Цена империи. Фактор нестабильности (СИ) - Тарханов Влад

Седьмого января меня опять посетила баронесса, к взаимному удовлетворению. А еще через неделю я закончил составлять проект, который решил представить генералу Филиппсбергу. По роду своей службы я два раза в месяц обязан предоставить доклад генералу лично. И Йозеф никогда не манкировал своими обязанностями — доклады он у подчиненных принимал, изучал, задавал уточняющие вопросы. Никогда не складывал их в ящик стола. Настоящий служака, не выдающийся полководец, но обычный средний генерал, достаточно компетентный на фоне многих своих сослуживцев. Так и было. Отчитавшись, выслушав доброжелательный вопрос-уточнение, я попросил у генерала еще несколько минут внимания и подал свой меморандум, который начинался с грифа «Совершенно секретно». Тут я увидел, как добрый дядюшка, которого напоминал генерал Филиппсберг мгновенно преобразился, став походим на хищного зверя, даже его бакенбарды стали напоминать гриву льва, готового к броску. Прочитав документ, Йозеф Филиппович тут же стал смотреть на меня, внимательно оценивая.

— Капитан, от кого-кого, а от вас я столь авантюрного плана не ожидал. Мне необходимо подумать. Заберите документ. Я подумаю, с кем посоветоваться. Понимаю, почему вы не хотите задействовать коллег из одного бюро, ваши подозрения могут быть небеспочвенны. Более того, они весьма обоснованы. Мне надо время. Скажем так, ваш следующий доклад через десять дней, не так ли? Прекрасно. На него вы и принесете этот меморандум. Как я понимаю, с ним никто, кроме вас и меня, не ознакомлен?

— У наших прусских соседей говорят: что знают трое, знает и свинья. — беззастенчиво стыбрил реплику у Броневого[1].

Генерал усмехнулся.

— Всё-таки, третий будет, капитан. Но я думаю, смогу за него поручиться, как за себя!

— Я знаю, генерал, у наших северных соседей говорят: «сообразить на троих».

— В каком смысле? — удивился Йозеф Филиппсберг.

— Они считают, что водку лучше пить втроем, так что это сообразить означает, что они собираются, как минимум, втроем, чтобы напиться.

— Капитан, перестаньте меня смешить. Ладно. Я же сказал, что подумаю. Вы свободны.

А потом мой меморандум оказался у зубра разведки в отставке, самого Георга Риттера фон Кес. И теперь я получил возможность и средства для проведения своей собственной операции. Хм… Удивите меня, господа хорошие!

[1] Цитата из сериала «Семнадцать мгновений весны».

Глава двадцать седьмая. В прицеле!

Глава двадцать седьмая

В прицеле!

Санкт-Петербург. Ресторан «Палкинъ»

24 мая 1882 года

Найди цель, ресурсы найдутся.

(Махатма Ганди)

Мориц Фридрих Йозеф Ойген Ауффенберг (Полковников)

Проходя в кабинет не удержался и взглянул на себя в зеркало. Узнать меня было невозможно. Во-первых, я изменил прическу, меня так раздражали эти прилизанные волосы под бриолином и прямой пробор прямо посреди головы, сказать вам не могу, насколько! Кроме того, что я побрил голову, я еще и завел себе роскошную окладистую бороду, став похожим на какого-то богатого купца-старообрядца. Удивительным образом у меня улучшилось зрение, так что про очки я тоже забыл. И этот образ был мне вполне по душе. Напоминаю о себе, меня зовут Николай Степанович Полковников, я полковник ФСБ России, нахожусь в теле австрийского офицера Генерального штаба в отставке, капитана Морица Ауффенберга. Меня забросили в это время с единственным заданием: устранить причину спонтанных энергетических прорывов, угрожающих самому существованию МОЕЙ ТОЙ реальности. Марк Соломонович показал мне расчеты, правда, оговорился, что они могут быть не точными, но по худшему из сценариев, через пять лет наша реальность могла стать абсолютно нестабильной, а энергетические катаклизмы просто уничтожить всё живое на планете. Я тогда спросил, какова вероятность этого сценария. Пять лет — семь процентов, десять лет — девять процентов, тринадцать лет — девяносто четыре процента. Я уже тогда все для себя решил. Попав сюда совсем не в тот персонаж, что предполагалось (моей целью был фон Плеве), я понял, что необходимо что-то менять. 20 марта прошлого года я вышел в отставку по состоянию здоровья. Но по Праге, с подачи моего командующего, Йозефа Филипповича стали ходить слухи, что причиной отставки стала финансовая нечистоплотность. Вскоре я устроился военным корреспондентом либеральной газеты “Die Presse”. Несколько весьма неплохих обзоров и предсказаний локальных конфликтов сделали меня чуть-чуть известным. И вот уже с октября 1881 года я в Санкт-Петербурге. Почему не в Москве? Потому что мне надо было оказаться поближе к источнику февральской катастрофы 1880 года, тем более, что нашлись бы и свидетели, и вообще, информация имеет свойство распространяться, но мне нужен был именно источник ее распространения, эпицентр. И именно тут и следовало искать. Как говориться: пилите, Шура, гири, они золотые![1]

