Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд

Хотела бы я знать, почему Ника пошла на такой риск. Просто потому, что любила Монка и готова была на все, лишь бы спасти его от тюрьмы? Один из ее старейших друзей, историк Дэн Моргенштерн, сказал мне:

– Она была готова пожертвовать собой ради него. Она даже не задумывалась. Такой она была, так относилась к людям. Она просто была такой.

21

Кровь, пот и слезы

21 апреля 1959 года суд признал Нику виновной. Приговор: три года тюремного заключения, штраф 3000 долларов. Когда закончится срок заключения, двое полицейских должны сопроводить ее в аэропорт и посадить на самолет, отбывающий в Англию. Возвращаться в Америку ей запрещено.

Защитить Нику от скандала и суда Ротшильды не могли, однако наняли лучших адвокатов для подачи апелляции. Как только прозвучал приговор, адвокат Артур Дж. Кларк категорически потребовал отсрочки и повторного разбирательства. Судья нехотя согласился передать дело Ники в Верховный суд, а до тех пор она была отпущена на поруки. Виктор внес залог – 10 000 долларов. На время Ника обрела свободу, но следующие два года тень тюремного срока будет неотступно нависать над ней.

– Скука какая, о чем тут говорить! – отрезала Ника двадцать лет спустя, когда ей задали вопрос о делаверском инциденте.

Я не принимаю этот ответ за чистую монету. «Какая скука», – ворчала ее сестра Мириам, когда старость окончательно лишила ее зрения. «Какая скука», – сказала моя бабушка, узнав, что больна раком. «Скука» – самое сильное, что они могли сказать. Их из поколения в поколение отучали выражать свои чувства, и даже слов подходящих у них не было. Я столько раз слышала от них это слово, что понимала: слово «скука» подменяет гораздо более точное – «страх».

Родные не отвергли Нику, напротив, они изо всех сил старались ее поддержать. «Все они правильно поняли… все знали, что происходит и какое место занимает в моей жизни Телониус», – вспоминала Ника. Одной из первых ее навестила сестра Мириам, она приехала в Нью-Йорк вместе со своим сыном Чарли и уверяла, что ей «не терпится познакомиться» с Телониусом. Правда, встреча прошла не слишком гладко. «Я поехала за Телониусом на Шестьдесят третью стрит, а он уже был в поднебесье. Подготовился к встрече с Мириам, так сказать. Носился по комнате, ни разу не присел. Да и на землю так и не спустился».

По словам Ники, Мириам «не придиралась, сказала: "Не переживай, я все понимаю, это гений" – и так далее». В «Кошатник» Мириам больше почти не заглядывала, но сестры продолжали часто общаться. В следующие двадцать лет Ника и ее дети не раз побывают в Эштоне.

Виктор попытался произвести на Нику и ее друга впечатление собственными музыкальными талантами: он исполнил композицию Монка и послал им запись. Сам Виктор был чрезвычайно доволен собой, но Монк счел его игру до отвращения любительской и в ответ отправил пародию на это исполнение. Ника утверждала, что ее брат «так и не оклемался после этого: он чуть дух не испустил. Как Телониус его передразнивал, это было смешно до колик. Где-то у меня должна была сохраниться запись».

Два года, пока ожидалось разбирательство дела в Верховном суде, родные и друзья умоляли Нику уехать из Штатов и тем самым спастись от приговора. Чтобы не попасть в тюрьму, ей достаточно было вернуться в Англию и начать все сначала. Но не затем Ника сражалась за свободу во Второй мировой войне, чтобы теперь постыдно бежать. Она была твердо убеждена, что проблема тут не в щепотке марихуаны ценой в несколько долларов, а в том, что может случиться, если белый человек подружится с чернокожим.

В архиве Мэри Лу Уильямc в университете Рутгерса я нашла один из рисунков Ники. Это абстракция, но отчетливо угадываются две фигуры, свисающие с деревьев в кроваво-красном мареве. Композиция подсказана известной фотографией, на которой была запечатлена расправа над двумя молодыми чернокожими, Томасом Шиппом и Абрамом Смитом. Эта же история побудила школьного учителя, еврея Абеля Меерополя написать песню «Чудовищный плод». В рисунке Ники выразился протест против расовых предрассудков, против того, что произошло в Делавере. В углу листка она нацарапала слова «Чудовищный плод» и дату – октябрь 1958.

Я задумывалась о сходстве еврейского и афроамериканского опыта. Возможно ли, что благодаря семейной памяти и даже личному опыту Ника острее ощущала несправедливость, выпавшую на долю ее новых друзей? Этот вопрос я задала Мириам.

– Это для всех одинаково. Так уж люди устроены. Побитый мальчишка пинает кошку. Каждому требуется кто-то послабее, кого можно запугивать, бить и преследовать. Кому-то не повезло родиться евреем – еврея проще всего сбросить с лестницы. Но в следующий раз это будут негры, а потом кто-то еще. Людям всегда требуется кто-то, на ком можно выместить гнев.

Спрашивала я и Квинси Джоунса, откуда растут корни расизма и можно ли провести параллель между судьбой евреев и негров. Он сказал мне примерно то же, что и Мириам:

– Это проявления одного и того же психологического недуга. Топчи других людей ногами – и почувствуешь себя великаном.

Понимала ли Ника, как тяжело приходится ему и его соплеменникам?

– О, конечно же, она-то понимала.

После событий 1958 года Ника еще усерднее принялась помогать джазменам. Приезжала на своем «бентли» в самые опасные кварталы, оставляла машину стоять с включенным мотором и шла на поиски «кота в беде». Поразительная фигура в шубе и жемчугах среди этих трущоб и наркопритонов. Как-то раз она потратила несколько дней на поиски пианиста Бада Пауэлла: выхлебав все ее запасы вина (из ротшильдовских подвалов), Бад удрал в город ширяться героином. Наконец Ника отыскала его, всеми брошенного, на каком-то углу, однако спасти его уже не смогла: она обеспечила ему кров и пищу, но музыкант умер от смертельной комбинации туберкулеза и отказа печени – сказались алкоголизм и недостаток питания. Ника оплатила похороны в Гарлеме, сотни плакальщиков шли за оркестром, который играл «Я тебя увижу» и «Около полуночи». По крайней мере, на свои деньги Ника могла достойно похоронить своих друзей, в том числе пианиста Сонни Кларка и тенора Коулмена Хокинса. Иногда ей удавалось помочь и не деньгами, а делом: нескольких музыкантов, например Лайонела Хэмптона, Ника обучила грамоте.

Для спасения друзей она беззастенчиво пускала в ход свое высокое положение. Держала под рукой бумагу с гербом и пропечатанным титулом «баронесса де Кенигсвартер». Когда она писала друзьям, то обычно разрисовывала эти листы кошачьими следами, а для тех, кто разделял с ней любовь к джазу, рисовала клавиши. Когда некий критик заподозрил у Коулмена Хокинса свойственную алкоголикам тягу к смерти, Ника позвонила своему другу Дэну Моргенштерну, сотруднику журнала Downbeat, и потребовала опубликовать опровержение. В следующем номере появилось негодующее послание Ники: «Напротив… Его музыка способна мертвых поднять из могилы и заставить танцевать. Когда ее слушаешь, понимаешь, что был не вполне живым, пока ее не услышал».