Новые приключения в Стране Литературных Героев - Станислав Рассадин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гена (легко сдаваясь). На полчаса? Ну, ладно...
Профессор торопится закрепить свою победу: тут же включает машину, и они оказываются... Несложно догадаться, у кого именно. У Манилова, разумеется. Вернее, у Маниловых. Счастливые супруги сидят за своим расстроенным фортепьяно, барабанят по нему в четыре руки и поют необыкновенно чувствительную песенку.
Манилов.
Душеньки часок не видя,Думал, век уж не видал...
Манилова (подхватывает).
Жизнь мою возненавидя,«Льзя ли жить мне?» – я сказал.
Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек!
Манилов. Лизанька! Ангельчик! Ммм... (Прожевав, запевает с новым подъемом.)
Ах, когда б я был пастушкаВместо участи моей...
Вместе.
Я бы Лизин был подружкаИ всегда играл бы с ней!
Гена (давится со смеху). Ну, что я говорил? Помереть можно!
Профессор. Да, забавные голубки! Но должен тебе сказать, Гена, что... Впрочем, после! Нас уже обнаружили!
Манилов. Лизанька! У нас гости! И какие! Помнишь ли, я говорил тебе, как имел удовольствие беседовать с ними об Павле Ивановиче?
Манилова. Ах! Вы друзья Павла Ивановича? Какое счастье!
Гена. Откуда вы взяли, что мы... (Но договорить ему, разумеется, не удается.)
Манилов. Ни слова более! Не затрудняйтесь, пожалуйста, не затрудняйтесь! Мы с женою, право, так рады, так рады! Уж она, бывало, все спрашивает меня: «Да что же, душенька, к нам друзья Павла Ивановича не едут?» «Погоди, говорю, душенька, приедут». А вот вы наконец и удостоили нас своим посещением! Уж такое доставили наслаждение!
Гена. Ну, ясно! Сейчас скажет: «Майский день! Именины сердца!»
Манилов. Майский день! Именины сердца!.. А позвольте спросить, как вам показался наш город? Приятно ли провели там время?
Профессор. Мы, видите ли... (Его постигает та же участь, что и Гену.)
Манилов. Не правда ли, прекрасный город? И общество – самое обходительное?
Манилова. А как вы нашли нашего губернатора?
Манилов. Не правда ли, препочтеннейший и прелюбезнейший человек?
Манилова. А вице-губернатор?
Манилов. Не правда ли, какой милый человек?
Манилова. А как вам показался полицеймейстер?
Манилов. Не правда ли, очень приятный человек?
Манилова. Ну а какого вы мнения о жене полицеймейстера?
Манилов. Не правда ли, что она предостойнейшая женщина?
Манилова. А что думаете вы о председателе палаты? Об управляющем казенными фабриками? О прокуроре? О казначее? О почтмейстере?
Оба, вместе. Не правда ли, какие они все превосходнейшие люди?!
Гена. Ну, слава богу, теперь, кажется, всех перебрали. Никого не осталось.
Манилов. А как поживает любезнейшии Павел Иванович?
Манилова. Давно ли вы с ним видались?
Манилов. В добром ли он здоровье?
Манилова. Не сочетался ли он законным браком?
Манилов. А ежели сочетался, то кто сия счастливейшая из смертных?
Профессор (пробует прорваться). Видите ли, к величайшему сожалению... (Не тут-то было.)
Манилов. Ах! Павел Иванович! Павел Иванович! Что за человек! Что за ум! Что за сердце! Я все думаю: как было бы хорошо, если бы жить с ним этак вместе, под одною кровлею! Или под уединенной сенью какого-нибудь вяза пофилософствовать о чем-нибудь этаком, углубиться!..
Манилова. О! Это была бы райская жизнь!
Манилов. А еще бы лучше жить с ним и с Лизанькой на берегу какой-нибудь реки. А потом построить через эту реку этакий мост, на котором были бы по обеим сторонам лавки и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. И еще выстроить огромнейший дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву, и там пить вечерний чай на открытом воздухе!..
Манилова. Ах! Шарман! Шарман!
Манилов. Да-с! С бельведером! А потом... потом поехали бы с Павлом-то Ивановичем в этакое общество в хороших каретах и обворожили бы там всех приятностию обращения, и тогда государь – сам государь! – узнавши о такой нашей дружбе, пожаловал бы нас ге-не-ра-ла-ми!..
