Звёзды - это блюдо, которое подают холодным (СИ) - Духовникова Евгения

Дружный хохот был ему ответом.

— Недурна на льду, говоришь? Любопытно… А какова она в постели? Не поделишься?

Пикантная тема мгновенно вызвала живой интерес; реплики посыпались со всех сторон.

— Стоп, что?.. Разве это разрешено?

— Не запрещено — это точно. Но человеческие девчонки не в моём вкусе.

— Ну же, Фау, мы жаждем подробностей!

— Вы действительно считаете, что я способен на подобную низость? — Фау демонстративно вскинул брови. — Хорошенького же вы обо мне мнения!

— А что такого? — ничуть не смутился Цитриан. — Мало ли кто чем занимается — если всё по обоюдному согласию.

Ремарку Цитриана прервал очередной взрыв хохота. Фау напрягся, изо всех сил приказывая себе не вступать в полемику. Чтобы сдержаться, он схватил свой бокал и залпом осушил до дна.

— Ты всё же смотри, Фау, чтоб начальство не прознало о твоих романтических похождениях, — великодушно посоветовал кто-то. — Пусть даже формального запрета нет, вряд ли Теолу это понравится.

— Да, поосторожнее с новой игрушкой. Мало ли…

— Послушайте, господа, давайте сменим тему, — Фау уже едва держал себя в руках. — Я не хочу обсуждать свою личную жизнь.

— Опа, — Цитриан со вкусом присвистнул. — Не может быть… Ты влюбился в человека?!

Фау поперхнулся.

— Что?! С чего ты взял?

— Фантастика… — ошеломлённо пробормотал его сосед справа, Сариэн. — Нет, в это невозможно поверить — но наш красавчик Фау действительно втрескался по уши! Вы только поглядите на него…

— Нет, я конечно, тоже люблю иной раз пощекотать себе нервы, но чтобы так…

Ещё секунда — и Фау не выдержал бы. Опрокинул бы стол вместе со всеми разносолами, вызвал бы Цитриана на дуэль — или просто вылил бы содержимое самого большого кувшина ему на голову, но вмешался случай. Точнее, не случай, а Таниока, чья рука мягко легла ему на плечо.

— Можно тебя на пару слов?.. Не возражаете, господа?

Разумеется, возразить никто не осмелился. Таниока уверенно взяла Фау за рукав и повела за собой. Вдвоём они прошествовали мимо шушукающегося стола, поднялись по короткой лестнице на этаж выше, вышли на полукруглый балкон, и только там флойда, наконец, отпустила его руку.

— Спасибо, что вытащила, — с благодарностью сказал Фау, понимая, что подруга появилась как нельзя кстати. — Ты очень вовремя. Я был на грани.

— Я заметила, — Таниока иронично хмыкнула, облокотившись на мраморный парапет балкона. — Удивляюсь, как со своим темпераментом ты не успел повыбивать им зубы.

— Сам удивляюсь, — процедил он. — Хотелось успеть. Да и до сих пор хочется, что уж там.

Флойда понимающе вздохнула. Спросила:

— Всё так серьезно?

— Да.

— Эх, угораздило же тебя… — она с чувством ударила кулаками по парапету. Многочисленные кольца, унизывающие тонкие пальцы, высекли из камня яркие искры. — Что думаешь теперь делать?

— Я боюсь за Клементину, — хрипло проговорил Фау. — Волею судьбы и рокового стечения обстоятельств она получила знания, не предназначенные для людей. И это может её погубить.

— Не понимаю…

— К несчастью, я не единственный, кому это известно, — он глухо зарычал. — Шел, Сариэн и Фантиан тоже знают. Я намекнул, что им лучше держать язык за зубами, но не могу ручаться, что кто-то из них не проговорится — случайно, ненароком. Мне даже представить страшно, что тогда может произойти.

— Ты ничего не рассказывал мне об этом, — в тоне флойды мелькнул крошечный намёк на упрёк.

— Сейчас расскажу. На Анде Клементина была подвергнута нейротранзакции, но при этом умудрилась полностью сохранить свою личность, — не вдаваясь в подробности, пояснил Фау. — И память тоже. Она понимает наш язык и может свободно говорить на нём. Она знает, как обращаться с нашей техникой… Я не знаю точно, какие ещё данные в неё успели записать. Но и перечисленного более чем достаточно.

— Раньше считалось, что нейротранзакция без разрушения личности невозможна, — тихо сказала Таниока.

