Продажная верность - Эмили Боуи

Я выхожу обратно на холод. Ветер утих, но уши по-прежнему мерзнут из-за морозного воздуха. Я прикрываю их руками и иду, опустив голову, пытаясь не околеть.

Выпитый кофе неприятно саднит в желудке. Вот почему я предпочитаю энергетические напитки. Ускоряю шаг, не желая оставаться на улице дольше, чем необходимо.

Внезапно меня оглушают и толкают к большому зеленому металлическому контейнеру для мусора. Я роняю сумку, и воздух вырывается из моих легких.

Мужчина приставляет лезвие к моему горлу. Он смотрит мне в глаза, в которых ясно отражается ненависть. Его дыхание сбивчиво, оно бьет меня по лицу, а его предплечья вдавливаются в нижнюю часть моей шеи, пригвождая меня к месту.

Мне требуется секунда, чтобы узнать этого человека, но когда я, наконец, узнаю его, мое сердце замирает. От недостатка кислорода моей голове с каждой секундой становится все легче, но его клинок холодный и острый. Я не смею пошевелиться.

— В тебе нет ничего особенного, — усмехается отец Кариссы.

Я делаю небольшой глоток воздуха, и острие вонзается в меня.

Я умру и заслуживаю этого. Мне не следовало обманывать своих телохранителей. Это мое наказание.

Я борюсь со слезами, которые грозят пролиться. Я не хочу, чтобы этот человек видел мои слезы. Он не заслуживает моих слез.

— Я нашел свою дочь, и теперь она выйдет замуж за Сорена.

Мысль о том, что изменщица Карисса наложит свои лапы на Сорена, заставляет мой инстинкт борьбы или бегства восстать. Сердце начинает колотиться, и я делаю глоток воздуха — мое тело решает бороться.

— Только через мой труп, — с каждым словом я чувствую ожог от лезвия.

— Таков план, дорогая, — он улыбается мне, и я чувствую, как струйка крови стекает по моей шее. Вот и все. Я закрываю глаза, принимая свою судьбу.

— Убери руки от моей жены, — приказывает глубокий, убийственный голос Сорена.

Давление ножа исчезает, когда его отрывают от меня. Я открываю глаза и вижу, что двое моих охранников держат отца Кариссы, пока тот пытается бороться, а Сорен стоит передо мной.

— Мне очень жаль! — выпаливаю я.

Чувство вины, стыда и смущения сжимают мою грудную клетку. Давление в груди саднит сильнее, чем шея. Я обнимаю Сорена, и его сильные руки прижимают меня к себе. Наконец-то мне стало легче дышать, зная, что в его объятиях я в безопасности.

— Мне жаль, — повторяю я, и беззвучные слезы текут по моим щекам.

Он крепко прижимает меня к себе: — Уведите его. Никто не тронет его, пока я не приеду.

Руки Сорена скользят по моей шее, и рычание вырывается из его горла: — Я не знаю, отшлепать тебя или поцеловать. Ты напугала меня до смерти, когда мои люди сказали, что потеряли тебя. Я так волновался.

Он несет меня к входу в здание, даже когда я пытаюсь вырваться, чтобы идти самостоятельно.

Он отказывается отпускать меня, мы садимся на заднее сиденье машины, держа меня на коленях.

Я снова хочу попросить прощения, но он прижимает два пальца к моим губам: — Не говори. Я хочу, чтобы сначала тебя осмотрел врач.

Мы молчим. Он крепко прижимает меня к себе, словно боится, что я исчезну, но его лицо остается нечитаемым. Я не могу понять, о чем он думает.

Может, он уже знает о предложении Конрада? Может, он обдумывает, как избавиться от моего тела? Мафия ведь занимается подобными вещами, верно? Это не только в книгах и фильмах?

Доктор осматривает меня и перевязывает порез. Он не глубокий и не оставит шрама.

Как только за доктором закрывается дверь, Сорен смотрит на меня, его губы сжимаются в тонкую линию. Маска, которую он обычно надевает, чтобы скрыть свои эмоции, сползла, и я не уверена, что из этого ненавижу больше.

Не в силах выдержать его взгляд, я прохожу мимо него и включаю чайник, пытаясь занять себя, хватаю кружку с остатками чая, и жду. Я изучаю контейнеры с чаем, как будто выбор вкуса — самая важная вещь в мире.

Сорен тихий. Слишком тихий.

— Нам нужно поговорить, — начинает он, устрашающе спокойным голосом, садясь за кухонный островок.

Я стою к нему спиной, верчу кружку, пытаясь решить, как отреагировать.

— Я знаю, — заливаю чай кипятком, и он переливается через края.

Сорен обхватывает меня сзади, и я подпрыгиваю. Он поворачивает меня, наклоняя мое лицо, чтобы наши глаза снова встретились. Он знает, что я лгу. Я вижу, как разочарование омрачает черты его лица. Его руки перебирают мои волосы, когда остаюсь неподвижной.

— Я уволилась с работы, — выпаливаю я.

— Я знаю.

Что?

— Мои люди следили за тобой каждый день, когда ты делала вид, что уходишь на работу. Я пытался дождаться, когда ты сама мне расскажешь. Я не понимаю, почему ты решила, что должна держать это в секрете.

Я дрожу в его объятиях, и температура в комнате резко снижается. Как будто я стою голая на улице.

Сорен держит меня за предплечья, и его хватка становится крепкой, но нежной. В его глазах бушует темная буря, и я ненавижу себя за то, что являюсь причиной этого. Давление моей вины нарастает, меня переполняют паника и ужас, и я срываюсь.

— Я боялась тебе сказать, — мои плечи никнут в его объятиях. Улыбка подрагивает, пока я пытаюсь держаться, и от нее не остается и следа, когда я продолжаю: — Фирма расследует дело о наркоторговле, и они хотели, чтобы я стала информатором и предоставила им информацию о тебе и Джуде, — мой подбородок дрожит, слезы блестят в глазах, искажая мое зрение, пока я не чувствую, как они стекают по густым ресницам, согревая мои холодные щеки.

Тело Сорена заметно напрягается, челюсть сжимается, а его глаза не отрываются от моих.

— Они думают… — каждое слово с трудом проходит через мое горло, — они думают… — в моих легких не хватает кислорода, чтобы произнести все предложение на одном дыхании. Оно становится прерывистым, пока я борюсь за контроль над собственным телом. — Они думают, что я могла саботировать дело. Если бы я не ушла сама, они бы все равно меня уволили.

Морщины на его лице становятся все глубже, а челюсть снова сжимается, когда его коренные зубы скрежещут взад-вперед. Он ничего не говорит, и я жду, секунды делают воздух более густым, более неспокойным от напряжения.

Сорен гладит меня по щеке, и слезы капают на его пальцы. Я опускаю глаза, ненавидя положение, в котором оказалась. Как бы