Сарматы. Победы наших предков - Сергей Нуртазин

— А как же Рим?

— Боюсь, помощь не успеет. Аквилла настаивает на исполнении Евноном союзнических обязанностей. — Котис посмотрел в глаза Умабию. — Мне нужно твое содействие. На том берегу только Танаис сохранил мне верность. Не зря в свое время я заручился поддержкой пресбевта, эллинарха греков и архонта танаитов. Но опора эта слабая. Стоит войску Митридата подойти к городу, он падет. Танаис единственная возможность пробраться в земли аорсов. Я прошу тебя воспользоваться этой возможностью и донести мои слова до Евнона. Не сомневаюсь в твоем согласии, ведь ты стремился вернуться на родину.

— Да, царь. Я согласен.

— Передай царю Евнону, что нам нужна его конница. Мы в силах дать отпор войску Митридата и брать приступом непокорные города, но нам нечего противопоставить всадникам сираков. Обученных тобою конных воинов слишком мало. Если Евнон поведет войско через земли сираков к месту впадения Панда в Меотийское озеро, то мы можем там соединиться и, став вдвойне сильнее, разбить войско брата.

— Я передам твои слова царю аорсов.

— Собирайся, мой друг, корабль ждет тебя.

На рассвете Умабий, Горд и все те, кто сопровождал его во время их длительного путешествия в Рим и обратно, стояли на причале, готовые к погрузке на корабль. Котис, в окружении свиты, тоже явился на причал. Он не счел для себя зазорным проводить посланцев к Евнону. Расставаясь с Умабием и Гордом, он напомнил, что от того, насколько быстро они достигнут стана царя аорсов, зависит пребывание его на троне. Пожелав удачного пути, царь Боспора покинул причал, на котором кроме отплывающих остался только Квинт. Римлянин отпросился у центуриона в связи со столь важным событием. Он попрощался со всеми, с кем ему пришлось перенести тяготы путешествия и с кем его связала крепкая дружба, последней оказалась Кауна:

— Прощай и прости за все, прекрасная амазонка.

— Мне не за что прощать тебя, Квинт. Ты хороший друг.

К ним подошли Умабий и Горд. Прочитав в глазах римлянина печаль, Умабий полушутя предложил:

— Может, с нами? Не соскучился еще по степям?

— Центурион, отпуская меня, спросил, не собираюсь ли я вновь бежать?

— И что же ты ответил?

— Нет… Теперь у меня другая дорога. Не знаю, доведется ли нам еще встретиться.

Горд приобнял римлянина за плечи:

— Не падай духом, легионер. Думается мне, что в скором времени нам придется воевать против общего врага…

Корабль миновал Меотийское озеро и благополучно достиг Танаиса, откуда посланцы Котиса немедля направились в стан Евнона на реке Ра.

Как радостно было вновь очутиться в близких сердцу, знакомых местах. Степные просторы ласкали глаз, веселили душу, заставляли скакать быстрее. И даже не скакать, лететь, словно птицы, стремящиеся поскорее достигнуть родного гнезда, с каждым мгновением приближая долгожданный миг встречи.

В степи мало что менялось. Из века в век она оставалось такая же, как и прежде; необъятная, местами бугрящаяся и разрезанная руслами рек, а в эту пору покрытая зрелыми, сочными травами. Все так же парили в небе орлы, время от времени появлялись из-за горизонта сопровождаемые пастухами стада, изредка и тонко тянулись к небу дымки от очагов, указывая на стоянку кочевников. Так было до них, так еще долго будет после.

Чем меньше оставалось до мест, где кочевало племя Евнона, тем больше светилось радостью лицо Умабия и сильнее колотилось его сердце в ожидание встречи с отцом, матерью и новорожденным сыном. Глядя на возлюбленного, мрачнела Кауна, ее опасения, что их близкие отношения изменятся, могли быть не напрасными.

Временный стан Евнона они обнаружили у одного из притоков реки Ра. Когда их небольшой отряд подъехал к первым повозкам, кочевье огласилось восторженными криками; кто-то уже успел принести весть об их появлении. Аорсы с искренней радостью встречали одноплеменников, вернувшихся из дальнего и долгого путешествия. Но не все испытывали восторг от возвращения Умабия. Дарган и жрица Зимегана предпочли бы, чтобы он навеки сгинул в чужедальней стороне.

