Обольщение Евы Фольк - Дэвид Бейкер

Многие ответы на свои вопросы она обрела во время субботней прогулки по ее любимым развалинам Нидербергского замка. Введя Еву через узкую дверь в башню крепости, Вольф шепнул ей на ухо, что все это время мысли о ней были его неизменными спутниками и единственным утешением в, трудные моменты. «Ты — прекрасная принцесса моего сердца, а я — просто дурак», — сказал он со слезами раскаяния на глазах. В тот момент Ева впервые за долгое время нежно прикоснулась к его руке.

Позже, когда они медленно шли по улицам Коберна, Ева внимательно слушала исповедь Вольфа о том, как он страдал, забрав у нее Германа. Причинить такую боль любимому человеку было с его стороны настоящим преступлением. Вольф рассказал, что картина душераздирающих рыданий Евы снова и снова всплывала перед его глазами даже в Польше, когда над головой визжали снаряды. Эти звуки, исходящие из разбитого сердца его дорогой Евы, преследовали его сильнее криков товарища, раненого под Маастрихтом. Потом Вольф добавил, что действительно верил, что его поступок послужит ребенку на благо. Ева хотела возразить, но он попросил выслушать его. Тогда она, взяв Вольфа под руку, опустила голову ему на плечо, позволяя ему высказаться.

— Я должен был прибегнуть к обману, потому что знал, насколько сильна твоя материнская любовь, — сказал он. — Я искренне верил, что Хадамар для Германа — самое надежное место.

Позже, вечером, когда они сидели на берегу Мозеля, Вольф говорил о том, что не хотел быть жестоким, но жизнь иногда требует жестких мер. После этого он осторожно спросил у Евы, рада ли она, что у нее есть муж, которому по силам сделать то, что не могут другие.

Все это имело для Евы большое значение. С каждым объяснением, извинением и подарком она больше и больше утверждалась в том, что вела себя неразумно. Ева пришла к выводу, что ее ожидания по отношению к Вольфу всегда были нереалистичными, если не сказать несправедливыми. Она отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то защищал ее и помогал ей почувствовать себя целостной, но, наверное, для Вольфа эта задача была слишком сложной.

Чем больше Ева слушала, тем больше убеждалась, что она — эгоистка. Как и все остальные, она ожидала, что Вольф будет выигрывать каждую гонку, продвигаться по партийной лестнице, работать сверхурочно и делать карьеру, но при всем этом — уделять всяческое внимание ее нуждам. Когда же Вольф был призван исполнить свой долг перед родиной, Ева морально не поддержала его. Неудивительно, что он злился.

Вольф улыбнулся.

— Мы поедем не на поезде, а на машине Оффенбахера.

— Что?

Вольф засмеялся.

— Оскар сам предложил мне перед богослужением. Он говорит, что хочет хоть как-то нам помочь.

— Да, это, конечно, очень весомая помощь, — сказал только что подошедший Пауль.

В этот момент из-за угла выехал новенький «Мерседес 170V», за рулем которого сидел улыбающийся во весь рот Оскар. Посигналив, он остановился возле церкви и вышел из машины, щеголяя своим новомодным костюмом. Всенародное процветание не обошло стороной и Вайнхаузен. Так, Оффенбахер открыл еще одну пекарню в Кобленце, и теперь правительство закупало у него хлеб для столовых, в которых могли бесплатно питаться немногие оставшиеся бедняки. Оскар также поставлял хлеб в Вермахт и уже договорился о подписании контракта с руководством СС и «Ваффен-СС».

Весело всех поприветствовав, Оффенбахер рассказал короткий анекдот и отдал Вольфу ключи от своего сверкающего на солнце «Мерседеса», просторный салон которого был отделан деревянными панелями.

— Можешь не беспокоиться о крутых поворотах, — сказал Оскар. — Эта малышка цепляется за дорогу, как сырое тесто за скалку.

Двухчасовая поездка до Хадамара прошла без каких-либо происшествий. Новые шоссе были ровными, как стекло, а теплое сентябрьское солнце навевало отличное настроение. Проехав по каменному мосту, переброшенному через тихий поток Эльбах, Вольф остановил машину на обочине.

Герда и Ева, быстро расстелив на берегу речушки одеяло, выложили из сумки импровизированный обед; ржаной хлеб, колбасу, сыр и маринованные овощи. Ева, конечно же, нервничала, Она предпочитала остаться без обеда, лишь бы поскорее добраться до сына. Быстро проглотив бутерброд с колбасой, Ева начала поторапливать Вольфа, но тут заметила, что он вдруг помрачнел.

— Что с тобой? — спросила она.

— Да просто подумал, как мало мне осталось быть дома. Всего лишь до вторника.

