Скинхеды - Джон Кинг

Рэй кивнул, вспоминая сингл 4-Skins «One Law For Them» после Саусхолла. Ничего не изменилось. Мир сошел с ума. Он подумал кое о чем.

— Это европейский закон?

— Я так не считаю. Они сами до этого додумались.

— На деле я ничего такого не говорил. Я подпишусь под нападением, но я не называл их паками или черными ублюдками. Это правда.

— Бьюсь об заклад, ты хотя бы думал это, — сказал один из полицейских.

Рэй не мог вспомнить, думал он это или нет, но он точно этого не говорил, но даже если он это и сказал, какая разница? Во время драки чего только не скажешь и не услышишь. Это жизнь. Думал ли он это? Нет. Он так не думал. Он понимал, что они говорят о преступлении, совершенном в воображении, как и предсказывал Оруэлл. Это был еще один шаг к Дивному Новому Миру, сома-экстази и электронному ритму капиталистических транс-машин.

— Устрой себе хорошую передышку, вот мой совет, — сказал сержант. — Почему ты это сделал? Ты же не был им должен. Это было нападение во имя порядка?

— У меня были свои причины, — ответил Рэй. Это было все, что он собирался сказать.

Один из полицейских сказал ему, что в том углу стоянки не было камеры слежения, так что это работало против предъявленных ему обвинений. Он решил, что продавать наркотики вдали от камер, действительно, имело смысл.

Когда Рэй освободился, он вернулся в квартиру, принял горячую ванну, сменил одежду и порадовался, что Красавчика не было рядом. Он заехал к дяде по пути к своему дому, но Терри не оказалось на месте. Эйприл кинулась к нему с объятиями, когда он приехал, он подхватил ее и поцеловал в лоб, Челси робела, пританцовывая рядом, а он улыбнулся и скорчил рожу. Кажется, это ее утешило. Девочки перебрались в гостиную, а он поговорил с Лиз на кухне, сказал ей, что все уладил, не вдаваясь в детали, она казалась усталой, несколько секунд тишины повисли между ними, ее правая рука поднялась к его лицу, замерла и опустилась снова. Она повернулась к раковине, сказала, что сделала для него пиццу и картошку, что он может пойти и посидеть в гостиной с девочками.

Мультяшные животные преследовали друг друга на телеэкране, не чувствуя боли от ударов молотком и досками, раздуваясь, плющась под колесами бульдозеров и хохоча. Когда Эйприл вышла на кухню попить, Челси прошептала, что ей жаль, что все так вышло с экстази, и в любом случае, она бы наверняка даже не собралась их попробовать. Рэй понимал, что дети могут делать ошибки, но взрослые должны разбираться во всем лучше. Она быстро росла, и он сжал ее плечи, напомнив, что она должна держаться подальше от наркотиков, что они могут разрушить ее мозг и превратить ее в существо, которое не отвечает за себя. И она не должна забывать о том, что может быть у них внутри.

— Нет, про какашки я не забуду.

Рэй облизнулся, а Челси скорчила рожу, кивнула, когда он предложил ей кусок своей пиццы. Эйприл вернулась и уселась рядом с ним, с другой стороны, положила свою белокурую голову ему на плечо, пока он жевал картошку.

