ремя Вспомнить. Хроники Метрополии. Часть 1 - Наталья Норд

― Уходите, ― повторил Берф, вновь принимаясь ходить взад-вперед по комнате. ― На севере вас примут. И ближе туда вам. Мы, если нужно будет, через всю страну пойдем в Медебр.

― Куда? ― Мейри чуть не подавилась сухой яблочной долькой, которую стащила из вазы с фруктами на столе сага. ― Это ж тхуты знают как далеко!

― В Медебр, ― сурово повторил саг. ― Рот тебе щелоком выполощу, чтоб не бранилась.

'Ага, вам всем можно, а мне нельзя', ― подумала Мейри.

― В Медебре я вырос, там я знаю каждую пядь. Мои друзья нас укроют. И если сунется туда Лоджир, уплывем на запад. А пока еще есть надежда, наведаюсь-ка я в столицу, как советовал мой приятель, отец Кром.

Мейри вытаращилась на сага, как на дивное диво. Воистину, это был вечер сюрпризов. Сначала в будущем замаячила печаль бросать все и бежать за тысячу столбов в неизвестную землю, потом саг вдруг объявил о желании ехать в Патчал, да еще и по совету святого отца из храма Единого, что в десяти столбах за мостом через Богут (все знали, что отец Кром был человеком покладистым и добрым, проклятиями, так любимыми единобожцами, не сыпал, открыл при храме вдовий приют-монастырь, а при монастыре - госпиталь, в коем врачевали, и неплохо, святые сестры, вел с сагом Берфом теологические споры за чаем с обожаемым им айвовым вареньем ораты Лелеи, и многие селяне делили семиднев на Пятихрамье и службу отца Крома).

Саг Флов, однако, нахмурился и вздохнул.

― Не верю я в эту затею, ― признался он. ― Если единобожцы с кем союз и заключат, так это с бесовиками против нас, а не наоборот. Не все таковы, как отец Кром. Игумен отец Ифтор Патчалский - суровый и непримиримый враг Пятихрамья. Мы для него - паганы, язычники. А Храм Смерть Победивших, как я знаю, посулил ему неприкосновенность и свободу исповедовать свою веру и далее.

― И все же, ― произнес Берф. ― Если в столице еще сильна память о Добрейшей королеве, ее терпимости к вере и людям, я не могу оставить надежду на примирение в единобожцами. Предстоит попробовать убедить Ифтора, что когда Толий Лец покончит с нами, он возьмется и за Единого Бога, Домину с чистыми богами на одной земле не существовать.

'Домину? Это еще что за зверь?' ― удивилась Мейри, заметив, что всегда хладнокровный и насмешливый саг Берф дунул на сложенные щепотью кончики пальцев, а саг Флов коснулся висевшего на шее оберега из яшмы.

Саги продолжили непонятный девушке разговор, планируя поездку, спорили, Берф что-то записывал в маленькую книжку, вычеркивал, горячился, вскидывая глаза на друга, который веско и неторопливо диктовал имена и названия мест. Потом стали перечислять сагов, что смогли приехать на праздник, Берф к концу списка помрачнел - ничтожно малое количество собралось в этом году, из них половина уже лишилась храмов. Мейри раззевалась, прикладываясь, чтобы поспать в мягком кресле, но тут учитель резко позвал ее по имени.

― Иди, собирайся, ― приказал саг. ― Выезжаем во вторую четверть после рассвета.

― Куда?! ― сон с ученицы слетел, как не было.

― В Патчал.

― Мне?!

― Нет, всем окрестным сорокам! Тебе, конечно. Рада?

― Не поняла еще, ― Мейри задумалась. ― Нет, не хочу.

― А мне до того дела нет, хочешь или не хочешь, чтоб была утром готова, как позову. Поедешь на Крупинке, я Скачка возьму. За озерами оставим лошадей на постой, пересядем в пассажирскую карету, если они ходят еще, по нынешней погоде да беспорядку.