Почему «Палкинъ»? Так ресторан этот был не так давно запущен, после серьезной реконструкции, отличался от других весьма приличной кухней, хотя и цены тут кусались. Впрочем, почему не порадовать себя натуральной кухней конца позапрошлого века, да еще и в аутентичном исполнении! Это, доложу я вам! Нет, я вообще-то военный, и особо не гурман, даже дома у меня жена готовила добротную еду из хороших продуктов — зарплата позволяла. Но вот оценить по существу блюда, приготовленные без пищевых добавок и генетически модифицированных продуктов — это действительно дорогого стоило. Понимаю, экология и прочая, ну и что? А вот и клиент, которого я жду. Митрофан Занудчиков был корреспондентом одного бульварного листка, который выходил в Санкт-Петербурге до того самого взрыва. После того, как была закрыта вся пресса, бедствовал, перебивался случайными заработками, потом поступил в частное сыскное агентство, но не было в нем таланта филера. Но имел он другой талант — очень быстро сходился с людьми и мог найти нужную информацию. Так что выследить неверного мужа — он был тут как тут. Наводил справки, а дальше за работу принимались профессионалы иного профиля. В журналистику так и не вернулся, но среди пишущей братии имел немало старых знакомств. Сне его порекомендовали примерно три месяца назад. Благодаря мне Митрофан поправил свое материальное положение, прилично оделся, настолько прилично, что в ресторацию его пропустили без всяких там препятствий. Да и примелькался он тут.

— Ну что, Митроша, есть материал?

— Конечно, Михаил Сергеевич, как же, обязательно есть… Познакомился я с бывшей обслугой из Ново-Михайловского дворца. Сами знаете, слуги знают много. Поспрашивал я аккуратно… и вообще, Глаша — женщина видная и горячая! Много чего рассказала. Но пришлось мне потратиться, сами понимаете, даму надо сначала выгулять, а потом уже и танцевать. Так что вот, извольте, семнадцать рубликов получается и на подарок ей четыре с полтиной. Без подарка, сами понимаете, никак невозможно-с…

— И что, герой-любовник, что вызнал?

— А то, что как случился тот самый взрыв, все у них в доме переменилось. Хозяйкой дома всегда была Ольга, всех держала в кулаке. Даже Михаил — натурально под каблуком у женушки ходил. Говорит, что ежели и изменял ей, то так, чтобы супружница ея ни слухом, ни духом… А тут враз всё переменилось — Михаил такую власть взял, что Ольга Федоровна как по струнке стала ходить, перед мужем тише воды, ниже травы.

— Тише воды, ниже травы, говоришь.

— Истинно так-с… А еще, сказать смешно, Глаша проговорилась, что Михаил, он как это обновился, что ли, как молодой, чуть ли не кажную вторую ночь у супруги или она у него, вот так оне сейчас и живут, а вроде как совсем у них вроде затихло семейное счастье, да что-то вот раз –и на тебе все снова-с.

— Митроша, выходи из образа, умеешь же говорить по-людски, слушать тебя уши болят.