Клятва Грейсона (ЛП) - Шеридан Миа

— Привет, — сказала я, пытаясь отдышаться.

— И тебе привет. Похоже, тебе было весело.

Я пожала плечами.

— О, да. Они отличные дети. Готов идти?

Он кивнул.

— Понимаю, почему ты так поддерживаешь это место. Похоже, они делают большую работу.

Я ярко улыбнулась ему, а его глаза переместились на мою щеку, и он нахмурился, прежде чем отвести взгляд. Его все еще беспокоило, что меня обидели. Это осознание согрело меня.

— Да, — просто ответила я.

Попрощавшись с Шэрон, мы снова выехали на дорогу, направляясь в Напу, домой.

В свой временный дом.

И все же я почувствовала, что меня возбуждает перспектива вернуться в свой маленький домик и увидеть Шарлотту, Уолтера, Верджила, Хосе и сладкую Шуги Саг. Однако это чувство беспокоило меня. Я вела себя так, словно виноградник Хоторна был моим домом, но это было не так. На самом деле, через несколько недель мне предстояло уехать оттуда. Хотя Грейсон предлагал мне остаться еще, теперь я понимала, что это только усложнит ситуацию. Я сдалась и была физически близка с ним, и, хотя я не жалела об этом, я знала, что это только сделает наше расставание трудным для меня. Конечно, я никогда не говорила ему об этом, но я знала, что это правда. Однако теперь, когда ущерб был нанесен, была ли причина не наслаждаться им, пока я могла? Возможно, я уеду от Грейсона с немного побитым сердцем. Но разве слегка ушибленное сердце не стоило того электричества, которое мы создавали вместе? Я задрожала, вспомнив, как он прикасался ко мне накануне вечером, как он, казалось, знал мое тело лучше, чем я сама.

— Холодно? — спросил он, поднося руку к вентиляционному отверстию, чтобы проверить температуру воздуха.

— Нет, — ответила я, но не стала объяснять, почему дрожала.

Поездка прошла быстро, мы болтали в основном на общие темы. Я решила, что хватит думать о том, что произошло в доме моего отца, а затем в отеле.

— О, — сказала я, когда мы ехали уже около получаса, — забыла упомянуть, что у твоей вечеринки есть тема.

Грейсон поднял одну бровь.

— Оу? Какая?

— Ну, я подумала о том, что сказала о твоем доме, впервые увидев его, когда ты водил меня на экскурсию.

Он замолчал, явно не помня. Наконец он сказал.

— Что это логово дракона?

Я нетерпеливо вздохнула.

— Нет, я сказала это про лабиринт.

— О, точно. Тебе придется напомнить мне, что ты сказала о доме.

— Я сказала, что он похож на сказочный замок.

— Ладно…

Я рассмеялась и закатила глаза, притворяясь, что он еще больше меня раздражает.

— Темой будет сказочный маскарад. Это идеально. И до даты осталось две недели. Я обвела ее на календаре на кухне и в твоем кабинете.

— Две недели? Кто-нибудь вообще придет с таким запоздалым уведомлением?

— Вероятность того, что они придут еще выше. Планирование с таким небольшим уведомлением дает понять, что нам все равно, придут они или нет. Они будут заинтригованы. Весь город придет.

Надеюсь.

Грейсон усмехнулся.

— Ладно. Приберегу для тебя книгу «Психология вечеринок 101».

Я улыбнулась.

— К тому же, у меня мало времени, чтобы оставить свой след в твоей жизни.

— О, ты уже оставила свой след.

Я тихонько хихикнула.

— Я имею в виду положительный след. Что-то долговременное, — размышляла я, обдумывая все способы, которыми, как я надеялась, мои планы на вечеринку принесут ему пользу в долгосрочной перспективе.

Он посмотрел на меня несколько мгновений, а затем снова посмотрел на дорогу. На его губах играла небольшая улыбка, но он ничего не сказал.

Когда мы вернулись в Напу, было уже за полдень. Грейсон вытащил наш багаж из своего грузовика и направился к дому.

— Я собираюсь поставить это в фойе. Почему бы тебе не спуститься со мной на винодельню и не посмотреть, во что ты вложила деньги.

Он очаровательно улыбнулся через плечо, щурясь от солнечного света, и у меня свело живот.