― Ходят, ― подтвердил саг Флов, посмеиваясь. ― Раз в семиднев. Или два, как раньше.

― Ступай.

Мейри, ворча и стеная, но не противореча более, вышла - знала, что за острый язычок в довесок к одному приказу, саг добавит еще четыре, позаковыристей. Во дворе она посмотрела на звездное небо, почесала в затылке, раздумывая, что взять в дорогу. Со времен путешествия с дедом и бабкой, из которого она мало что помнила, в столице она не бывала. Утешившись мыслью о карете с подушками, Мейри пошла собираться.

Саг Берф кивнул на дверь, спросил:

― Видел, какую ласточку-смоляное крылышко вырастили?

― А в глаза зовешь сорокой, ― попенял друг.

― Так сорока и есть. Пусть летает и трещит...пока есть радость. Боги свои силы через таких вот чад на землю проводят.

― О семье рассказал ей? ― задал вопрос Флов.

― Что ты! Как могу? И не заикаюсь. Скажу - сам тварям в зубы вложу, не одни мы эфир толковать можем, ― саг подошел к двери, приоткрыл, посмотрел в щелку. ― Думаешь, пощадит, если узнает, кто у него дочь?

― Что знаешь о нем?

― О такшеарце? Рыщет. У него дорога высокая, в сторону Пятихрамья даже не глядит, вот мы этим и пользуемся, пока можем. Знать бы еще, чем он там междумирье мутит, что круги и сполохи такие.

― А мать?

― Иногда приходит издалека посмотреть, меня расспросить, осторожничает. Но ведь ты видел на что девочка способна, от нее утаить что-либо ох, как трудно. Самой Джерре тоже непросто приходится, на одном месте долго старается не задерживаться, ты же знаешь, такшеарец уже два раза ей в затылок дышал, ― саг прошел к окну, выглянул, прикрыл ставни.

― Все же, не он ли на нее тварь натравил пару лет назад? ― задумчиво спросил Флов.

― Нет, ― уверенно высказался Берф. ― Не его рука. 'Повезло' Джерре оказаться на пути у осквернителя. Тогда охотники из Тережа с десяток тварей побили, самим страшно было. Зато молодого истребителя в ученики взяла, говорит, нюх как у собаки.

― Хоть в чем-то не убыток, ― вздохнул Флов.

****

Как часто бывает после бурного дня и утомления, сны набросились на Мейри, как стая голодных псов, принявшись терзать ее и без того бурлящий ум. Сначала она убегала от бестий к храмам, и все прилагалось: и ватные ноги, и калитка без замка, и кромешная тьма. Твари, вернее одна тварь, белая туша, не то мертвая женщина, не то распухший мужик-утопленник, все шла к ней по двору, разговаривая почему-то сладким, пронизывающим уши голосом, и Мейри, добежав до двери в дом, зная, что внутри ждать и слушать будет намного страшнее, вдруг, разозлившись на собственный ужас, бросилась наперерез твари, сыпля ей на руки и тело соль из невесть откуда взявшегося полотняного мешочка. Та все пела свою мерзкую песню, но не могла коснуться девушки, пока соль, которой становилось все меньше, попадала на плоть и разъедала ее, как кипяток разъедает лед. Когда соли осталась горсть, из тумана храмов вышли в белом свете саги и сагини и сами занялись тварью, а Мейри, не успев вздохнуть с облегчением, стояла перед черным пологом леса, из которого на нее смотрел зверь, искореженный бесовской рукой, но помнящий свою жизнь в людском мире -проклятый мужчина в теле бестии. Мейри призывала злой кураж, но тот не шел, и ей было страшно, не от того, что она боялась погибнуть в лапах зверя - разум все же утешал, что во сне смерти нет, и она проснется, увидев на границе с явью разве что раззявленную пасть - а от того, что отчаяние, исходящее от твари, касалось ее души невероятной болью. Мягкие руки обняли сзади за плечи и женский голос, тот самый, из нежного детства, тихо зашептал в ухо: 'Пощади его, ведь ты можешь'.