— Хорошо хоть британцы пока к нам не суются. Вы же дислоцируетесь где-то возле побережья?

— Да, в Нормандии. Там с океана всегда дует прохладный ветер, и растут хорошие виноградники. Большинство офицеров только тем и занимаются, что сидят на берегу, наблюдают за чайками или ловят рыбу с причалов.

— Тебе следовало бы радоваться. Не всем так везет.

Вольф как-то странно посмотрел на Еву.

— Везет? Ты считаешь меня везучим? Извини, Ева, но я скажу, что мне повезло, только тогда, когда ты родишь мне шестерых здоровых сыновей. Что за везение в том, что я прохлаждаюсь во Франции? Вот скоро мы пойдем на восток и построим новую германскую империю, но это не будет везением. Это будет жертва, кровь и честь. Забудь о везении, Ева. Оно — для ирландцев. Ты хочешь, чтобы Германия была похожа на Ирландию?

Вольф громко засмеялся. Еве стало как-то не по себе. Вольф почти всю дорогу разглагольствовал о каких-то идеях, которые, на ее взгляд, граничили с безумием. Он с запалом говорил о великолепных городах новой Германии, храмах в честь нордического господства и тысячелетии арийского порядка. Вольф утверждал, что станет правителем какой-нибудь провинции в побежденной России, а Ева родит ему воинов, которых он сможет повести в битву.

Конечно, Еве нравились мечтатели, и Вольф всегда относился к их категории, хотя совсем не так, как Андреас. Его фантазии были тяжеловесными и основательными, масштабными и всеобъемлющими. Подобно многим партийным фанатикам, его амбициям недоставало утонченности, а также инакомыслия. Со временем Ева поняла, что мечты Вольфа вовсе не были мечтами, и даже — фантазиями. Это были невероятные заблуждения.

В то же время мечты Андреаса всегда привлекали. Еве вспомнилось, как он говорил о туманных лесах, наполненных пением птиц и счастливыми лесниками. Мечты Андреаса были утонченными и сосредоточенными на определенной цели, они пробуждали в воображении образы и ощущения. И даже если эти мечты иногда становились преувеличенными, они никогда не переступали грань здравомыслия.

«Интересно, где сейчас Андреас? — подумала Ева. — Нашел ли он свой центр жизни?»

— Тебя что-то не устраивает? — спросил Вольф.

— Нет, все устраивает, — быстро ответила Ева, встрепенувшись.

— Я же вижу, что ты не одобрила то, что я сказал. Тебе не нравится такое будущее?

— Нет, нравится, но я… Просто я подумала, что ты сегодня какой-то… необычный.

— И в чем же это проявляется? — прищурился на Еву Вольф.

— Я не могу точно сказать…

— Ева, мы уже собираемся, — прервал ее отец, который уже начал складывать в сумку посуду.

— Да, папа, конечно. — Ева потупилась. — Вольф, прости. У меня не было никакой задней мысли.

Вольф, смягчившись, рассмеялся.

— Я вижу, тебе нужно больше отдыхать, Ева. Ты слишком напряженная. Ну ладно, поехали.

Когда Вольф припарковал машину возле больницы Хадамара, Ева заметила два автобуса с затемненными окнами и несколько солдат СС. Это заинтересовало ее. Зачем затемнены окна? И почему здесь СС? Да еще и в воскресенье? Еве сразу же вспомнилось, как один из ее бывших коллег рассказывал об «устранении» умственно отсталых и неизлечимо больных. Ее сердце сжалось от страха. «Но Клемпнер сказал, что это неправда», — успокаивала она себя, на ватных ногах подходя к крыльцу.

Пройдя вестибюль, семейство свернуло в коридор, ведущий к кабинету главврача. Сердце Евы выскакивало из груди. Как оказалось, в больнице сменилось руководство. Теперь табличка на дверях гласила: «Доктор Хорст Шредер». Когда семейство вошло в кабинет, новый главврач сидел за своим столом, беседуя с мужчиной в униформе Гестапо. Увидев посетителей, они оба встали.

— Хайль Гитлер!

Пока Шредер представлялся Фолькам и Кайзерам, агент Гестапо отошел в сторону. Доктор, вызвав секретаршу, попросил ее принести кофе и торт.

— Что ж, я с радостью помогу солдату даже в свой выходной, — улыбнулся Шредер. — Итак, как я понимаю, вы приехали уладить неразбериху с ребенком, который в данный момент значится у нас как Пауль Бауэр?

— Да, господин доктор, — ответил Вольф. — Я все объясню…

Закончив свой рассказ, он положил на стол Шредера официальное заявление. Прочитав его, доктор как-то странно посмотрел на молодого солдата. Еве этот взгляд не понравился. Она запаниковала.