— Да. А теперь выясняется, что это не так. И это делает Клементину лакомым кусочком для нейрофизиков и незаменимым объектом для исследований… Если правда выплывет наружу.

— Погоди, — флойда нахмурилась. — Аборигены неприкосновенны по закону. Твою Клементину не станут…

— …Убивать? — Фау горько рассмеялся. — Ты права, убивать её не станут. Она нужна им живой. И от этого ещё страшнее. Потому что есть вещи хуже смерти.

— Что же она с тобой сотворила, — прошептала Таниока скорее самой себе, чем своему собеседнику. — Каким непостижимым образом умудрилась за такой недолгий срок, за несколько коротких встреч проникнуть в твоё сердце и завладеть им всецело и полностью…

— Это сложно объяснить, Тани… — Фау мечтательно улыбнулся собственным мыслям. Трезвый вряд ли он был бы способен на такую откровенность даже с близкой подругой, но сейчас осознавал, что ему необходимо выговориться. — Сначала мне казалось, что я всего лишь пытаюсь загладить свою вину перед ней, удостовериться, что у неё всё в порядке — и я старался по возможности не упускать её из поля зрения. Но потом понял, что всё куда… глубже. Меня не просто тянет к ней — без неё мне как будто чего-то не хватает. Я дышу полной грудью — но не испытываю удовлетворения, я ем и пью — но не чувствую насыщения и не получаю удовольствия от еды. А когда она рядом, когда я могу смотреть на неё, слышать её голос, прикасаться к ней, согревать её ладони в своих ладонях — всё преображается. Краски становятся чище, ощущения — острее и ярче, а мир видится фантастическим, сказочным, книжным — и в то же время настоящим как никогда… Тебя, наверное, кажется несуразным мой бессвязный пьяный лепет, — но у меня не хватает слов, чтобы передать в точности, каково это… Рядом с ней я чувствую себя чем-то бо́льшим. И безумно боюсь её потерять.

Таниока лишь покачала головой.

— Если ты не лукавишь и не преувеличиваешь, если эта девушка действительно небезразлична тебе, ты должен прежде всего учитывать её чувства.

— Конечно, должен. Но я не знаю, что она в действительности чувствует. В отношении людей наша эмпатия работает не всегда. Иногда Клементина вся как на ладони — прозрачный сосуд, открытая книга, простосердечна и понятна. А иногда — как подземелье, в котором царит кромешная темнота и не видно, где ступени, где провал, а где прячутся хищные твари. Я не могу её прочитать, как тебя или, допустим, Эоланта — как любого из нас. Это выводит из себя и в то же время интригует и манит. И это сильнее меня.

— У людей иная логика, — заметила Таниока. — А главное — совершенно иное мышление.

— Понимаю.

— Понимаешь? Уверен?? А что, если ты ей несимпатичен или даже неприятен, но она не подаёт виду из вежливости или из страха? Не забывай, что ты — флойд.

— Да, я флойд! И никогда мне не стать человеком. Строго говоря, мне следовало бы оставить её в покое, — кисло признался Фау.

— Но вместо этого ты продолжаешь раз за разом появляться у неё на пути. Наверняка её беспокоит и страшит повышенное внимание к себе. И если ты от страсти забылся настолько, что позабыл о пропасти между вами, это не значит, что и Клементина не помнит о ней.

— Через любую пропасть можно перекинуть мост.

— Однако даже самый прочный мост можно разрушить одним точным ударом.

— Тани! — глаза Фау угрожающе сузились, в груди завибрировало зарождающееся рычание.

— Нет-нет, я тебя не осуждаю и не отговариваю, — поспешно добавила Таниока. — Я лишь хочу предостеречь… как друга. Будь осторожен.

15

Субботнее утро принесло с собой резкое похолодание и проливные дожди. Открыв глаза и увидев за окном невнятную серую муть, Клементина подумала сначала, что ещё раннее утро, но потом взгляд её упал на часы: полдень. Ого.

Она медленно огляделась, потянулась, прогоняя остатки сна. Тело мгновенно отозвалось тягучей усталостью, живо напомнившей ей о богатых на события последних сутках.

Несчастная планета с благозвучным и мелодичным именем Раффелия. Аборигены, обречённые на медленное и мучительное вымирание в заражённом радиацией мире. Пыльный ветер, сиротливо завывающий под пасмурным небом, серые скалы и пыльная, отравленная пустошь, над которой очень долго не взойдёт солнце…