Восстание - Иоганнес Арнольд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На подлокотники коляски Георг положил доску и что-то писал на листе бумаги. Моментами он останавливался и думал. Бросив взгляд в окно, закончил предложение. Работал он быстро и без особого напряжения. На какое-то мгновение можно было даже подумать, что приход Ентца ему помешал. На самом же деле Георг очень обрадовался, увидев своего испытанного друга.
«Я скажу ему, — думал Ентц, — что речь, из которой жители города узнают и о том, что произошло, и о наших планах на будущее, кто-то из нас скажет. Я тоже кое о чем уже подумал и кое-какие мысли записал на бумаге еще несколько дней назад».
Хайнике улыбнулся и сказал:
— Ты не поверишь, Герберт, я пишу, как поэт. Я сочиняю речь, с которой должен выступить перед жителями на митинге. Как ты думаешь, много народу соберется или нет?
Ентц молча кивнул.
— Я полагаю, что такой митинг удобнее всего провести в субботу. Как ты думаешь?
— Я с тобой согласен, — сказал Ентц.
По лицу Ентца сразу было видно, что он нервничает. Однако Георг, увлеченный своей мыслью, ничего, казалось, не замечал.
— Я скажу людям о том, что Коммунистическая партия Германии живет и действует. Увидев и услышав меня, они уже не смогут не поверить! — с гордостью проговорил Георг.
Глядя на Хайнике, Ентц вдруг понял, как глубоко он заблуждался, когда еще несколько минут назад думал, что эта квартира будет похожа на настоящий штаб восстания, если по ее коридорам взад и вперед будут сновать курьеры с бумагами. На самом же деле квартира Хайнике уже давно стала главным штабом восстания, так как именно здесь рождались очень ценные идеи. Хайнике работал не меньше, чем он, Ентц, или же Раубольд. Ентцу стало стыдно перед самим собой за то, что несколько минут назад он мог подумать о смерти Хайнике.
— Я думаю, — продолжал Георг свою мысль, — нам не следует заигрывать с жителями, льстить им. Они сами в состоянии понять, какую жизнь им нужно строить для будущего. А мы всегда твердили людям, что именно они должны делать. Такой подход приносит больше вреда, чем пользы. Люди хотят знать правду. Ближайшие дни имеют для нас решающее значение, и не только для нас, но и для них тоже. Так что же нас разделяет? Да ничего. Мы должны понять, что люди слишком долго жили и действовали по приказам, жили, не задумываясь над собственными поступками. Разумеется, отвыкнуть от такой привычки за два дня невозможно. Мы должны помочь им. Я думаю, у нас с ними нет разногласий. Я ни за какой выгодой не гонюсь. Нам нужны люди. Как вот ты себе представляешь человека? Какими люди станут через десять — двадцать лет? Нам нужно сделать правильный первый шаг. И я скажу людям об этом. Мы должны взять на вооружение факты!
— Да, факты, — согласился Ентц.
— Я постараюсь открыть людям глаза. Многие еще живут с закрытыми глазами. Надо помочь им взглянуть на мир. Пусть увидят, что происходит на свете.
Хайнике радостно рассмеялся. Он положил локти на доску, и листочки с набросками его будущей речи посыпались на пол.
— Ты прав, — сказал Ентц.
— Смотри-ка, весна! — И Хайнике сделал жест в сторону окна. — Но не для всех людей она еще наступила. Кое-кто живет еще в ночи. К нам, Ентц, придут люди, очень много людей. У них к нам будет масса всевозможных вопросов, и мы должны будем им ответить. Вот придет к нам столяр и спросит: «Что мне делать?» Нужно ему ответить. Придет пекарь и спросит: «Из чего печь хлеб?» Не скажем же мы ему: «Из муки, конечно!» Ведь мы прекрасно знаем, что муки у нас нет. Следовательно, он должен получить такой ответ, чтобы немедленно приступить к работе. У каждого человека должно появиться такое чувство, будто мы с давних пор готовились к этой победе. Если же люди почувствуют, что мы целиком полагаемся на случай, они просто не пойдут за нами.
— Я вижу, тебе сегодня значительно лучше, не так ли? — полюбопытствовал Ентц.
— Да, конечно. С тех пор как врач покинул этот дом, я чувствую себя здоровым. Если рядом с тобой посадить врача, то очень скоро и ты почувствуешь себя нездоровым. Именно поэтому я и радуюсь, что рядом со мной нет Феллера. Я медицину понимаю по-своему, а глотать пилюли и капли — это не для меня. Когда я их не принимаю, то чувствую себя гораздо лучше, в чем ты и сам можешь убедиться.
— А где же доктор Феллер?
— Он пишет письма и ведет себя так, будто не может сказать всего, о чем думает. Было бы лучше, если б он говорил, а не писал. Он думает, что я эти письма подшиваю в дело. Не хватало мне еще завести у себя целую канцелярию…
— А где же все-таки доктор Феллер?
— В больнице.
— Что же он там делает?
— Я же сказал: пишет письма. Он великолепный человек, но, к сожалению, только врач. Я думаю о нашей победе, а он о больных. Ему необходимо помочь. Он теперь наверняка попытается поскорее упрятать меня в больницу. Только у него из этого ничего не получится, Ентц. Я сумею за себя постоять. Он не имеет никакого права превращать меня в больного человека до тех пор, пока город полностью не будет находиться в наших руках. Очень важно, чтобы нас все слышали. В противном случае все, что мы говорим, похоже на глас вопиющего в пустыне.
— Что же он пишет в своих письмах?
— Предупреждает об опасности возникновения эпидемий. Он пытается запугать меня эпидемиями.
— Но это соответствует действительности.
— Да, но у меня нет времени заниматься такими вопросами. Это его дело. По-моему, в этих вопросах мы вполне можем положиться на доктора Феллера. Как ты думаешь, Герберт?
— Пляйш послал в ландрат письмо.
Брови Хайнике удивленно поползли вверх. Он слегка наклонил голову и на миг задумался, почему все бросились писать письма. Георг мог бы рассмеяться, представив себе физиономию Пляйша, но лицо его, напротив, приняло мрачное выражение.
— Он что, хочет сделать своего бога ландратом или же Каддига превратить в бога?
— Он хочет заставить Каддига обратиться к американцам с призывом о помощи.
Хайнике треснул кулаками по доске, которая лежала на подлокотниках его коляски, и сказал:
— После митинга мы организуем комитет для проведения целого ряда антифашистских мероприятий. В
