “залогах”. О наездническом развитии, о строевом образовании и вообще об изучении разносторонних требований службы редко кто заботился и мог заботиться. В офицеры производили потому, что штаты того требовали, и кто лучше переписывал бумаги дома или в Тифлисе, тот скорее достигал производства. Но лишения на этом поприще выкупались по крайней мере боевыми делами, время от времени свидетельствовавшими о военных качествах, присущих даже заглохшему казачеству. Не та картина рисовалась во внутреннем экономическом быту казачьего общества. От неопределенных прав землевладения и по милости широкого самоуправления произошло крайнее нарушение равновесия в пользовании войсковой (общинной) землей между хуторами и станицами, другими словами – между патрициями и плебеями войскового населения. В этом самобытном обществе, которому в числе других льгот самоуправления, предоставлено было устроить свою экономическую жизнь как оно само хотело, повторилось то же явление, – если уместно привести здесь этот исторический пример, – которое когда-то в Риме вызвало аграрный закон, определявший владеть землей одному лицу не более того, сколько можно запахать одним ярмом в неделю. Притесненные станичники беднели, плохо снаряжались на службу, пускались в конокрадство и, что всего несообразнее, относились к своих чиновным хуторянам с такими чувствами, каким не следует быть между начальствующими и подчиненными. Затем, как бы результатом неурядицы в материальном быту, явилось охлаждение к интересам умственным, к учению и образованию, что уже исторически не шло народу, искони чуждому староверства, раскольничества и тому подобных оков, подавляющих свободу человеческого духа. Еще в раннюю пору своей жизни войско Черноморское благоволило к науке, заводило, при помощи духовных лиц, школы, имело даже войсковую гимназию, которая угасла за недостатком учащихся, и ко дню пришествия нового войскового положения тьма бысть по всей земле… Пришедший вместе с новым положением свежий деятель в лице Г. А. Рашпиля верно понял существенные недостатки своего сословия и на первом плане своей общественной деятельности поставил три задачи: образование служебное, благоустройство земельное, просвещение умственное».

Раз ставши на эту точку зрения, генерал Рашпиль настоятельно потребовал от офицеров служебных знаний, долженствовавших дать им преимущественно пред рядовыми казаками, а от последних хорошей строевой подготовки. С этой целью он учредил при г. Екатеринодаре «конную учебную часть» и сам часто обучал здесь урядников; наиболее способных молодых казаков он по собственному выбору отправлял в образцовые части. «Заехав один раз в войсковой монастырь принять благословение преподобных отцов, открыл он между ними десятка два станичных паробков, облекшихся в послушнические подрясники, рослых, видных, хорошо упитанных, а вдобавок еще грамотных, и, хотя был человеком искренно религиозным, не поколебался повернуть молодцов на пользу службы царской и украсить ими состав гвардейского эскадрона». Чтобы дать пример успешной борьбы казачьей конницы с черкесами, Рашпиль брал с собой гвардейский эскадрон, хорошо приученный к правильному боевому строю и долженствовавший служить образцом для казачьих плохо подготовленных полков. Раз дошло до сведения Рашпиля, что кордонные начальники не пропускают льготных казаков прикубанских станиц за Кубань, на неприятельскую сторону охотиться за дикими кабанами; если же и пропускают, то требуют «билетов с завязкою», т. е. мешков с ячменем или с пшеном. Атаман поскакал на кордон и крепко наказал не задерживать вольных охотников, а вслед за тем установил на этот случай пластунские билеты (без завязки) и сам выдавал их, имея, конечно, в виду открыть простор молодецким пластунским инстинктам. Распоряжение это было рискованное, потому что в то время шаг за Кубанью значил шаг в неприятельский лагерь. Но он, как видно, придерживался суворовского правила: «десять потеряю, а сто выучу». Одним словом, Рашпиль вникал во все тонкости военной службы казака и личным примером и вниманием старался приучить последнего к правильной строевой службе.

К сожалению, добрые начинания Григория Антоновича парализовались худыми инстинктами старого заскорузлого чиновного казачества. Когда дошло дело до введения в жизнь одной из важнейших практических мер нового казачьего положения – равномерного разверстания земельных угодий между высшим и низшим классами казачества, – Рашпиль встретил дружное и упорное противодействие со стороны казачьей старшины, имевшей хутора и захватившей львиную часть войсковых земель. «Патриции войскового сената, как назвал метко генерал Попко противодействовавших старшин, успели на самых первых порах убедить главу войска (т. е. наказного атамана