— Хорошо.

Я жила здесь уже несколько недель, но меня никогда не приглашали внутрь этого таинственного здания, где, казалось, постоянно работал Грейсон. Мне не терпелось узнать, что там внутри.

Через тридцать секунд он вернулся на улицу и сказал, что Шарлотта и Уолтер ушли и, должно быть, взяли с собой Шуги. Я пошла с ним вниз по холму, мимо пышных роз и маленьких белых цветов, которые пахли сладко и древесно. Я глубоко вдохнула и выдохнула.

— Здесь так хорошо пахнет.

— Розы и цветы боярышника, — сказал он, его выражение лица было мрачным. — Моя мачеха посадила их много лет назад, когда была беременна Шейном. Шарлотта сказала ей, что роза символизирует баланс: цветок — это красота, а контрастные шипы — напоминание о том, что любовь может быть болезненной. Цветы боярышника, очевидно, означают нашу фамилию (в английском варианте фамилия Грейсона Hawthorn, что переводится, как боярышник). Это последнее, что она посадила здесь.

— О, почему? — спросила я, думая о булавке с розой, которую Шарлотта позволила мне одолжить в день свадьбы.

— Потому что она сажала в тот день, когда моя мать — женщина, с которой мой отец ей изменял, — появилась, чтобы подбросить меня к их порогу. Она не переставала говорить мне, что аромат этих цветов напоминает ей о самом ужасном дне в ее жизни: дне, когда она узнала, что ее предали, и что каждый раз, когда она смотрит на меня, она вспоминает об этом.

Мое сердце замерло, а затем болезненно забилось в груди.

— Ох, — вздохнула я, взяв его руку и сжав ее, пока мы шли. — Это… Мне так жаль. Как жестоко. Но, думаю, тебе надо быть милостивее к своей матери, — сказала я.

— Да, чтобы разочаровать всех еще больше, — ответил он.

О, Грейсон.

Теперь я понимала его горечь, а также его… глубокое одиночество.

Он мрачно улыбнулся мне.

— Мачеха несколько раз пыталась их вырвать, но они не исчезали. Она сказала, что это похоже на меня.

Он снова улыбнулся, как будто его это не трогало. Однако это должно было ранить его до глубины души. Невозможно, чтобы это было не так. Я снова сжала его руку и придвинулась ближе, пока мы шли, предлагая комфорт своего присутствия, если он этого хотел. Мысль о том, что красивый мужчина, идущий рядом со мной, никому не нужен и не любим, заставляла мое сердце болеть. Но в то же время, я не могла не чувствовать себя польщенной. Он был таким закрытым человеком и обычно таким сдержанным. И все же он поделился со мной чем-то глубоко личным.

— Моя мачеха участвовала в стольких благотворительных организациях в Напе, что я едва мог уследить. Думаю, она участвовала в них в основном ради дамских обедов, — он усмехнулся, но в его голосе было мало веселья.

Я подняла глаза, изучая его профиль, и вдруг поняла, что изначально он считал меня похожей на нее.

— Наверное, есть разные виды щедрости. Мне жаль, что твоя мачеха не смогла найти в себе щедрость сердца, чтобы проявить больше доброты к маленькому мальчику, который не принадлежал ей.

Он посмотрел на меня, выражение его лица было почти шокирующим.

— Это все в прошлом, я думаю.

Нет, я так не думаю.

Нерешительно, не зная, насколько он мне откроется, я спросила.

— Ты расскажешь мне о своей матери?

— Моей матери? — его брови сошлись вместе. — По правде говоря, я мало что о ней знаю, кроме того, что она была балериной. Она была членом Нью-Йоркского городского балета, когда встретила моего отца. У них была связь на одну ночь. Она забеременела. Из-за беременности ее попросили уйти из труппы. Ей было трудно содержать меня, она винила меня в разрушении своей карьеры, своего тела и решила, что не может больше смотреть на меня. Она бросила меня здесь с моим отцом и уехала. Я больше никогда не слышал о ней.

— Как ужасно и эгоистично.

А потом быть брошенным здесь, чтобы стать предметом еще большего обвинения, горечи, жестокости и отчуждения. Неудивительно, что он был так осторожен.

— Мы с тобой отличная пара, не так ли? — спросил он, на его губах играла язвительная улыбка.