Нескончаемый бунт в ‘84

РЭЙ РАБОТАЕТ В НОЧНУЮ ЛЕТОМ 1984-го, теплые ночные смены на кладбище, что переходят в туманные рассветы, температура поднимается, когда он отстучит своё и уже рулит домой, легкий ветер по руке, где Гранада взбалтывает воздух, развалившись в дверном проёме, как Тед из Зодиака, и он устал, но в хорошем смысле, что-то вроде умудрённого опытом, что необычно для него, и в течении ночи он торчит в помещении на краю аэропорта, позади проволочных заборов и металлического барьера, перед офисами мелких контор, окна которых белы и блестящи при полной луне, дороги смягчаются жёлтыми уличными фонарями, эти рентгеновские лучи вылавливают из темноты беспризорных кошек и здоровенную лису, мягкий гул или генераторы — единственный звук, что он слышит, и окружение Рэя мирное и спокойное, в то время как днём Англия бушует и жжёт, политики и профсоюзы в состоянии войны, и он вне сего, позади от режима «с девяти до пяти», наблюдая за злоумышленниками, вечерними бродягами и теми типами злодеев, что не интересуются пишущими машинками и офисными шкафами, битком набитыми макулатурой, люди, которые предпочитают золото в слитках и драгоценные камни, смотрящие за грузодержателями по другую сторону аэропорта, он более завёрнут на пьяницах и громилах, кроме тех нескольких в Хитроу периметре, или на подрывниках ИРА, но это — легкая работа, ничто никогда не случается, деньги лучше, чем когда-либо на стройке со взмыленными яйцами, он может меняться сменами, что удобно, он счастлив быть вдали от шума взлетно-посадочной полосы, вонь топлива, грязь и гул реактивных двигателей, новизна, с непривычки ощущавшаяся на этой его первой работе на полную ставку, уже прошла, а как те землекопы делают то, чего он не знает, год за годом, он будет уважать тех людей до конца своей жизни, но эта новая работа подходит ему отличным образом, особенно, когда он может работать до десяти, ехать домой по тихим дорогах, наслаждаться ранней пинтой и едой в пустом пабе неподалёку, затем, когда он является в полпервого ну или примерно там, он готов поспать, спит до семи, немного времени на телек, поподнимает чутка груза, меньше пьёт, этот новый мир — расслабляющее место, утренние пабы, посещаемые различными типами, работающими по ночам, как и он, работниками Почтового отделения, работягами, пашущими на себя, и безработными, нетрудоспособными, у кого хорошо и у кого плохо, каждый из которых со своим подходом к жизни, но главным образом перемена даёт ему шанс успокоиться, думать ясно, что означает — он может двигаться на своей скорости, не чувствовать себя каждую секунду разбитым, его разум чище, чем когда либо, с этой лёгкой работой и меньшим количеством выпивки, это прикольно, ибо сейчас 1984-й, и в этот год подразумевается быть другим, накопление уже длилось веками, название романа Джорджа Оруэлла становится значимым, это как конец света наступил, несмотря на разговоры из телека и газет, никто не говорит чего-либо насчёт этой книги, и лишь одна вещь, которую Рэй находит тяжёлой на своей новой работе, так это то, что становится скучным не делать ничего, и он решает увидеть, в чём же тут суета, покупает «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре» и начинает его читать однажды ночью, не может оторваться, заканчивает её в два приёма, его мозг несётся от возбуждения, это напоминает ему как он впервые услышал первые «Сч!»-записи, книга сплетена, как его собственные идеи сотканы в предложения, и он никогда ранее много не читал, только газеты, книжки в школе, но он не может прекратить думать о Большом Брате и преступлениях в помыслах, и власти работяг, потому что это приносит великолепный смысл, и в то время, как он не может вообразить место, где есть такое большое количество соответствий, или где человек может преследоваться за то, что он думает, но никогда не говорит, он знает, что Большой Брат — лицо диктатуры, что-то, что никогда не может быть скрыто или упрощено, и он возвращается к началу, читает книгу снова, медленнее на сей раз, принимая всё больше во внимание, и как только он заканчивает «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», он хочет прочитать другие романы, и это как весь новый мир открывается перед ним, он знает, что это связано с «Oi!» в некотором