Сердца. Сказ 3 - Кристина Владимировна Тарасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бог Войны препятствует моим словам и, прибавляя угроз безродной, взмахивает саблей. Та режет плотный воздух и по моим рёбрам являет красную улыбку. Испуганный мальчишка – вмиг оторопев – взирает на содеянное: сначала он боится, следом – восторгается. Вид крови его впечатляет; он поглядывает на окропившуюся чёрным – как бы алым – рубаху, а следом на более являющийся невинным клинок. Острие пускает пару капель. Бог Войны вновь загорается мыслью, что способен одолеть Смерть, ибо кровь у бога равно человеческой.
– Она приятна тебе, вот и всё, – заключаю я после длительных бесед. Смеюсь и расправляю плечи.
– За глупца меня держишь?
– Разве только придерживаю. Богиня Судьбы тоже так делает.
Бог Войны вопит, изо рта его вырывается последнее:
– Я обезглавлю подлую тварь и насажу её бледное личико на пику, дабы Смерть от души посмеялась.
И после этих слов слетает его голова.
Женщина
Я знаю, что Бог Войны должен скоро пожаловать, дабы собрать положенные ему дары. Повторно открываю уже некогда открытый Яном пузырёк с каким-то удручающим напитком; гадость и только, если сам Бог Удовольствий не одолел его. Для Бога Войны – самое то: может, отравится… Идею с отравлением далеко не утаиваю, и потому начерчиваю письмо, в котором обращаюсь к прекрасной Богине Плодородия с просьбой поделиться некими семенами, растения и плоды которых также прекрасны, как ядовиты. И следом интересуюсь курительными смесями.
– Госпожа, к вам прибыли… – в кабинет, после секундного стука, просовывается кудрявая макушка послушницы.
– Рано…
Бог Войны прибыл раньше, чем я ожидала, но доля его уже собрана. Велю слугам открывать, однако в этот же миг слышу лошадиное ржание. Значит, не Война…Мгновение спустя с порога на меня взирает бледнолицая Смерть, а на уверенный шаг её белёсая коса ударяет по чёрной мантии. Она (или же он) меня поражает. Теряю дар речи и потому не спешу с приглашением. Твёрдая поступь подносит гостя чуть ближе.
– А вы умеете удивлять, – обращаюсь с почтением. – Рада приветствовать вас.
– Я вижу, когда люди врут, – без почтения объявляет гость и быстро поправляет сползающую с плеча сумку.
– И что же вы видите сейчас? – решаю сыграть, хотя внимаю давно усвоенному уроку: с Богами не шутить и не препираться; слушать и слушаться – только.
– Что вы не врёте, – в ответ забавляется Смерть, а сквозь сумку – ткань на дне отличительно темнее – падают капли: на ковре остаются алые отпечатки.
То сигнал. Едва заметно (однако же заметно!) бросаю руку под стол и нахожу стилет.
– Это ни к чему, – комментирует гость и спокойно открывает сумку: пальцы сжимают жесткий тёмный волос. – Я с подарком.
На стол медленно выгружается отсечённая голова Бога Войны, а рука моя медленно опускается на колено; оружие не требуется.
– И с приятным, – не обнажая страха, выпаливаю следом. – Надеюсь, причина тому была достойна?
– Она носила ваше имя.
– Вдвойне приятно!
И жестом приглашаю за стол. Кажется, пора заменить алкогольный выдохшийся пузырёк на что-то более приятное. Смерть шагает навстречу и садится по другую сторону хозяйского стола; мантия скользит по креслу, лошадиный гогот повторяется.
– Роза здоровается с вами, – говорит Бог Смерти.
– Да, я слышу. Передавайте ей мой привет.
– Не хотите поздороваться сами?
Что всё это значило? С каких пор спасение является само и одаривает бесконечной милостью?
– Можете улыбнуться, – забавляется мой собеседник.
– Могу…? – не без вызова швыряю в ответ. И всё с той же прямой линией вместо рта: – Я благодарна за решение моей проблемы. На этом всё, нам следует расстаться.
Холод и равнодушие растекаются по венам.
– Некоторый опыт, – говорит Бог Смерти и лёгким мановением руки обводит контур своего лица, аккуратно подразумевая шрам на моём и вместе с тем выбеленный глаз, – научил вас осторожничать и скрытничать, однако в наших с вами отношениях то непотребно: вы можете обнажать сердце и нутро и говорить подобно молодой, едва нарастающей на небе луне.
– Спасибо, воздержусь, – спокойно отвечаю я и бросаю неловкий взгляд на голову, что напитывает лежащие под ней бумаги кровью и вонью. – Тем более мы не вдвоём, чтобы беседовать откровенно.
Бог Смерти улыбается и добавляет:
– Вы можете не быть равнодушной хотя бы сейчас. Никто не видит, Бог Войны не зряч.
– Предположите, что я равнодушна по природе, а не от количества зрительского внимания.
Худощавый силуэт передо мной поправляется: поправляет мантию и косу, смахивает осевшую дорожную пыль с рукавов и подола.
– Я Бог Смерти, Луна, – вскоре говорит человек. – Всё вижу и за всем наблюдаю.
Настойчивость подпаливает былую прыть; неужели он сделал то намеренно? Не удерживаюсь от колкого замечания:
– Много, кто из богов очерчивал свою судьбу подобными словами. Но все они пали.
– Я Бог, а потому бессмертен.
– И это тоже мной слышимо.
– Разрешите поделиться одной мыслью, – аккуратно подступает Бог Смерти.
– Разрешаю, – соглашаюсь я и всё внимание отдаю собеседнику.
– Это мой дружеский совет. Направляйте его своим знакомым и незнакомым и, может быть, искренних, неподдельных улыбок в наш век станет больше.
– Слушаю вас.
То резко и грубо.
А Бог Смерти, спокойно расправляя плечи, изрекает:
– Миг исключителен. Вспомните об этом в следующий раз, когда возжелаете стремительному действу. Вспомните об этом, когда запутаетесь в веренице дней и будней, когда усталость надавит на плечи, а око перестанет внимать окружающим чудесам. Миг исключителен. Мир исключителен. Так напитайтесь же им. Внемлите. Пригубите и, войдя во вкус, отдайтесь жизни сполна.
Тогда я впервой ощущаю, что не на каждые речи должен приходить свой ответ. И что не каждое молчание – в тяготу. Безмолвно соглашаюсь и также благодарю.
– Как ваше имя? – постепенно размягчаюсь я.
Бог Смерти отвечает правдиво:
– У меня нет имени.
– Тогда я одарю им самостоятельно.
– Вот как? – задорно восклицает человек.
– Буду звать вас Данте.
– У Бога Смерти не может быть имени, – настаивает гость, но в той интонации нет ни злобы, ни недовольства, ни поучения.
– Выходит, либо вы не Бог Смерти, либо отличительны от былых.
О, эта славная провокация режет его лицо на улыбку.
Луна, запомни, тебе следует это запомнить, вызубрить, записать: одно единственно правило, действующее и средь пантеона небесных, и земных, и в религии/не религии вовсе – «Богов дразнить – скверно». Нельзя играться с ними и думать, будто ты – особенный – обогнёшь их карающую руку и воздержишь от удара. Гневить всесильных – самодурство. И я, выходит, тот ещё безумец.
– Мне нравится, – соглашается человек. – Равно вам.
