Король холопов - Иосиф Крашевский

Рава энергично этому воспротивился.

- Ваше величество, это зрелище не для вас, - произнес он. - Оно вас не развеселит, а печали у вас и так достаточно. Вы от него ни слова не добьетесь.

- Я? - спросил король. - Я?

- Он дикий.

- Я хочу видеть дикого, - повторил Казимир.

Рава ничего не ответил и ушел. Он полагал, что король забудет о своей фантазии, а он тем временем сплавит бичевника из замка. Но на следующее утро король два раза настойчиво напомнил ему о том, что он должен увидеть этого человека.

Когда Казимир так настойчиво проявлял свою волю, Рава не смел ему противоречить.

Король приказал Кохану, чтобы вечером он его проводил к таинственному кающемуся.

Опасаясь, что дикий человек, не зная в лицо короля, может его принять так же, как и Кохана, и желая этого избегнуть, Рава побежал к нему, чтобы предупредить его, что добродетельный и милосердный король желает его видеть.

- Зачем? - произнес он. - Король мне не нужен, и я ему тоже не нужен; мой король теперь на небе, я его одного знаю... Тот, который когда-то был моим королем, убил мою семью, обесчестил мою сестру, убил отца, присудил к изгнанию весь мой род...

Говоря эти слова, он встал, приподнял капюшон и Кохан с ужасом увидел лицо Амадея, брата Клары, вид которого когда-то напоминал королю о самых тяжелых минутах его жизни и служил как бы предвестником несчастья.

Кохан испугался и хотел немедленно побежать к Казимиру, чтобы не допустить этой встречи, но в сенях послышались шаги. Дрожавший Рава преградил дорогу королю.

- Ваше величество! Вам нельзя видеть этого человека.

Выражение лица фаворита, вместо того, чтобы напугать Казимира, возбудило еще больше его любопытство. Он насупился.

- Пусти меня, - крикнул он грозно, - пусти!

Кохан упал перед ним на колени.

- Я не пущу вас! - воскликнул он, хватаясь за одежду короля.

Но Казимир вырвался из его рук и, направившись смелыми шагами к дверям, открыл их. Черный вождь сидел, опираясь на руку, с закрытым лицом, и при входе короля не поднял головы.

Казимир хлопнул его по плечу.

- Встань, говори, кто ты такой? Я хочу видеть твое лицо.

Вздох вырвался из уст сидевшего; он выпрямился и, худой черной рукой откинув капюшон, встал, не говоря ни слова; король, узнав его, побледнел и отодвинулся на шаг.

- Это ты? - спросил он, изумленный.

Наступило продолжительное молчание.

- За какие грехи ты себя наказываешь? - спросил Казимир.

Амадея устремил взгляд на него.

- За какие? Может быть за твои, король! - произнес он насмешливо. - Я каюсь и молю Бога, чтобы перестала литься наша кровь, чтобы не все Амадеи закончили свою жалкую жизнь, разорванные лошадьми на четыре части... Я несу наказание и за вас, чтобы Господь простил и вас за то, что вы дали приют последнему из нашего рода.

Взволнованный король молча слушал.

- Ты уже покаялся, - произнес он после короткого перерыва слабым голосом. - Возвратись...

- Куда? - спросил с насмешкой Амадей. - Там, куда я хотел бы возвратиться, на моей родине меня ожидают лишь воспоминание о преступлении, стыд и могила... а здесь? Чужая страна... Я хотел прикрепиться к ней... не мог... Душа моя упорно рвется в другое место!.. У меня своего дома нет, и я не хочу его иметь...

- Желаешь ли ты чего-нибудь от меня? - спросил король тихим голосом.

- Чтобы меня отпустили... Я уйду, - произнес он, - мне ничего не нужно...

Король постоял еще с минуту и, медленно повернувшись, молча вышел. В этот день Казимир никого видеть не хотел, даже и ксендза Яна, бывшего еще при дворе. Один лишь Кохан молча прислуживал ему.

Королю нужно было много времени, чтобы переварить в себе горечь и печаль сегодняшнего дня.

Кохан послал за Сухвильком, потому что лишь он один мог так заинтересовать короля государственными делами и завладеть всем его вниманием, чтоб все огорчения уступали на задний план перед делами, которые король считал своей обязанностью и жизненной задачей.

Ксендз Сухвильк прибыл, привозя с собой приготовленные законы о высших судебных инстанциях для колонистов, поселившихся на основании немецкого закона. Вержинек принес проекты и планы, как заново устроить соляные копи в Величке.