смысле, реально прибытие бритоголового, потому что уличный панк сказал ему, что это нормально — быть гордым, чтобы не отступать для более легкой жизни, что он может выделиться и проигнорировать политические партии, что есть кое-что вне машины, властей в их количествах, что разрешает ему думать для себя, отказаться от взяточничества, гордиться его английскостью и его культурой, а всё притворство и чушь собачья сбриты наголо, аж до кости, он выдвигает наружу свою челюсть и сжимает кулаки, и ничто не позволит интеллектуалам или денежным хапугам, или псевдопатриотам забрать у него его флаг, вот как он себя чувствует, и это всё там, в текстах Оруэлла, Рэю всё равно, что чувак пошёл учиться в Итон, не верит в оценку кого-то с их колокольни, не верит в класс, он задается вопросом, сколько из лирических авторов, которых он уважает, читали Джорджа Оруэлла, предположительно, что немногие, и Оруэлл и «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре» прямо тут в сердце страны, Рэю сразу хочется догнать, он читает «Скотный двор», ему жаль тех лошадей, особенно Боксера, ненавидит свиней, читает оруэлловские эссе, которые соответствуют тому, что он видит, находит эти названия, перечисленные в его копии «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», читает «Приходя за воздухом» и «Бирманские дни», не знает, каких других писателей он мог бы ещё узнать, таким образом однажды после работы он сидит в своей машине возле библиотеки в Слоу, собирает все своё мужество и входит внутрь, ему нужен совет, находит женщину, которая работает там, средних лет и вдумчивую, она слушает, выписывает некоторые имена, и он записывается в библиотеку, чувствует себя странновато со всеми этими людьми, сидящими за столами, учащимися для свидетельств ну или там ещё зачем-то, но он внемлет совету женщины и благодарит ее, направляется в «О Дивный Новый Мир» Олдоса Хаксли, и снова повисает, видит, как диктатура хочет разрушать семью, показав таким образом полный контроль, и как можно манипулировать свободной любовью, читает о соме и забаве и как взяточничество делает людей молчаливыми, те у власти свободны делать то, что хотят, хорошие граждане, зачатые в пробирке, запрограммированные, чтобы принять их ставку, чувственное удовольствие как новая правда, и он не может представить, что это может случиться в его жизни, не в смысле как люди спорят и борются сегодня, но это может повториться и в будущем, через пятьдесят-шестьдесят лет, быть может, это должно стать целью людей негласно, и он читает еженощно — «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Раковый корпус» Александра Солженицына, «Одиночество марафонца» Алана Силлитоу, «Аэродром» Рекса Уорнера, «Посторонний» Альбера Камю — список растет, и книги возобладают над музыкой, ибо в то время, как несколько групп все еще занимаются делом, Oi! было разбито и покалечено и вынуждено уйти в андеграунд из-за объединившегося медиа-класса консерваторов и левых, вытеснено более лёгкой музыкой инди в исполнении студенческой братии, Северных команд, к которым это никак не относится, и сидя в своём домике, читая о сожжении книг, Борстальское дитя, отказывающееся сдаваться, но проигравшее в борьбе преодолеть систему, человек, обвинённый в убийстве араба, но повешенный за свои жизненные позиции, ну, в общем, он хочет сказать кому-то, что он что-то нашёл, поделиться своим открытием, и однажды он оставляет работу и едет в Саусхолл, отматывая назад в памяти три года и вспоминая, как он чувствовал себя подобно постороннему, и он мог бы обвинить каждого пакистанца в том, что случилось с ним, но что-то прекратилось, он держит под контролем свой гнев, который чувствовал ранее, и теперь он ничего не чувствует, ибо они знают, кто такой бритоголовый, они отхватывали за эти годы неоднократно по рогам, были запуганы, могут и настучать, знает, что главным образом здесь хинди и сикхи, не те истинные паки, как у мусульман, и он все еще чувствует себя посторонним даже при том, что сидит в своем автомобиле, ещё достаточно рано для большинства магазинов, чтобы закрываться, тихие тротуары, бакалейщики начинают раскладываться, и он действительно ничего не имеет против тех парней, ибо знает, что они такие же лопухи, как и кто любой другой, пребывая лишь в подобной