Евнону уже доложили о прибытии послов, а потому предводитель нижних аорсов, его жена и их внуки-сироты Удур и Росмик ожидали вновь прибывших у повозки вождя. Умабий подошел, поклонился Евнону и Донаге. Евнон притянул Умабия к себе, с волнением в голосе вымолвил:

— Рад видеть тебя, сын.

От этих слов ком подкатил к горлу Умабия, на глаза навернулись слезы. Евнон разомкнул объятья, давая Донаге возможность прижать сына к сердцу, подошел к Горду, горячо, по-дружески обнял:

— Благодарю вас за труды. Сейчас перекусим, расскажете, какие вести привезли…

Евнон хотел сказать что-то еще, но появление Торики прервало его речь. Евнон и Донага, переживая за здоровье дочери Фарзоя и ее маленького сына Радабанта, поселили их у себя. Умабий зря тревожился за жизнь жены, хрупкая и болезненная, она смогла одолеть недуг. Не без помощи знахарки Газнаи она осталась жить. Жить ради сына, ради того, чтобы дождаться и увидеть человека, которого любила больше этой самой жизни. Она протянула ребенка мужу. Умабий принял первенца. Малыш беззубо улыбнулся. Сердце Умабия-отца наполнилось нежностью. Чувство безмерного счастья отразилось на его лице.

Кауна стояла с телохранителями в пяти шагах от повозки вождя. Ее голова была опущена, слеза медленно ползла по смуглой щеке. Имеет ли она право мешать чужому счастью? В последующие дни она пыталась решить это для себя, но ответа не нашла.

Умабий тоже метался между Торикой, сыном и Кауной. Благо его душевные мучения длились недолго. Через десять дней войско Евнона было готово к походу.

Глава вторая

…война, извне мощно и внезапно обрушившаяся на город…

Войско Евнона бурей промчалось по северным владениям сираков, разоряя кочевья и селения осевших на земле степняков, угоняя скот, уводя в рабство пленных и убивая тех, кто пытался оказать сопротивление. Аорсы прошлись огнем и мечом по землям сираков, ворвались в земли дандариев и соединились с войском Котиса неподалеку от города Созы. Сюда же привели своих воинов Митридат и сиракский царь Зорсин, жаждущий отомстить аорсам за вторжение в его земли.

Получив сообщение о появлении врага, совместному войску Котиса и Евнона пришлось разворачиваться в боевой порядок с походного строя. Головной конный отряд Горда остановился. Прикрывавшие тыл всадники Евнона опередили пешее войско и оседлали пологий холм левее. Равнинную местность между двумя конными отрядами начало заполнять войско Котиса. Не теряя времени, оно строилось по римскому образцу в когортный порядок. Вперед выдвинулись лучники Котиса и римские велиты — воины без доспехов с небольшими круглыми щитами, пращами и дротиками. Позади правильными прямоугольниками выстроились когорты. Первую линию составили четыре когорты молодых воинов-гастатов, вооруженных копьями-пилумами, щитами и мечами. Две из них, в центре, римские, остальные состояли из боспорцев, обученных имперскими центурионами. Вторая линия, в три когорты, тоже римская. В отличие от первой в ней были зрелые воины-принципы, уже побывавшие в боях. Просветы между ними прикрывали две когорты опытных и закаленных в сражениях легионеров — триариев и нестройные фаланги боспорцев в доспехах, схожих с фракийскими и сарматскими, а большей частью без них. Вооруженные длинными копьями, дротиками, большими щитами, изредка мечами, луками и ножами боспорцы резко отличались от стройных римских когорт. Легионеры, все, как один, в одинаковых красных туниках и плащах, с полуцилиндрическими, прямоугольными щитами, в шлемах и кожаных панцирях с нашитыми металлическими пластинами, представляли единое целое и невольно вызывали уважение врагов и союзников. Они-то, по мнению римского полководца Гая Юлия Аквиллы, должны были решить исход сражения. Но Котис и Евнон думали иначе. Иначе думал и Умабий. Его назначили предводителем конного отряда боспорцев, что расположился в тылу войска с двумя сотнями римских всадников. Римской конницей по прихоти богини Фортуны командовал не кто иной, как брат покойного сенатора Цецилия — Публий Цецилий. Прославленный воин римских легионов, добившийся своим мужеством высоких воинских должностей, попал под подозрение в связи с участием брата Сервия в подлых замыслах Мессалины, направленных против императора. Клавдий, ставший еще более подозрительным после заговора, посчитал Публия опасным и понизил его до префекта алы. И вот теперь Публию приходилось сражаться на стороне тех, кто отчасти был виновен в смерти его брата.