Профессор. Простите, господин Манилов, но на этот раз я вас все-таки прерву!
Манилов (ничего не слышит в своем сладостном парении). Да! Сам государь!.. Ге-не-ра-ла-ми!..
Профессор. Очень хорошо. Генералами так генералами. Но скажите мне, не кажется ли вам, что человек с таким пылким воображением, как вы, мог бы фантазировать и посмелее?
Манилов (очнувшись). А? Что? Позвольте узнать, что вы имеете в виду?
Профессор. Охотно объясню. Вот сейчас ваше воображение не взлетает выше того, чтобы государь сделал вас генералом. А почему бы вам не вообразить себя на месте его самого?
Манилов. Кого – его? Что разумеете вы под сим местоимением?
Профессор. Естественно, государя. Императора. Царя Николая Первого.
Манилов. Как-с? Извините... Мне уже доводилось в прошлую нашу встречу изъявить вам, что я несколько туг на ухо. Мне опять послышалось престранное слово. Притом, с позволения сказать, на сей раз уж такое престранное, что...
Профессор. Оно вам не послышалось. Я его произнес.
Манилов (полушепотом). Как можно-с? Что вы говорите? Да кто я такой, чтобы сметь...
Профессор. Ну, ну, не скромничайте, господин Манилов! Поверьте мне, вы очень знаменитый человек. Вы известны всему миру. А ваша способность вот этак... э-э... безудержно фантазировать даже породила целое понятие – маниловщина!
Манилов. О! Не могу поверить! Вы мне льстите!
Профессор. Не сказал бы, что льщу. Так что решайтесь! Вообразите, что из владельца вот этой Маниловки, главным украшением которой является деревянная беседка с пышным названием «Храм уединенного размышления», вы превратились... да, да!.. в государя всея России. Какой размах тогда приняло бы ваше исполнение желаний? Ну же, фантазируйте!
Манилов. Ах, право, разве из уважения к такому образованному гостю... Ну, хорошо. Ежели вы обещаете мне, что никто об этом не узнает, я, пожалуй, так и быть, поддамся искушению.
Профессор. Обещаю: никто. Ну, разумеется, кроме тех, кто нас сейчас слушает.
Манилов. Отлично-с! Итак... Боже, у меня голова идет кругом от просторов, кои открываются предо мной! Какие богатства! Какая свобода для фантазии!.. Ну, слушайте же! (Вдохновенно.) Первым делом я сыщу в Петергофе этакую какую-нибудь уединенную сень, чтобы можно было пофилософствовать, углубиться...
Гена. Опять? Да вы это уже говорили!
Профессор. Не мешай ему, Гена!
Манилов. Да-с, пофилософствовать... Углубиться... Я всенепременно усею весь Петергоф и его окрестности уединенными увеселительными павильонами, голландскими этакими мельницами, швейцарскими этакими шале, китайскими киосками, русскими избами, итальянскими виллами, греческими храмами, чтобы, вообразите, утренний чай пить на мельнице, обедать в избе, а вечерний чай пить в храме!
Гена. И это все, что вы нафантазировали?
Манилов. Отнюдь! Это только начало! Представьте себе: в Царском Селе или в Петергофе вы видите пред собою этакий большой запряженный фургон, нагруженный кипящим самоваром и корзинами с посудою и булками. Дан сигнал – и фургон мчится во весь опор к павильону, назначенному для встречи. Ездовые с развевающимися на ветру черными плюмажами скачут туда, скачут сюда, дабы предупредить великих князей и великих княгинь, что ее величество императрица будет кушать кофе в «Храме уединенного размышления», или на мельнице, или в хижине, или в русской избе – словом, в одном из тысячи причудливых павильонов, который создал для нее ее любезный супруг... То есть я!
Манилова. Ах! Как это мило!
Гена. Да-а... Стоило ради этого себя царем воображать!
Манилов (распалясь). И сверх того! Я возведу в Петергофе бельведер!
Гена. Опять бельведер? Еще один? И тоже такой, чтобы с него Москва видна была?
Манилов. Да-с! Такой точно! Только на сей раз с него можно будет видеть Петербург! И пить чай на открытом воздухе!