внешности и цвете кожи, расовая атака на пригоршню белых пацанов, есть скинхеды, что, собственно, редкостные уёбки, несомненно есть, но скины, которых знает он, являются приличными людьми, честными людьми, и это везде так, если ты другого цвета кожи и живёшь в белом районе, то у тебя будет много паранойи, он не думает, что это когда-либо менялось, каждому необходимо самоопределение, он думает о «Неделе Ненависти» из «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», это не преподносится с нужной стороны, но должно стать правильным сейчас с футбольными толпами, пиздящими друг друга, разрушая себя как вид, в то время как идёт массивная продолжающаяся забастовка и война между капиталом и трудом, и Левые колошматят белых, говоря англичанам с рождения, что у них нет никакой культуры, заводя их как собак, это действительно ненормально, работяги, бьющиеся между собой, как повествует Оруэлл, и, может быть, лучше они все станут вместе и разгромят и Левых и Правых, сделают догматичных гандонов с большими зарплатами, журналюг и телевезионную цензуру, но это никогда не случится, он не помнит, чтобы это когда-нибудь случалось, не наблюдает мыслепреступление даже, не в Англии — как они могут знать о чём ты думаешь нахрен? — догадки — это не знания, это нацистское или коммунистическое поведение, он уезжает из Саусхолла и уже скоро в Слоу, останавливается у паба, в который он обычно ходит, уже открытый с полчаса, несколько мужчин, сидящих в нём за столами со своей выпивкой и газетами, он заказывает пинту светлого и «Ploughman’s», видит того парня, Смайли, у стола, знает его рожу, подбросил его неделю назад, пытаясь также поскорей свинтить с аэропорта, только вот что-то не так с ним, но не так, чтобы он реально двинутый ну или ещё там что, в принципе, Смайли нормальный, подсёк «451 градус по Фаренгейту» в машине Рэя, спросил, о чём она, и слушал, когда Рэй рассказывал, он старше, панк-рокер со своими вкусами, особенный фанат The Clash[190] и The Ruts[191], они сравнивают Оруэлла и Джо Страммера[192], и теперь он зазывает Рэя присесть к нему за стол, и они затевают клёвый трёп о музыке и книгах, о небесах и дьяволе, Рэй берёт свои «Ploughman’s» и ещё одну пива, покупает пойло для Смайли, что-то уж очень печальное происходит сегодня с ним, то же что и с большинством этих людей, которые усмехаются и шутят вокруг, это как заблокировать себе реальную целостность картины, притворяясь, что всё сладко, когда всё кругом слишком кисло на деле, но он переходит на личность, не мог бы сказать о Смайли, что он такой уж счастливчик или удачник, и опять же, он едва его знает и не может допытывать, расспрашивать или ещё там чего, тут Рэй зевает, жмёт руку чуваку, едет домой, плюхается на кровать, он успокаивается от недели, но полон другой энергией, он это чувствует внутри, может, это случается, когда становишься старше, и от того, что он бухал с разного рода долбоёбами в этих дневных пабах, с рассуждющими долбоёбами, но он не хочет быть больше долбоёбом, различные вещи — для различных людей, ненавидит, когда люди видят в нём кого-то, кто калечит людей для веселья, и это правда — он любит бойню, разрывая вновь раны, но он знает, что это что-то нездоровое, может дядьке Терри наконец-то удалось до него «достучаться», благодаря его новой работе, и он лежит на своей кровати некоторое время, в тепле и удобстве, не может найти среди «Saturday Night» и «Sunday Morning» очередной роман Алана Силлитоу[193], дотягивается и шелестит страницами, вдыхает запах бумаги и чернил, знает, что должен припасти его на сегодня, прочесть с ходу, когда он не особо устанет, и вспоминает свой недавний визит в библиотеку на этой неделе, как он типа постоянный визитер там, зовёт библиотекаршу по имени, и те книги, что он читает, подтверждают вещи, что он знает, глубокий взгляд внутрь себя, и это — его образование, приятно им постигаемое, необходимость в физической работе перешла в его тренировки с тяжестями, у него лёгкая работа и с большей зарплатой и лучше всего то, что теперь он думает головой, и действительно используя свой мозг, концентрируя мысли, что таким образом не сходит больше с ума по вещам, что творил прежде, и он должен отметить, что если он честен, то никогда не чувствовал себя лучше в своей жизни.