Эти два дела государственной важности вывели Казимира из его оцепенения. Его старались как можно больше занять ими.

Вержинеку приходилось вызывать чиновников из копей; ксендз Сухвильк должен был совещаться с теми, которые поселились на основании магдебургского права, а таких было много в стране.

Королю не давали отдыха, но усталость была для него избавлением, принося с собой забвение и не давая ему мысленно погружаться в прошлое.

Между тем, спор между королем и епископом тянулся без конца и не давал спокойствия. Король вынужден был отправить своего посла к папе.

Кохан, наконец, уже не знал, чем развлечь своего любимого пана, у которого всегда было вдоволь работы и заботы, но который, кроме охоты и редких посещений княжен Мазовецких, никогда нигде не показывался.

Со времени своего несчастного пребывания в Праге, закончившегося похоронами, даже и этот любимый город отталкивал Казимира неприятными воспоминаниями. Его приглашал император, помнивший прежнюю приязнь и желавший поддержать хорошие отношения с Польшей. Казимир колебался и откладывал.

Однажды ксендз Ян, настоятель их Тынца, прибыл в Краков: это было весной следующего года.

Всегда веселый и оптимистически настроенный, он на сей раз был еще оживленнее и разговорчивее.

Он возвращался из Праги, куда ездил по делам ордена, но воспользовался своим пребыванием там, чтобы осмотреть город; ему удалось попасть к императору Карлу, и он с восхищением рассказывал о роскошной жизни монарха. Прага была некоторым образом временной столицей империи; туда постоянно приезжало много немецких князей, происходили турниры, двор развлекался, а вокруг императора группировались ученые, артисты и все европейские знаменитости.

Настоятель с большим восторгом рассказывал обо всем и расхваливал императора, который, как ему известно было, помнил о своих прежних хороших отношениях с Казимиром и очень хотел его видеть. Ксендз Ян не стеснялся рассказывать о красоте дам при императорском доме, об их нравах и об удовольствии, испытанном им от пребывания в их обществе.

- Ваше величество, - добавил он, - пора уже, чтобы вы, ради блага Польши, сблизились с императором. Союз с ним даст вам новые силы устранить врагов, послужит вам помощью в деле с крестоносцами, поможет вам у папы; вашей милости нужны развлечения, и посещение Праги оживит вас. Кто знает... быть может, откроются какие-нибудь виды на будущее, когда ваш брак с княжной Аделаидой будет разорван, что неизбежно должно произойти.

Король слушал с напряженным любопытством; видно было, что ему страстно хочется поехать в Прагу, и что воспоминания о Маргарите его удерживают.

Аббат настаивал. Император как раз в это время гостил в чешской столице, окруженный достойными гостями.

Король не хотел быть неожиданным гостем и после короткого колебания послал с письмами подкомория Щедрика в сопровождении Кохана.

Щедрик был послом официальным, Рава - интимным. Ему было поручено разузнать обо всем и привезти Казимиру более подробные сведения.

Через несколько дней послы возвратились и привезли с собой сердечное и теплое приглашение от имени императора, и Кохан с восторгом рассказывал о дворе Карла.

Рава считался одним из выдающихся придворных Казимира, а потому он вместе с Щедриком был удостоен приглашения на бал в императорском дворце. Красивый, изысканно изящно одетый Кохан постарался своим появлением не осрамить своего повелителя и был очень хорошо принят.

А так он питал особенную слабость к женщинам, то он не переставал говорить о необыкновенной красоте тех, которых он там видел.

- Их там было много, и княжеского, и рыцарского происхождения, и различных национальностей, и француженки, и итальянки, и немки рассказывал Рава. - Но это, право, невероятно, там была одна мещанка, чешка из Праги, недавно овдовевшая после Рокичана, некая Кристина, и она первенствовала между всеми. По красоте она могла бы быть королевой, но зато и гордость у нее королевская. Взоры всех были устремлены на нее, и некоторые бесились от ревности. Кроме красоты и молодости - ей было не больше двадцати лет - ее украшали платье и драгоценные камни, которые на ней были. Хоть и мещанка, но по своему костюму она могла сравниться с женами графов, баронов и князей и умела его хорошо подобрать к лицу и к фигуре!

Король с большим любопытством начал расспрашивать о Кристине, а, Кохан предвидевший это, разузнал обо всем и мог рассказать о всех подробностях.

Он знал о том, что она была очень богатой вдовой, что к ней сватались многие, и что ей предсказывали блестящую будущность, потому что она вскружила головы всем при дворе императора.